Юлий II. Господа, я человек корректный, но вашего общества больше выносить не в силах. Поймите – я же был папой римским. Живо целуйте туфлю и убирайтесь, пока целы. Терпеть не могу убожества мысли под маской фальшивой добродетели.
Пожилые господа целуют ему туфлю и, теребя шляпы, с вытянутыми лицами выходят направо. В это время продолжается разговор.
Гиркан IV. Павел – а сейчас иди с этим лакеем и собирайся в путь. «Гиркания-экспресс» отправляется через час. Я здесь инкогнито, и специального поезда у меня нет.
Бездека. Хорошо. Тетрикон, оставь этих дам и пошли.
Бездека и Тетрикон идут к правой двери. 2-я матрона приближается к Гиркану. Они останавливаются на пороге.
2-я матрона. Гиркан – ты не узнаешь меня? Я твоя мать.
Гиркан IV. Я тебя сразу узнал, мамуля, но ты в моей жизни единственная постыдная тайна. К своей матери я предпочел бы не применять гирканическое мировоззрение. Моя мать, мать короля – обычная потаскуха! Омерзительно!
Юлий И. А, так, значит, и у тебя, на дне твоего преступно-прагматического сердца, сокрыто нечто святое? Не ожидал.
Гиркан IV. Святой отец, прошу вас, не лезьте не в свое дело. (2-й матроне.) Мамуля, советую тебе, иди-ка ты отсюда и больше никогда не попадайся на моем пути. Ты знаешь, что от отца я унаследовал нрав пылкий и крутой.
2-я матрона. А может, я стала бы жрицей любви в твоем государстве? Когда-то сирийские царевны сознательно отдавали девственность незнакомцам за пару медяков.
Гиркан IV. Это было давно и потому прекрасно. Ты начинала не с этого. Ты была содержанкой наших отупевших аристократов и разжиревших семитских банкиров. Я даже не знаю, чей я сын, я, король. Гнусная история.
2-я матрона. Какая разница? Тем больше твоя заслуга, что из низов ты вознесся к высотам трона. Шутовского, но все же трона.
Гиркан IV. Однако я предпочел бы лучше знать свою генеалогию, а не теряться в догадках.
2-я матрона. Ты смешон. Какая разница, ариец ты, семит или монгол. Среди моих любовников был и посланец Небесной Державы принц Ценг. По нынешним временам…
Гиркан IV. Молчать – не доводи меня до бешенства!
Юлий II. Обыкновенный прагматический снобизм. Значит, даже в Гиркании есть несущественные проблемы. Да – прав был Наполеон: recherche de paternité interdite.[11]
Статуя. Ха-ха-ха! Гиркан и проблемы материнства – это уж слишком смешно.
Гиркан IV. Я ухожу, потому что не желаю нового скандала. Если бы не мое инкогнито, все кончилось бы иначе.
Направляется к двери и выходит вместе с Бездекой и Тетриконом.
2-я матрона (бежит к двери). Гиркан, Гиркан! Сын мой! (Выбегает.)
Юлий II. Вот так заварушка! Что ты на это скажешь, дочь моя?
Статуя. Я так и знала, что без диссонансов не обойдется.
За сценой слышен выстрел и чудовищный рык Гиркана IV.
Юлий II. Что там еще такое? Какой-нибудь адский сюрприз. Пребывание в Небе сделало мои когда-то стальные нервы слишком чувствительными. Я отвык от выстрелов.
Мать Эллы даже не дрогнула.
Статуя. Тише. От Павла всего можно ожидать. Подождем, момент в самом деле странный. Я чувствую необычайное неэвклидово напряжение всего пространства. Мир сжался до размеров апельсина.
Юлий II. Тихо – идут.
Вбегает Бездека с револьвером в руке, за ним 2-я матрона.
Бездека. Я его убил. Я отомстил за смерть бедной Эллы.
Юлий II. Кого? Гиркана?
Бездека (обнимая 2-ю матрону). Да. А знаете, что оттолкнуло меня от него окончательно? Сцена с матерью. Я своей матери не помню, но чувствую, что так бы с ней не поступил. Уж если жизненный абсолютизм, так жизненный абсолютизм. Он, бестия, сам меня спровоцировал.
Юлий II. Ну хорошо – это очень мило с твоей стороны, сын мой. Но что будет дальше?
Бездека (2-й матроне). Сейчас. Прежде всего прошу тебя в память о твоем сыне, моем друге, считать меня своим вторым сыном. Первый был тебя недостоин. Матрона-потаскуха – может ли у меня быть мать лучше, чем эта?
