— Пей, хорошо будет! — утешает Ромул, протягивая дымящуюся кружку. Озноб у него прошел, в глазах затеплилась жизнь. — Вместе нам отвечать, вместе и оленей будем искать, всю тайгу с тобой обойдем…

Не очень-то приятно переживать крушение надежд и заветных планов.

Бегство табуна в тайгу разрушило все наши планы. Пять долгих суток продолжались поиски. Лето снова вернулось, растопив снега. В тайге стало жарко и душно. Тучи комаров не давали покоя. Задыхаясь в черных накомарниках, почти без сна, мы обшаривали глухие таежные распадки, наполненные зноем и комарами.

С невероятным трудом удалось собрать половину распущенного табуна. Остальные олени бесследно пропали в таежных дебрях. Пастухи, тяжело переживая несчастье, старались скрыть охватившее их уныние. Они молчаливо поддерживали друг друга в беде.

Стойбище Ромул перенес в Безымянную долину. Комары появились и тут. Найденные олени, сбившись в табун, часами кружились на плоских осоковых террасах. Лишь с наступлением ночной прохлады голодные животные устремлялись на пастбища.

После изнурительного таежного похода отдыхаем, закупорившись в пастушьих палатках. В полотняных шатрах душно, распахнуть полог нельзя снаружи гудит комариное облако.

Костя хмуро скручивает «козью ножку», нервно перебирая бумагу шершавыми пальцами. Он похудел в походе, обветренное лицо искусано комарами.

— Если чертово пекло не остынет, — хрипит он, — не миновать копытки!

Действительно, после снежной непогоды нас душат необычайно жаркие безветренные дни. Олени, истощенные зноем и комарами, наверняка заболеют. Что же делать, как спасать уцелевших оленей?

Костя молчит, сдвинув густые брови.

Далекий гул режет звенящую комариную тишину. Склонив голову, Костя прислушивается.

— Что это?

— Кажется, самолет…

Неужто самолет — в царстве сопок и тайги, вдали от людских поселений и воздушных путей?

Нарастающий гул мотора, как ветром, выносит нас из палатки. Сквозь комариное марево вижу выскочившего Ромула. Он тревожно оглядывает бледное, расплавленное зноем небо.

Из-за ближней сопки неожиданно выскальзывает самолет. Он летит низко над сопками; круто падая на крыло, разворачивается, устремляется в Безымянную долину и свирепо пикирует на яранги. Самолет падает с неба, словно ястреб на добычу.

Из пике машина выходит с оглушительным ревом почти у земли, чуть не задевая шесты яранг. Проносятся гладкое брюхо самолета с облупившейся краской и белые буквы на распластанных крыльях.

— Спятил он, что ли?! — кричит Костя, потрясая кулаком.

Самолет свой, на крыльях наши опознавательные знаки. Да и залетит ли чужой самолет в глубокий тыл — в сердце Северо-Восточной Сибири?

Ромул растянулся в траве, приник к земле. Впервые он переживает воздушную атаку. Лагерь охвачен тревогой. Пастухи, свободные от смены, вооружаются кто чем может: карабинами, винчестерами, длинноствольными четырехлинейками. Маленький Афанасий тащит отцовское ружье, заряжая на ходу патронами с медвежьими жаканами.

На стойбище спикировал гидросамолет. Откуда летающая лодка появилась в горах? Сейчас она парит по кругу, успокоительно покачивая крыльями. На земле в центре этого круга стоят беззащитные яранги и палатки. От самолета отделяется и падает вниз черноватый предмет, разворачивая огненно-красный хвост.

— Вымпел?!

— Скорее… сигнальный парашют!

Прыгаем по кочкам, точно зайцы. Вон там, у болотистого блюдца, упал черный мешок с длинной алой лентой.

В мешке оказалась консервная банка с запиской. Костя громко читает воздушное послание:

— Ай да Буранов… выполнил обещание!

Весной самолет из Магадана не появился на Омолоне, и мы потеряли надежду увидеть его. Сейчас летающая лодка кружит над стойбищем, ожидая сигнала. Разводим большой костер из пушистых подушек ягеля. Белый дым клубится, разгоняя освирепевших комаров. Самолет, покачивая на прощание крыльями, улетает на юго-восток и внезапно скрывается за дальним гребнем.

