Незнание закона не освобождает от ответственности.

Уже после мимолетного взгляда на труп старший следователь криминального отдела прокуратуры Фил Кернер понял, что дело это – головная боль, причем длительная головная боль. Во-первых, все было на своих местах, из роскошных апартаментов убитого не было похищено ничего, но главная деталь – часы «Картье», из белого золота, обрамленные брильянтами, которые тянули тысяч на двадцать, если не больше, долларов оставались на руке. Как убийца мог не взять такие часы?

За долгие годы работы с уголовным миром в голове Фила Кернера сложилась собственная теория, которая хоть как-то могла объяснить смысл его многолетних усилий. Он ловил преступников, доказывал их вину, они садились в тюрьму, надолго исчезая из сферы его внимания, но появлялись следующие. Все время кто-то кого-то убивал, а он, как гончий пес, каждый раз заново гнался за убийцей. Этот процесс не прекращался никогда, поэтому ему был нужен, просто необходим, внутренний мотив, объяснение своего пребывания на этом поприще.

Объяснение, которое он придумал, было такое. Преступность – это бесконечный общественный процесс, что-то типа инфекционной болезни, поражающей людей, когда некая вредоносная бацилла внедряется в мозг, в сознание, и «зараженные» выходят на кровавую тропу «рыцарей меча и кинжала», а проще говоря, бандитизма. При этом, возможность приобрести «преступный вирус» напрямую зависит от образования и регулярных доходов: чем экономическое положение человека в обществе хуже, тем риск «заражения» выше.

Симптомы «болезни» ясны и неоднократно подтверждались в процессе допроса этих бывших «бесстрашных рыцарей», а ныне заурядных заключенных. Преступники были разными, мотивы отличались, каждое дело было в своем роде уникальным, но «история болезни» была у всех, на удивление, одинакова. Первый этап – заражение, то есть появление у человека уголовного взгляда на способ решения своей проблемы, мысль, что можно убить, и тогда все встанет на свои места, все будет замечательно. Ген насилия входит в сознание и приживается там. Второй этап – самоубеждение: у потенциального преступника появляется твердая убежденность в собственной безнаказанности, уверенность, что именно его никогда не поймают, что он хитрый, умный и устоит дело так, что комар носа не подточит. Затем идет принятие решения, подготовка и, наконец, последний этап – осуществление самого преступления. Дело сделано, улик не осталось и все закончилось наилучшим образом!

Это он, преступник, так думает, а на самом деле дело только начинается. «И в конце пребывает начало свое!» На месте преступления появляется полиция, и он, следователь Фил Кернер, который рано или поздно, но, в конце концов, обязательно находит преступника, сажает его перед собой в камере предварительного заключения и внятно объясняет очередной жертве самообмана, что все его предварительные рассуждения и расчеты примитивны, убоги, и, главное, ошибочны!

Сколько раз он доказывал этим «хитрым и умным», что, на самом деле, они деревенские простаки, действовали абсолютно непрофессионально, наделали кучу формальных ошибок, не учли массу обстоятельств и поэтому сидят сейчас здесь, перед ним, на допросе, волнуются, запираются, путают и меняют показания, но в глубине души уже понимают, что дело их проиграно и ничего, кроме тюрьмы, им не светит.

Это было ясно, как божий день, но, к сожалению, не тем, кто снова и снова выходил на свой кровавый промысел, поэтому к сорока пяти годам Фил Кернер понял, что борьба с преступностью проиграна изначально, а он не любил играть в проигрышные игры. Тогда единственным разумным мотивом своей деятельности он начал признавать очевидный факт, что если не остановить преступника, тот будет продолжать убивать. Как тигр-людоед. Он будет убивать до тех пор, пока не сядет в тюрьму или его самого не прикончат те, которые мыслят так же, как он. Поэтому каждый задержанный убийца – это спасенные жизни, что само по себе неплохо, даже если учесть, что потенциальные жертвы об этом никогда не узнают и, уж, конечно, никогда не поблагодарят.

