Она вернулась первой и ловко зашуршала спицами. Мужу махнула рукой:

Мол, можно не переводить.

А Свитчайлд готовился к триумфу. Он, кажется, решил воспользоваться советом Ренаты и готовился изложить свои открытия с максимальной эффектностью.

За столом воцарилась полнейшая тишина, все смотрели на оратора, следя за каждым его жестом.

Свитчайлд пригубил красного вина, прошелся по салону взад и вперед.

Потом картинно замер и вполоборота к слушателям начал:

— Я уже рассказывал вам о том незабываемом дне, когда раджа Багдассар пригласил меня в свой брахмапурский дворец. Это было четверть века назад, но я все помню отчетливо, до малейших деталей. Первое, что меня поразило, — вид дворца. Зная, что Багдассар — один из богатейших людей в мире, я ожидал увидеть восточную роскошь и размах. Ничуть не бывало!

Дворцовые постройки были довольно скромны, без каких-либо орнаментальных изысков. И я подумал, что страсть к драгоценным камням, передающаяся в этом роде по наследству, от отца к сыну, вытеснила все иные тщеславные устремления. К чему тратить деньги на мраморные стены, если можно приобрести еще один сапфир или алмаз? Брахмапурский дворец, приземистый и неказистый, по сути дела, был все тем же глиняным ларцом, внутри которого хранился волшебный сгусток неописуемого сияния. Никакой мрамор и алебастр все равно не могли бы соперничать с ослепительным светом камней. Профессор еще отпил вина, изображая задумчивость.

Появился запыхавшийся Ренье, почтительно накинул Ренате на плечи шаль и остался стоять рядом.

— Какой мрамор и алебастр? — шепотом спросил он.

— Это про брахмапурский дворец, не мешайте слушать, — нетерпеливо дернула подбородком Рената.

— Внутреннее убранство дворца тоже было весьма простым, — продолжал свой рассказ Свитчайлд. — На протяжении веков залы и комнаты неоднократно меняли обличье, и с исторической точки зрения интересным мне показался только верхний ярус дворца, представляющий собой четыре зала, каждый из которых обращен к одной из сторон света. Когда-то залы были открытыми галереями, но в прошлом столетии их застеклили. Тогда же стены были украшены весьма любопытными фресками, изображающими горы, что со всех сторон окружают долину. Пейзаж воспроизведен с поразительной реалистичностью — кажется, что горы отражены в зеркале. С философской точки зрения такая зеркальность должна символизировать двоичность всего сущего и…

Где-то совсем близко тревожно зазвенел судовой колокол, донеслись крики, отчаянно завизжала женщина.

— Господи, пожарная тревога! — вскричал лейтенант, бросаясь к двери. — Этого еще не хватало!

Все гурьбой кинулись следом.

— What's happening? — тщетно вопрошала перепуганная миссис Труффо. Are we boarded by pirates?[19]

Рената секунду посидела с разинутым ртом, потом истошно взвизгнула.

Цепко схватила за фалду комиссара и не дала ему выбежать за остальными.

— Мсье Гош, не бросайте меня! — взмолилась она. — Я знаю, что такое пожар на корабле, я читала! Сейчас все бросятся к шлюпкам, начнут давить друг друга, а я слабая беременная женщина, меня непременно ототрут! Обещайте, что позаботитесь обо мне!

— Какие еще шлюпки? — встревоженно пробурчал дед. — Что за чушь вы несете! Мне говорили, что на «Левиафане» идеальная противопожарная защита, даже свой брандмейстер есть. Да не тряситесь вы, все будет хорошо. — Он попробовал высвободиться, но Рената держала фалду мертвой хваткой. Ее зубы выбивали дробь.

— Пусти-ка меня, девочка, — ласково сказал Барбос. — Я никуда не уйду. Только выгляну в окошко на палубу.

Нет, пальцы Ренаты не разжались.

Однако комиссар оказался прав. Через какие-нибудь две-три минуты в коридоре раздались неторопливые шаги, гул голосов, и один за другим стали возвращаться виндзорцы.

Они еще не отошли от испуга, и оттого много смеялись и говорили громче обычного.

Первыми вошли Кларисса Стамп, чета Труффо и раскрасневшийся Ренье.

