Мы всегда опаздываем всюду,

Видно, мчимся мы издалека…

Эндре Ади

— Итак, мы остановились на том, как, пробыв несколько месяцев на фронте, до ноября 1941 года, ты вернулся к службе в штабе 4-го корпуса, расквартированного в Дебрецене…

ОТЕЦ ПРОДОЛЖАЕТ РАССКАЗ: —…Как только ситуация на фронте со всей очевидностью показала провал немецкого «блицкрига», нам тоже стало ясно: для венгров эта война перестает быть увеселительной прогулкой.

…День 19 марта, когда немцы оккупировали Венгрию, пришелся на воскресенье. В тот день мы готовились торжественно отметить пятидесятилетие со дня смерти Лайоша Кошута. По личному приказу Гитлера немцы продвинулись только до Тисы. В Дебрецене высадилась рота немецких парашютистов-эсэсовцев, которые, захватив городской аэродром, никуда оттуда не выходили. Вероятно, им была поставлена задача прервать воздушное сообщение, а значит, и связь, осуществлявшуюся воздушным путем. Об оккупации мы узнали из сообщений по радио. Никакого приказа мы не получили, а поэтому не знали, как нам действовать. Вместо торжественной церемонии я поднял людей по тревоге — человек тридцать моих подчиненных, разных по званию штабных работников. Мы вооружились, поставили у ворот пулемет, высунули еще несколько в окна. И стали ждать оккупантов.

Но никто так и не появился.

— Какой же приказ ты отдал своим подчиненным?

— Я сказал им что-то вроде того, что настоящие венгры знают, в кого им стрелять… Все мои подчиненные понимали, как им следовало поступить в создавшейся ситуации, но к нам немцы так и не пришли. А парашютисты-эсэсовцы довольно долго носа не высовывали с аэродрома. В первый раз мы их увидели значительно позже, когда, горланя песни, они шли через весь город в надьердейскую баню.

Хочу подчеркнуть, что мой приказ взяться за оружие был в тех условиях совершенно правильным. Мы ведь не получили никаких указаний о том, что личный состав должен оставаться в казармах, а немецких солдат следует встречать как друзей и т. д. Нам и в голову тогда не могло прийти, что все это делается с ведома и согласия регента.

Вскоре оказалось, что мы отрезаны от Будапешта. Разумеется, мы догадывались, что немцы не скоро снимут эту блокаду, просто-напросто у них не было достаточно сил для того, чтобы полностью оккупировать территорию Венгрии. Именно поэтому-то у нас появилась возможность организовать более серьезное сопротивление, чем местная стычка, этакая казарменная потасовка… Я положил перед командиром нашего корпуса Ференцем Фаркашем служебный устав. И зачитал ему: «…в случае когда то или иное подразделение оказывается отрезанным от основных сил и вышестоящего командования, старший по званию офицер данного подразделения должен взять командование на себя и действовать на свою ответственность так, как это диктуют конкретные условия…»

Я представил себе дело следующим образом: в нашем распоряжении два оставшихся к востоку от Тисы корпуса во главе с командирами в Дебрецене — Ференцем Фаркашем и Коложваре[24] —Лайошем Верешем, а также расположенные на территории между Ужгородом — Мукачево — Берегово, то есть в предгорьях Карпат, хорошо подготовленные и неплохо вооруженные, готовые к бою (позднее во главе их встал Миклош Дальноки) части 1-й венгерской армии. А это было двести тысяч солдат. В Будапеште накануне немецкой оккупации ломали головы над тем, кого назначить новым командующим этой армией. Потом на этот пост был определен генерал-полковник Надаи, который, правда, из-за немецкой блокады по линии Тисы так и не смог добраться до вверенной ему армии. Следовательно, в создавшейся ситуации либо Ференцу Фаркашу, либо Лайошу Верешу (после того как они решили бы между собой, кто из них старший) следовало взять на себя командование 1-й армией (причем, хочу подчеркнуть, это было не только его правом, но и обязанностью). А командующий армией был обязан оказать сопротивление немцам, ведь приказ начальника генерального штаба из-за немецкой блокады к нему так и не прибыл.

Ясно?

Следовательно, был момент, когда в полном соответствии с уставом, присягой, данной регенту как верховному главнокомандующему, любой из этих двух военачальников был просто обязан организовать вооруженное сопротивление гитлеровцам, то есть атаковать с востока их части, пытающиеся оккупировать Венгрию. Поскольку же на северо-восточных склонах Карпат также находились венгерские войска, которые вели бои местного значения с частями Красной Армии, через них можно было бы попытаться установить контакт и вступить в переговоры с командованием ведущих наступление советских подразделений.