2-я матрона (целует его в лоб). Спасибо тебе, Павел – мой сын, мой настоящий, мой дорогой сыночек!
Бездека. Довольно. Идем.
Юлий II. Но куда? Что мы будем делать без этой канальи Гиркана? Хуже того – что мы будем делать без Гирканик? Теперь, когда наши гирканические стремления достигли пика, когда они, так сказать, раскрутились до максимума?
Бездека. Э, я вижу, все ваше остроумие как ветром сдуло, ваше святейшество. Кто же достоин имени короля Гиркании, если не я? Кто больший жизненный абсолютист, чем я? Дайте мне весь мир, и я задушу его в объятиях любви. Только теперь мы сотворим нечто дьявольское: я ощущаю в себе мощь четырех Гирканов. Я, Павел Гиркан Пятый. Уж я-то не буду шутом, как этот. Долой тряпье (пинает лежащее на полу королевское одеяние и меч). Я устрою вам поистине дивный уголок в Бесконечности мира. Искусство, философия, любовь, наука, общество, одна великая мешанина. И мы, словно киты, пышущие наслаждением, а не как подлые черви, будем во всем этом купаться. Мир – не гнилой сыр. Бытие всегда прекрасно, если только по-настоящему понять всеединство Вселенной. Долой относительность истин! Этого Хвистека я первого укокошу! Мы взовьемся огненным вихрем к самым потрохам абсолютного Небытия. Мы вспыхнем как новые звезды в бездонной пустоте. Да здравствуют конечность и ограниченность. Бог не трагичен, он не становится – он существует. Только мы трагичны, мы, ограниченные Сущности. (Другим тоном.) Я говорю это как добрый католик и думаю, что не оскорбляю чувств вашего святейшества. (Тем же тоном, что прежде.) Вместе мы создадим Чистый Нонсенс в жизни, а не в искусстве. (Снова изменив тон.) Гм – возможно, если соответствующим образом определить дадаизм… (Кричит.) Ох нет – это мерзость! Все это разные имена одной и той же гигантской гнусной слабости. Абсолютно заново – все заново! (Хватаясь за грудь.) Я устал, Несчастная Элла! Почему она не дожила до этой минуты? (Погружается в раздумье.)
Статуя. Я говорила, что от Павлика всего можно ожидать.
Юлий II. Но ведь меня ты ради него не покинешь, дочь моя?
Статуя. Никогда. Павел для меня слишком интенсивен – слишком молод. (Целует Юлию II руку.)
Юлий II. Боюсь только, будут ли результаты соответствовать обещаниям. Блефа боюсь.
Статуя. Я тоже – немножко. Но все равно попробовать стоит.
Бездека (пробуждаясь от раздумья). А ты, святой отец, едешь с нами? В Небе тебе продлят отпуск?
Юлий II. Сказать по правде – они там, в Небе, считают, что я вообще должен сидеть в Аду. Только, понимаешь, им меня, как папу римского, не очень удобно., того… ну, понимаешь? Поэтому мне беспрепятственно дают отпуск на любую планету.
Бездека. Это чудесно. Без тебя, чертов старикашка, я бы всего этого не выдержал. Ты покорил меня искренностью своих внутренних метаморфоз. Но бедная Элла – если бы можно было ее воскресить! Чего бы только я сейчас не дал за это. Он меня загипнотизировал, проклятый Гиркан.
Элла вдруг вскакивает, отталкивая мать.
Элла. Я жива! Он меня только оглушил. Я еду с тобой! Бездека (обнимая ее). Какое счастье, какое бесконечное счастье! Возлюбленнейшая, прости меня. (Целует ее.) Без тебя даже Гиркания была бы для меня отвратительным сном.
Мать (поднимаясь, в слезах). Благочестивый господин Павел, я знала, что вы не бросите бедную Эллу.
Павел подходит и целует ей руку.
Бездека. Приемная мать, теща, я беру вас обеих в Гирканию. Я умею ценить советы старых женщин, которые много пережили. Даже дядюшек – этих двух старых кретинов – мы возьмем с собой. Идемте – как бы там ни было, Гиркан открыл нам новый путь. Пускай же память о нем будет для нас священна.
Юлий II. Какое великодушие, какое великодушие. Это один из самых прекрасных дней моей посмертной жизни. Все-таки Бог – непостижимая тайна. (X) Подойди, дочь моя. (Подает статуе руку.)
