Мейснер объяснял своим пациентам, что достаточно прикосновения его рук, чтобы они впали в желанный магнетический сон.

Но чтобы лучше пояснить незнакомцу свою методу, Мейснер показал ему магнит.

Интерес незнакомца заметно возрос.

Ноги женщины оказались толстыми и в синих венах. Поскольку она спала, Мейснер смог подробнее рассмотреть ее обнаженное тело. От ее промежности воняло. Она спала глубоким сном и гортанно храпела.

Ткач был поражен такой милостью.

— Но девчонке всего пятнадцать, — смущенно отнекивался он. — Она, поди, не захочет лечь со мной в одну постель.

Мейснер уделил разговору всего несколько секунд.

— Не захочет, пусть кричит, — сказал он. Но крика слышно не было.

Женщина перевернулась на другой бок и открыла глаза. Увидев, что Мейснер сидит у окна, она ему улыбнулась. Он глядел на нее без всякого выражения.

— Подойди сюда, — угрюмо сказал он. Женщина тут же соскочила с кровати и пошла к нему, тряся грудями.

Накануне вечером Мейснер предложил незнакомцу при следующем разговоре подробнее объяснить ему свой метод; тот охотно согласился.

На другое утро они вместе совершили прогулку.

Они прошли через двор, мимо конюшни, потом спустились к озеру. Еще пятьдесят метров, и обоих поглотили негустые заросли.

Никто не видел, как они уходили.

— Магнит известен с давних пор, — улыбнулся незнакомец. — Я и раньше держал в руках магнитную руду, но вот искусственно сделанный магнит — не приходилось. Платить большие деньги за магнит — это для слабых духом. Дорога лишь сила, которая стоит за ним.

Они сидели на каменистом берегу. Вокруг ни жилья, ни людей. Волны ровными рядами набегали на берег. Перед ними на скале, освещенной солнцем, лежал магнит.

— Ты богат? — дружелюбно спросил Мейснер. Незнакомец извлек из кармана штанов мешочек и потряс им в воздухе.

— Достаточно богат, чтобы купить тебя, — высокомерно ответил он.

— Можешь купить моих женщин, — пробуя почву, предложил Мейснер, глядя по ту сторону озера.

— И рябую тоже? — насмешливо спросил незнакомец. — Или ее ты бережешь для твоего старикашки?

Незнакомец держался невозмутимо и вызывающе. Мейснер чувствовал себя неуверенно: он никак не мог понять, чего тот хочет на самом деле. Чтобы не поддаться этой неуверенности, он решил действовать быстро. Сидя вполоборота к Мейснеру, незнакомец засовывал мешочек с деньгами в карман. Несколько секунд он был совершенно поглощен этим занятием.

Вскоре после этого Мейснер вернулся. Он приказал своим спутникам собираться, распорядился, чтобы подали лошадь и карету. Вывели двух лошадей и отличный экипаж. Ткач удивленно спрашивал, почему они вдруг так быстро уезжают, но Мейснер никак не отозвался на его слова. Он заплатил за всех. Потом они уселись в карету; никто не проронил ни слова.

Хозяин трактира долго стоял на глинистом дворе, провожая их взглядом. Из трубы над трактиром поднимался дым, Мейснер неотрывно глядел, как он рассеивается над домом, двором, деревьями, озером.

Потом все исчезло.

Первая часть пути в тот день была очень долгой, вторая очень короткой. Магнит остался при Мейснере. Большую часть пути женщины возбужденно болтали — они не привыкли ездить в каретах.

Путешествие прошло без помех.

Одежда, которую Мейснер купил, стоила дорого, но он знал, что она ему к лицу. Ткач изумленно глядел на преображение хозяина: тот на его глазах вырастал, из грязного чудотворца превращался в барина, становился властным, жестким, замкнутым. С этих пор Ткач стал держаться как можно незаметней, он чувствовал, что многое переменилось.

Затем случилось неожиданное — он тоже получил новое платье.

Ткач дотронулся до одежды, которую перед ним разложили: новый плащ, ладно скроенный костюм из серой ткани. Он дотронулся до нее дрожащими руками и поднял взгляд на Мейснера: неужели взаправду?

— Надень это, — коротко бросил тот.

В новой одежде Ткачу было не по себе. Она была какой-то странной, легкой, почти до неприличия невидимой. Чтобы привыкнуть к ней, он мелкими кругами семенил по комнате.

