Ирины), упавшая с крыши сосулька положила конец жизни проходившей внизу девяностолетней старушки. Начитавшись газет, я ложился спать, и, как только закрывал глаза, ее лицо и тело возникали передо мной в темноте с такой неизбежностью, точно были выжжены на внутренней стороне век.
Днем я обнаружил ее заначку – заткнутую за идущий вдоль дверного косяка электрический провод сигарету на случай, если нечего будет курить. Для меня она была единственным знаком того, что
Ирина появится у меня снова. И она действительно звонила и приходила как ни в чем не бывало. У случая были грубые механизмы наводки, действуя вслепую, он попадал по невиновным, а Ирина оставалась невредимой. Я открывал ей дверь и пытался еще в прихожей содрать с нее всю одежду разом, а полчаса спустя, когда она молча лежала рядом, с рассеянным любопытством меня изучая, вспоминал хронику происшествий и мысленно подсчитывал: четыре, два, семь, одна… четырнадцать погибших на ее счету.
Поздно вечером раздался звонок в дверь. Некрич стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу, точно хотел в туалет. Он выглядел помолодевшим на десять лет, потому что ни усов, ни бородки на его лице не было. Голый рот, уменьшившийся, как мне показалось, в размерах, осторожно улыбался, словно стесняясь себя в открывшейся пустоте.
– Можно? – неуверенно спросил Некрич, как будто я мог бы его не пустить, а потом еще страннее: – Тебе никто не звонил пока насчет меня?
– Кто должен был звонить?
– Да так… разные… Позвонят, отвечай, что давно меня не видел и знать не знаешь, где я.
– Что-нибудь случилось?
– Случилось? Случилось…
Часы на кухне пробили девять. Некрич взглянул на свои наручные и стал переводить стрелки.
– У тебя часы точные?
– Всегда были точными, можем включить радио, проверить.
– Это хорошо, что точные… А у меня спешат на пятнадцать минут.
Это чудесно…- Его осторожная улыбка расширилась.- Значит, мне на четверть часа дольше жить осталось.
Некрич сидел на краю стула, осматривая мою комнату, как будто видел ее впервые. Делал он это, кажется, для того только, чтобы вращать из стороны в сторону непривычной коротко стриженной головой и тереться при этом обнажившимся затылком о воротник пальто. Легкий прохладный запах одеколона исходил от него.
– Можно мне будет у тебя сегодня переночевать?
– Ты что, опять ключи от квартиры потерял?
– Нет, на этот раз…- Он не очень понятно рассмеялся и закончил: – На этот раз я потерял всю квартиру.
– Как тебе это удалось?
– Я ее продал. Три дня назад Лепнинскому, а не далее как сегодня
Ирининому Гурию. Больше пока что никому…
Улыбка Некрича разъехалась в затяжной зевок, он прикрыл его ладонью, глаза над нею застыли. Когда он убрал руку, то уже не улыбался.
– Лепнинский – это тот коллекционер, про которого ты мне рассказывал?
– Он самый. Сейчас они уже наверняка встретились и обсуждают, где им меня искать. Будем надеяться, что сегодня ночью они сюда не явятся и я смогу поспать хоть пару часов. Я уже двое суток практически не спал, у меня все в голове окончательно перепуталось. Не станешь возражать, если я прилягу?
Я поставил раскладушку, и он улегся, как был, прямо в пальто, сняв только ботинки, подтянул колени к животу, потерся щекой о подушку, уйдя в нее половиной лица, и уже с закрытыми глазами пробормотал:
– Как все так случилось, даже не понимаю… Я этого не хотел… все само собою вышло… само собой…
Минут десять Некрич лежал молча, засыпая, потом стал произносить сквозь сон отдельные загадочные слова и фразы: "…бюро технической инвентаризации… нужна копия… финансово-лицевого счета… заверить у нотариуса… выписка из домовой книги… договор купли-продажи…" Голова его беспокойно елозила по подушке, выкапывая в ней углубление и уходя в него все глубже, пытаясь во сне найти для себя укрытие. Слова становились все менее различимы: "…Комитет муниципального жилья… депозитарный договор… я не нарочно… я не хотел… задолженность по квартплате… жаль… Жаль, что я его не убил".
Сказав последнюю фразу, он проснулся, ощупал карманы пальто и сел.
– Кого ты не убил?
– Не убил? – Некрич растерянно моргал после короткого сна, вспоминая.- Кого я не убил? Гурия. Едва сдержался. А мог бы.