— Совершеннейшая ерунда, — объявил лейтенант. — Кто-то бросил незагашенную сигару в урну, а там старая газета. Огонь перекинулся на портьеру, но матросы были начеку и погасили пламя в одну минуту… Однако я вижу, вы всесторонне приготовились к кораблекрушению, — засмеялся он, повнимательней взглянув на Клариссу.

Та держала в руках портмоне и бутылку с оранжадом.

— Ну, оранжад, чтобы не умереть от жажды среди волн, — догадался Ренье. — А вот портмоне зачем? В шлюпке оно вряд ли бы вам понадобилось.

Рената истерично хихикнула, а мисс Старая Дева смущенно поставила бутылку на стол.

Доктор и докторша тоже были во всеоружии: мистер Труффо успел прихватить саквояж с инструментами, а его супруга прижимала к груди одеяло.

— Здесь Индийский океан, сударыня, вряд ли вы бы замерзли, — с серьезным видом сказал Ренье, но коза непонимающе покачала головой.

Появился японец с трогательным цветастым узелочком в руке.

Интересно, что там у него — дорожный набор для харакири?

Псих вошел взъерошенный, в руке сундучок. В таких обычно хранят письменные принадлежности.

— Кому же вы собирались писать, мсье Милфорд-Стоукс? А, понимаю! Когда мисс Стамп допила бы оранжад, мы сунули бы в пустую бутылку письмо и отправили его в плавание по волнам, — предположил не в меру (видно, от облегчения) расшутившийся лейтенант.

Теперь все были в сборе кроме профессора и дипломата.

— Мсье Свитчайлд, наверно, упаковывает свои научные труды, а мсье русский ставит самовар, чтоб попить чайку напоследок, — сказала Рената, заразившись веселостью лейтенанта.

Вошел русский, легок на помине. Встал у дверей. Красивое личико мрачнее тучи.

— Что, мсье Фандорин, решили захватить в шлюпку свой приз? — задорно поинтересовалась Рената.

Все так и покатились со смеху, но русский шутки (между прочим, очень остроумной) не оценил.

— Комиссар Гош, — негромко сказал он. — Если вас не затруднит, выйдите, пожалуйста, в коридор. И побыстрее.

Странно, но произнося эти слова, дипломат ни разу не заикнулся.

Может, излечился благодаря нервному потрясению? Такое бывает.

Рената хотела пошутить и по этому поводу, но прикусила язычок пожалуй, это было бы уже чересчур.

— Что за срочность? — недовольно спросил Барбос. — Еще один шептун. После, молодой человек, после. Сначала я хочу дослушать профессора. Где его черти носят?

Русский выжидательно смотрел на комиссара. Поняв, что дед заупрямился и выходить в коридор не намерен, Фандорин пожал плечами и коротко сказал:

— Профессор не придет.

Гош насупился:

— Это еще почему?

— Как не придет? — вскинулась Рената. — Да он остановился на самом интересном месте! Это просто нечестно!

— Мистера Свитчайлда только что убили, — сухо сообщил дипломат.

— Что-что?! — взревел Барбос. — Убили?! Как убили?!

— Полагаю, хирургическим скальпелем, — с удивительным хладнокровием ответил русский. — Горло перерезано исключительно аккуратно.

— Когда же нас все-таки выпустят на берег? — жалобно спросила мадам Клебер. — Все уже гуляют по Бомбею, а мы сидим, сидим…

Шторы на окнах были задвинуты, так как вскарабкавшееся в самый зенит солнце нагрело палубу и расплавило воздух. Жарко в «Виндзоре», душно, но все терпеливо сидят, ждут развязки.

Гош достал из кармашка часы — наградные, с профилем Наполеона III и туманно ответил:

— Скоро, господа. Скоро я вас выпущу. Но не всех.

Он-то знал, чего ждет: инспектор Джексон и его люди ведут обыск.

Орудие убийства наверняка лежит на дне океана, но могли остаться улики.

Должны были остаться. Конечно, и косвенных вроде бы достаточно, но с прямыми оно всегда солидней. Пора бы уж Джексону появиться…

«Левиафан» приплыл в Бомбей на рассвете. Со вчерашнего вечера все виндзорцы сидели по своим каютам под домашним арестом. По прибытии в порт Гош потолковал с представителями властей, сообщил о своих выводах и попросил поддержки. Тогда-то и прислали Джексона с нарядом констеблей.