Они стояли на дворе у кареты. Кучер с хлыстом в руке покорно глядел на холмистую дорогу. Женщины стояли рядом, ожидая, когда Мейснер пригласит их сесть в карету.

Пусть проедут с нами еще немного, подумал он, стараясь не глядеть на них. Потом смерть их уже не догонит, но тащиться за мной им незачем. Мне они не нужны. Я их уже использовал, больше от них проку нет.

В зашитом кармане плаща его рука нащупала магнит, который он так надолго предал забвению, но который теперь ожил и стал притягивать к себе, как живая сила. Мейснер чувствовал эту силу всей рукой от кисти до плеча, всем телом. Мне нужна новая отправная точка, подумал он, крепко сжимая магнит. Новая, чистая отправная точка.

Женщины больше не стали ждать приглашения. Они забрались в карету. Мейснер кивнул кучеру.

Ночью они приехали в маленький городок. В нем был всего один постоялый двор; Мейснер приказал женщинам выйти из кареты и занять одну из двух снятых им комнат. Старшая разочарованно посмотрела ему вслед, но он сделал вид, что не заметил.

Утром Мейснер поднялся спозаранку. Распорядился вывести лошадей и карету. Приказав хозяину не будить женщин, он оплатил их ночлег и стол за неделю вперед. Кучер вопросительно поглядел на мужчин: стало быть, седоков будет только двое? Тогда Мейснер, наклонившись к нему, сказал:

— У нее муж прокаженный. Она бежит от заразы.

Потом, обернувшись к Ткачу, улыбнулся. Ткач заулыбался в ответ.

Побледневший кучер, рванув поводья, пустил лошадей галопом. Мейснер откинулся на мягкие подушки и, закрыв глаза, погрузился в размышления. Сидевший против него Ткач не знал, что и думать.

Лишь час спустя Мейснер нарушил молчание.

— Завтра мы приедем в город, — произнес он. Произнес, глядя в пространство, ни к кому не обращаясь.

Ткач уныло кивнул. Они ехали в город, снова в какой-то город.

Время, предшествовавшее событиям в Зеефонде, описано во многих источниках; в письме самого Фридриха Мейснера, адресованном венскому врачу Хансу Вёртеру, имеется скупое, но внятное описание того, как за ним охотились, как он прятался в пещере и как освободился. Но зато о том, что происходило после освобождения Мейснера и до его прибытия в Зеефонд, точных свидетельств нет. В дневнике зеефондского врача Клауса Зелингера, опубликованном в конце XIX века в Мюнхене, описан разговор между автором дневника и Мейснером, в котором магнетизер упоминает о двух женщинах, которые сбились с дороги и некоторое время составляли им с Ткачом компанию. О том, кого мы здесь называем «незнакомцем», то есть о коммерсанте Карле Хайнце Боймлере, в разговоре не упомянуто ни словом. Сведения о нем приходится искать в других источниках.

О детстве и отрочестве Мейснера известно очень мало.

Он родился в Игнанце, вблизи озера Констанц, 23 сентября 1747 года; его отец был подрядчиком на службе у архиепископа Констанца. Если верить доступным нам источникам, мать Мейснера Мария Урсула обладала «величайшей из материнских добродетелей: она никогда не пыталась воспротивиться природным склонностям ребенка, даже когда поняла, что, вопреки ее надеждам, он не намерен стать священником».

Но как в биографии многих людей возникают вдруг обрывы, длительные периоды, когда жизнь делает паузу, превращая человека в анонима и, словно бы перенося свою активность на других, так, без сомнения, и в жизни Мейснера возникали долгие провалы, которые поглощали его, и он становился невидимкой. Сто пятьдесят минувших лет превратили его в отражение человека: мы видим только отдельные отблески и только в короткие промежутки.

Отблески его отрочества можно обнаружить в разрозненных документах; к столетию со дня его смерти была составлена краткая биография Мейснера, где подробно говорится о его жизни в Париже, но ни словом не упоминается о его пребывании в Зеефонде. Биограф, доктор Гюнтер Шредер, заявляет, что на ста четырех страницах своего труда намеревался «привлечь внимание к человеку, выказавшему себя провозвестником новых идей в области практической медицины». Но труд этот не опирается ни на собственные произведения Мейснера, ни на его письма. Он, без сомнения, создает ложный его образ.