Все происходит так быстро, что кажется сном. Однако на смуглой Костиной ладони лежит записка Буранова, а в зелени альпийских трав чернеет кожаный мешок, упавший с неба.

Большое озеро недалеко — в соседней долине, у границы леса. Ловим верховых оленей, собираем вьюки. Напрямик переваливаем через гребень водораздела. Верховые олени на поводу легко преодолевают страшные кручи. Приближаясь к озеру, еще издали замечаем гидросамолет, причаленный к торфяному берегу. Там ходят люди, вьется дымок костра. В сизом знойном мареве едва просвечивает голубая стена леса.

Вооруженные до зубов, с арканами у седел, закутанные в накомарники, скачем на оленях к озеру. Люди у самолета бросают свои дела. Вспыхивают стекла бинокля. Вероятно, наша кавалькада имеет странный вид. И вдруг сквозь темную вуаль накомарника вижу тоненькую, до боли знакомую фигурку.

— Кто это бежит навстречу, перепрыгивая через торфяные бугры, размахивая накомарником?

— Однако, невеста твоя мчится… — невозмутимо отвечает Ромул, откидывая тюлевое забрало.

Не успеваю выругать Ромула, пришпориваю оленя, оставляю позади Костю, Пинэтауна…

— Мария!

Вот она: в лыжном костюме и горных ботинках, похожая на мальчишку. Спрыгиваю с седла. Девушка порывисто приникает к плечу. Тучи комаров вьются над нами. Осторожно набрасываю тюль на стриженые кудри. Не ожидал я встретить Марию в этих диких долинах в тяжелую для нас пору. После памятного разговора на фактории мы расстались с ней, не надеясь больше встретиться на Омолоне.

Подъезжают Костя и Пинэтаун.

— Как попала сюда, коза? — удивляется Костя.

— Дедушка отпустил в облет тайги. Гидроплан сегодня сел на Омолон, погрузили горючее, а я в гости к вам упросилась.

— К нам ли? — грустно качает головой Костя. — Говори уж: к молодцу своему ненаглядному.

Взявшись за руки, мы шагаем к озеру. Костя расспрашивает Марию о новостях. Пинэтаун гарцует впереди на своем рослом учаге. Спокойно покуривая трубочку, Ромул ведет на поводу верховых оленей.

На берегу озера встречает Буранов. Откинув накомарник, он широко улыбается, поблескивая золотым зубом. Рядом, облокотившись на бочку с горючим, стоит невысокий крепкий парень в комбинезоне. Летный шлем сдвинут на затылок, живое смуглое лицо освещают серые глаза. Лихостью веет от подтянутой фигуры летчика. С нескрываемым любопытством он разглядывает нас.

— Привет, партизаны! Видел, как батарею свою налаживали… И пошутить нельзя! — восклицает он, блеснув ослепительной улыбкой.

— Стрелки у нас знатные! — усмехается Костя. — Куропатку на лету пулей сбивают.

— Ого, Саша, — оборачивается к летчику Буранов, — счастливо отделались. Сбили бы они нас, как рябчиков, на втором заходе.

— Удалые у тебя ребята! — Летчик сжимает мою руку. Хватка у него крепкая.

На крыле причаленного самолета вижу белобрысого великана в кожаной куртке и летной фуражке, съехавшей набекрень. Широко расставив ноги в резиновых сапогах с отвернутыми голенищами, он стоит у мотора, приподнятого на кронштейнах. Из-под фуражки выбивается челка льняных волос, на красноватом широкоскулом лице резко выделяются почти белые брови. Вероятно, это бортмеханик — руки у него в масле. Он без накомарника и словно не замечает обжигающих комариных укусов.

— Как же вы, хлопцы, живете тут, в комарином пекле? — удивляется механик.

— Комариное пекло скоро остынет, а в горах у нас чудесно.

Представляю Буранову Ромула, Костю, Пинэтауна.

— А, Пинэтаун, здравствуй, вот и полетим к твоей Нанге. Как ваши олени в тайге поживают?

— Плохо… полтабуна потеряли, — грустно отвечает юноша, — пурга большая была.