Проблема заключалась в том, что за двадцать пять лет этого бесконечного процесса он износился, морально устал и мысль о спасенных душах грела его все меньше и меньше. Причем, если вспомнить погибших в автоавариях или от болезней, то приходится признать, что жизнь каждого потенциально спасенного им индивида – это погрешность, ни на что, по сути, не влияющая. Какой смысл в спасении человека, который все равно вскоре умрет от инфаркта, погибнет под колесами автомобиля или его убьет следующий, еще не задержанный убийца? После длительных размышлений он понял, что его, следователя Фила Кернера, единственная и основная функция – отомстить преступнику за содеянное, попытаться восстановить некую справедливость, которая, конечно, не очень влияет на общество, но без которой жизнь ощущается плохой и опасной.

Однако, это все теории высокие, а на практике в последнее время он себя плохо чувствовал: ослабленность организма отнимала эмоцию, а постоянное недомогание съедало вкус жизни. Теперь в расследование преступления он не вкладывал ни азарта, ни страсти, ни желания самоутвердиться, – по сути, не вкладывал ничего, кроме наработанного опыта и рутинной техники ведения дела.

Фил внимательно осматривал апартаменты. «Убитый был богатым человеком, но в преступлении не было корысти, – отметил он про себя, – это очевидно».

«Ревность, семейные тайны, женщина, – закрутилось в голове, так как все материальные мотивы преступления тут же разбивались об эти часы „Картье“. – Но почему убийца не взял часы? Хотя бы для отвода глаз, чтоб запутать следствие! Глупый… или шизофреник? – вдруг подумал Фил. – Это самый неприятный из возможных вариантов, у них всегда есть внутреннее алиби, ведь, по их мнению, убивает кто-то другой. Тогда начинается эта канитель с внутренними голосами, психиатрическими экспертизами, вменяемостью. Ненавижу дела с психопатами…»

– Шеф, – прервал его размышления Мелвин, шустрый и сообразительный молодой следователь, который был его помощником уже несколько лет, – работал олух какой-то, везде полно следов и отпечатков пальцев.

– Когда это случилось? – спросил Фил.

– Вчера, около одиннадцати вечера.

– Опросите соседей, может, что-нибудь видели… А как он вошел?

– Судя по всему, его впустил хозяин. Дверной замок в полном порядке.

– Кто хозяин дома?

– Некто Даннон Харрисон, холостяк, проживал один, никаких женских вещей нет.

– Чем он занимался?

– Хозяин ювелирного магазина «Time to buy». Престижные часы и украшения, – сообщил Фелтон, вертя в руках визитку хозяина.

Фил еще раз взглянул на «Картье», оставшиеся на запястье Даннона Харрисона, и понимающе кивнул. На месте преступления работала бригада полицейских экспертов, специалисты, ими не нужно было руководить, они знали свое дело: деловито и сосредоточенно фотографировали, снимали отпечатки пальцев, в общем, собирали необходимые вещественные доказательства, которые потом могут стать решающими в обнаружении преступника и доказательстве его вины.

Фил цепким взглядом осматривал дом, где явно чувствовалось присутствие руки дизайнера. Стильная мебель, персидские ковры, картины и модные светильники создавали ощущение утонченного вкуса и гармонии. Сам пострадавший, белокурый мужчина лет тридцати пяти, спортивного телосложения и довольно привлекательной внешности, ухоженный и аккуратный, одетый в светлый костюм с ярким галстуком, сидел в глубоком кресле, склонив голову набок, и, казалось, спал. Крови почти не было.

В общем, картина, представшая перед следствием, никак не проясняла разыгравшуюся здесь трагедию. Похоже, что убитого и убийцу связывали дружеские или давние деловые отношения. Они выпивали и, видимо, долго разговаривали; на журнальном столике, за которым они сидели, стояла полупустая бутылка дорогого «Шато-Латур», два недопитых бокала и пепельница с окурками двух различных видов сигарет. Причем, судя по тому, что осталась полупустая пачка «Пэл Мэл», можно было с уверенностью предположить, что убийца курит «Филип Моррис».