А до войны у Александра будет еще один грех, еще один провал: Сперанский; участь его реформаторских начинаний, участь самого реформатора… Михаил Сперанский был человеком дела и долга. Гайдар и Чубайс в одном флаконе. Прекрасный менеджер (потом будет губернатором), вдохновенный реформатор. Считал, что России больше всего подойдет французская административная система. Те реформы, которые он замыслил (начиная, конечно, с освобождения крестьян), – это как раз будущие реформы Александра Освободителя. И даже то, что он не успеет ввести: Дума, представительное правление.

Ничего сделать не дадут. Все пойдет прахом. Начав войну с Наполеоном, ученик Лагарпа, республиканец и законник начнет усиленно искать шпионов. У него это было в ходу: одни придворные шпионили за другими. И на Сперанского кто-то донес, что он сторонник Наполеона, французская административная система – это ли не доказательство шпионажа в пользу Парижа? Потом у Сталина будет для шпионов даже целая статья: ВАТ (восхваление американской техники).

Да и про вольные разговорчики, что реформы не идут, а царь ничего по этому поводу не делает, тоже передали. Опять-таки Галич прав: «Ах, кивера да ментики, возвышенная речь, доносы и наветики страшнее, чем картечь». Тихого реформатора взяли ночью, не дав проститься с дочерью (даже НКВД часто давал), и увезли черт знает куда, в Нижний, в ссылку, а потом в Пермь. Без суда и следствия, конечно, как положено было в александровском правовом государстве. И там его сживали со свету местные власти. Он писал царю, тот не ответил. Потом, после Парижа, Александр успокоился, расслабился (может быть, устыдился?), вернул Сперанского из ссылки, даже губернатором сделал. Но ни в какие комитеты больше не приглашал. Не было больше комитетов. Эта игрушка царю надоела.

Он любил, на горе России, играть во внешнюю политику. Входя в тогдашнюю «восьмерку», он тоже постарался впутаться во все коалиции и таким образом сделать себе пиар, хотя на выборы ему было идти не надо. Кроме пиара, пользы для России от его походов не было. Сначала Александр зачем-то полез защищать от Наполеона Пруссию и Австрию (третья и четвертая коалиции). То есть на пару с Австрией был разбит под Аустерлицем (8 тысяч чистых русских потерь), а потом еще и с Пруссией был побит под Эйлау и Фридландом (55 тысяч погибших россиян).

После Тильзитского мира начался медовый месяц с Наполеоном. Александр в очередной раз влюбился в нового героя, и пошли посиделки в разных европейских дворцах, и снова повелись задушевные разговоры о персидско-индийском походе.

А пока царь втащил Россию в континентальную блокаду (на словах – против Англии, а на самом деле – против себя, потому что Англия очень много покупала у России, и без морской торговли нам туго пришлось). «Прогрессист» Наполеон из-за своего хобби бороться с Англией остановил морскую торговлю! А Александр хотел вершить судьбы мира, хотя российская судьба от этого только ухудшалась. Но этого было мало. Сначала работая на Францию (и отплясывая под дудочку Бонапарта), потом царь поссорился с ним из-за Польши, раздела мира и прочих пустяков. И поссорился вплоть до войны!

Даже здесь видно его малодушие. Рассказывая всем, что он разорвал Тильзитский мир с «братом Буонапарте» из-за Польши, он не хотел замечать ехидных ухмылок за его спиной: в Европе все знали, что это Наполеон разорвал мир и вторгся в Россию, придя в ярость от известия, что русские втихаря нарушают базу Тильзита – континентальную блокаду. Александр не смог выдержать данной клятвы и продолжал торговать с Англией. По тогдашним понятиям (да, наверное, и по нынешним) это был верх бесчестья. Уж лучше бы он сразу не подписывал этого мира. Тогда хоть позора бы не было.

Говорят, что это был тактический маневр. Вроде сталинского «Пакта о ненападении». Мол, подписав мир в 1807 году, Александр выиграл время, чтобы подготовить армию, а иначе Наполеон разбил бы русских. Ерунда все это. Наполеон нас все равно разбил. В 1812 году. И Москву взял. Так что пять лет мира не пошли России впрок.