Ведь как все вышло… У меня до сих пор в голове не укладывается… Он появился, когда мы с Лепнинским уже все закончили, договор подписали, он деньги на мой счет положил, я остался в квартире еще на несколько дней вещи собрать самые любимые, те, что мне как память дороги… Бомбардировщик хотел забрать, который на столе в кабинете стоит, ты, наверное, его видел, я с ним все детство играл, жаль оставлять… Пластинки свои, одежду и прочие вещи думал к Кате пока переправить, а там видно будет… И тут появляется этот… Откуда он только узнал, ума не приложу… Рано утром явился, разбудил меня, ты, спрашивает, квартиру еще не продал? А я спросонья, не выспавшись, потому что ночью бессоничал и уснул под утро, смотрю вокруг себя на стены, среди которых всю жизнь прожил, и думаю: как я мог квартиру, где родился, продать? Разве это мыслимо?! Разве возможно такое?! Все вещи привычные на своих местах, и я среди них там же, где и всегда… С чего ты взял, отвечаю, и не собирался. Тут Гурий достает из кармана договор и начинает деньги на стол пачками выкладывать, больше, больше… Я стал считать и сбился, снова принялся и опять… А этот проходимец мне договор подсовывает, уже с печатью нотариуса, и, ладно, говорит, беру я твою квартиру. Ты поверишь ли, я, когда деньги живые увидел, да еще в таком количестве, у меня Лепнинский как-то сразу из головы вылетел, я забыл о нем начисто, точно не было его. Когда этот новый договор подписывал и потом, когда в
Комитет муниципального жилья заверять его ездили, я ни разу о нем не вспомнил, ни сном ни духом, бабушкой тебе клянусь!
Наверно, поэтому все и прошло как по маслу, все двери перед нами сами распахивались, в любой кабинет мы без очереди проходили, точно в очередях там одни слепые сидели, нас в упор не видевшие.
О чем бы чиновники ни спрашивали, у Гурия всегда была справка наготове, он ими на все случаи жизни запасся, одну за другой из
"дипломата" извлекал, и каждая с печатью, не подкопаешься. Надо отдать негодяю должное – умеет он своего влегкую добиться, так что во мне до самого конца даже мысли не шевельнулось, что я что-то не то делаю. Только когда он меня в ресторан отмечать потащил, стало мне постепенно не по себе становиться. Ведь не те это люди, с которыми можно ваньку валять, они же с меня живьем за такое шкуру сдерут! В ресторане выпили, Гурий меня обнимать начал, поздравляя, а мне уже так дурно было, что хотелось в плечо ему уткнуться, обнять в ответ и покаяться во всем. Забирай, сказать, эти башли проклятые, мне жизнь дороже. Я бы так и сделал, но тут он говорит: "Привет тебе, кстати, от жены бывшей". Меня всего словно вывернуло! Мало того, думаю, что ты, стервец, жену мою трахаешь, ты еще хочешь этим в моей же квартире заниматься! А у меня карманы деньгами набиты и такое чувство, что терять нечего, я уже все равно что мертвый, и одновременно уверенность, что я все сейчас могу, мне абсолютно все удастся, без исключения! Мне пришить его было как два пальца обоссать!
Некрич вскочил с раскладушки и стал от переполнявшего его возбуждения ходить в носках из угла в угол комнаты, полы его расстегнутого пальто задевали за мебель.
– И главное, я знал безошибочно, точно все уже свершилось, что если я его сейчас на глазах у целого ресторана столовым ножом пырну, то потом беспрепятственно выйду и ни один человек меня остановить даже не попытается! Но сдержался. Не в нем ведь, в сущности, дело, кто он – нувориш, выскочка, разъевшаяся уличная шпана,- на его месте мог быть любой другой. Не с Гурием у меня счет, а с Ириной. Посему я ему сказал, что выйду по малой нужде, а сам спустился в гардероб, забрал пальто и свалил по-английски.
Снял со счета деньги Лепнинского, чтоб уж все свое с собой носить, позвонил тебе, тебя нет, Кати тоже. От нечего делать сходил в парикмахерскую, постригся, как видишь, бороду с усами сбрил, может, издалека не узнают. Пошел, чтобы время провести, на первый попавшийся фильм и угодил на детектив, от которого меня просто замутило, потому что там только и делали, что убивали разными способами. Я ничего понять не мог, сюжет страшно запутанный, вышел из зала, как пьяный, и сразу все забыл, помню только, как кричали те, которых убивали, ведь им очень больно было. Ладно еще просто из пистолета, по крайней мере быстро, а когда тебя, связанного, на рельсы кладут и ты лежишь и ждешь, пока тебе поезд горло переедет,- это каково?!