На первый взгляд все это звучит довольно неправдоподобно. Но я утверждаю: в тот момент такая возможность существовала, все это приблизило бы день окончания войны. И возможность эта была весьма реальной, ведь мое предложение поначалу показалось заманчивым и Ференцу Фаркашу. По тогдашним меркам Фаркаш считался офицером либеральных взглядов и трезвомыслящим человеком; он понимал: немцы войну проиграли, и война на их стороне может привести Венгрию к катастрофе. Он знал о том, что вчера вместо празднования юбилея я привел своих людей в состояние боевой готовности и роздал им оружие. И он мои действия одобрил. Однако следующий шаг для него был сопряжен с огромной ответственностью. Офицер такого высокого звания, разумеется, не мог не вообразить себя на белом коне, когда он как освободитель торжественно въезжает в столицу, причем не со стороны Шиофока, а с востока…

Позже Ференц Фаркаш все-таки пошел на попятную, видно, испугавшись ответственности. Он решил, что командир коложварского корпуса генерал-лейтенант Лайош Вереш старше его в данном звании, и поэтому именно он должен принимать решение о действиях 1-й венгерской армии.

Однако я не сдавался. Я убедил Ференца Фаркаша установить связь с Лайошем Верешем. И сам встал к телеграфному аппарату. Через два часа удалось организовать встречу двух генералов в Нальвараде[25] на полпути между позициями двух корпусов. Я поехал туда вместе с Ференцем Фаркашем. Вереш тоже привез с собой офицера генерального штаба. Мы очень быстро обо всем договорились. Лайош Вереш взялся за решение этой задачи; Ференцу Фаркашу он поручил взять командование над «бесхозными» частями 1-й венгерской армии, сам же стал готовить еще не развернутые части, расположенные в Затисье и Трансильвании, среди них 1-ю ньиредьхазскую кавалерийскую бригаду, чтобы повернуть их против немцев.

Возвратившись в Дебрецен, Ференц Фаркаш тут же связался с генералом Белой Лендьелом, командиром одной из дивизий, находившейся в предгорьях Карпат, которому он, как своему подчиненному, отдал приказ в течение 24 часов ввиду возможных чрезвычайных событий собрать всех старших офицеров частей, входящих в 1-ю армию.

Словом, конкретные приказы были отданы. Однако план наш все-таки не был осуществлен, он просто-напросто бесславно провалился, и поэтому о нем впоследствии никто не вспоминал.

Немецкие оккупационные части состояли из наспех укомплектованных небольших, хотя и хорошо вооруженных частей. Однако вряд ли они смогли бы долго противостоять неожиданному да еще и поддержанному соединениями Красной Армии наступлению 1-й венгерской армии. Правда, справедливости ради надо заметить: о военном перевороте, направленном на свержение регента, как о продолжении данной операции речи в то время идти не могло, настроения в венгерской армии были иными.

— Вот так раз, — довольно бесцеремонно я перебил отца. — Выходит, против немцев можно было выступить с оружием в руках, а против Хорти — нет, но ведь он с момента оккупации стал прислужником немцев… Целиком и полностью. Не правда ли?

— Нас так воспитали, что на вершине военной и гражданской иерархической лестницы должен находиться регент, который является верховным главнокомандующим. Я не был исключением, таких же взглядов придерживался и мой командир — Ференц Фаркаш. Мои планы не шли дальше убеждения Ференца Фаркаша в необходимости действовать. Если бы нам удалось склонить Лайоша Вереша арестовать своего собственного начальника штаба — нилашиста, когда тот отдал приказ присягать на верность Салаши, после обращения регента к народу. Однако Лайоша Вереша в то же время по рукам и ногам связывала присяга, данная регенту. Вот и получилось, что старшие офицеры и генералы могли решиться действовать лишь в том случае, если бы были уверены, что действуют, не нарушая присяги, данной Хорти. Следовательно, чтобы начать сопротивление немцам, регенту и его ближайшему окружению после возвращения из Клейсхейма требовалось дать понять, что Хорти обманули, принудили, шантажировали, обвели вокруг пальца, теперь он вынужден действовать не по собственному желанию, а под диктовку. Но никак не успокаивать их, не подавлять сомнение в их душах. Таким образом, мы вправе говорить о личной ответственности Хорти и его окружения за последующие исторические события. Другое дело, могли ли эти люди предвидеть, как будут развиваться события дальше, знали ли они о возможности организовать сопротивление немцам, как мы на месте. У меня нет точных доказательств этого, но по ряду косвенных признаков я пришел к выводу, что совершилось и прямое предательство: один из командиров расположенных в Затисье частей, доверенное лицо Хорти, получив наш приказ о подготовке к выступлению против немцев, вместо того чтобы выполнять его, по каким-то своим каналам поставил в известность о нем Будапешт, откуда вскоре один за другим к нам поступили приказы, запрещавшие всякие недружественные акции против немцев. Операция была приостановлена.