Французов, собственно, разбил мороз. Но Александр принял все на свой счет и решил, что он мессия. Так ему одна сбежавшая от мужа немецкая баронесса, сектантка из мистического религиозного кружка, и сказала. Война 1812 года дала нам чистый негатив, если не считать Бородинскую панораму, мастер-класс в Париже для декабристов и фильм «Гусарская баллада».

Конечно, французам и Наполеону, возомнившему себя Александром Македонским, надо было дать по рукам. Когда воюют на четыре фронта (Англия, Пруссия, Австрия, Россия), это уже маниакал. Но размахивать «дубиной народной войны» было крайне опасно. В России это обоюдоострое оружие. Дать разрешение грабить, убивать, топить в полыньях отступающих французов, а потом еще натравить казаков на мирное французское население (а казаки повели себя как федералы в Чечне, насиловали, пытали, грабили, убивали, серьезно испортив имидж России и укрепив нашу репутацию варваров).

Александр с помощью такой тренировки снова пробудил (успокоенную Екатериной после подавления пугачевщины) традицию Дикого поля, а она, дав острую реакцию на социалистические подначки в 1905 году, плавно перешла в Гражданскую войну (с батькой Махно, другими батьками, «зелеными», продотрядами и прочими народными приметами). Надо было остановиться на границе, а не ехать обустраивать Париж.

Но Александр стал совсем «эмигрантом». Венские конгрессы, Священные союзы… Священный союз, так тот был просто кощунством. Прожженный Талейран, канцлер Меттерних и сам царь вообразили себя богоизбранными спасителями мира от революционной скверны (почти что перманентная война с оранжевыми революциями).

Когда же странствующий рыцарь явился в любезное Отечество, он даровал ему мракобесие, обскурантизм, охоту на ведьм, издевательства над университетами (как преподавать математику, если надо толковать треугольник как воплощение Троицы!) и Аракчеева.

Да, конечно, он основал Царскосельский лицей, но окончившие его обнаруживали, что им запрещено учиться в зарубежных университетах, изучать политические науки, а в университетах надо вести благочестивую жизнь и хором петь молитвы.

Народу тоже стало веселее жить: аракчеевские поселения предполагали службу с сельскохозяйственным уклоном, недаром наша армия до сих пор убирает картошку и разводит свиней. (Троцкий, кстати, тоже что-то подобное планировал, в смысле военных поселений.)

Александр пытался доказать, что кесарь может сотрудничать с Галилеянином, но мало кто из русских царей после Елизаветы был дальше от Бога, чем он. Видно, Иисус был прав: кесарю надо отдавать кесарево, а Божье – Богу. И не путать.

Пушкин, умница и насмешник, был строже к Александру, чем к Николаю (от Николая он ничего не ожидал). В ссылку поэт угодил, кстати, при Александре. Очень мелкий жест со стороны императора. Вот нелицеприятная характеристика монарха, выданная поэтом и заверенная историей: «Ура! В Россию скачет кочующий деспт»; «Вот бука, бука – русский царь»; «И людям я права людей по царской милости моей отдам из доброй воли»; «Узнай, народ российский, что знает целый мир: и прусский, и австрийский я сшил себе мундир»; «Меня газетчик прославлял, я пил, и ел, и обещал, и славой не замучен».

А что до российской образованной дворянской молодежи (другая еще не мыслила категориями спасения Отечества, да и такое образование не могла получить), она просто пережила шок. Царь поступил с ней, как с комнатной собачкой: привязал мясо (то есть вольность) на веревочку, дал проглотить и вытащил обратно. Последствия этого трюка предстояло расхлебывать Николаю I во все его царствование и России – на все времена.

ПЕРВЫЙ ИЗ МОГИКАН

По России ходили слухи (и ходят до сих пор), что Николай I отравился. Это нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Но резоны для такого финала у него были. Еще бы! Всю жизнь думать только о государстве, об Империи, о державности, о мощи, о страхе, который должно внушать; вешать ради этого, пресекать, запрещать, сделать страну гигантским полигоном с примесью вселенского бюрократического департамента, заморозить жизнь, искусство, прессу, эволюцию – и позорно проиграть Крымскую войну! Потерять Севастополь, сдать его (вот вам и город русской славы!); подписание Парижского мира было морально не легче подписания Брестского (не для большевиков, конечно, им на Россию в 1918 г. было плевать). Лишиться моря и флота… Да, он мог отравиться.