В июне 1989 года на территории Башкирской АССР, близ поселка

Улу-Теляк (перегон “1699 километр”) случилась страшнейшая в истории советских железных дорог катастрофа, когда низина заполнилась газом, а два поезда, катившие навстречу друг другу, близнецы-братья

“Новосибирск – Адлер” и “Адлер – Новосибирск”, завертели этот страшный вихорь. И не увидели пассажиры ни Адлера, ни Новосибирска.

Столб огня стоял такой, что (занимательная физика) принял форму гриба, хорошо видимого за много километров и столь же хорошо знакомого из газет и телевизора. Уверенные в начале атомной войны, жители Улу-Теляка и прочих мест Иглинского района БАССР бросали дома, бежали, блуждали по лесам и проселкам. Респектабельные дачники прыгали в машины посредь озаренной ночи, гнали.

Как ни странно, многие пассажиры, вышвырнутые из поездов, выжили и тоже были полностью уверены в бомбовом ударе. Были среди них и военные. Они действовали строго как положено, то есть держали круговую оборону на случай новых атак врага. Выжившие гражданские бежали в леса, бродили, опаленные и плохо соображавшие.

Многие выжили, а многие нет. Трупы потом снимали с деревьев в радиусе чуть не километра…

Что еще? Да, кому-то, экскаваторщику с газопровода, трубу повредившему, дали на суде сколько-то лет.

Вот и все, собственно.

– Ни фи-га себе! – сказал Эдик.

– Чего? – и мать присела рядом.

Телекомпания НТВ представляла: фильм к десятилетию улу-телякской катастрофы (не все же к юбилею Пушкина). Кадры хроники, жженая вывороченная земля – можно подумать, что снималось в песчаном карьере, а ведь был обычный среднерусский лес; родные и близкие – со страшно перекошенными лицами – рыдают, трактора растаскивают железо, напряженный-перенапряженный голос за кадром поражает цифрами: и сотни погибших, и сотни метров огня к небесам, и километры, если верить, усеянные трупами.

Съемочная группа – цвета уже другие, наши дни – продирается сквозь глухой улу-телякский лес, то и дело натыкаясь, демонстрируя зрителям какие-то покореженные железяки, колеса аж вагонные, сюда залетевшие, и прочая-прочая. Зелень леса какая-то неестественно яркая на экране, видеозелень, и железки тоже ржавые неестественно, но уже не потому, что на экране, а потому, что горели. Жуть.

– Прошло десять лет! – нагнетает ведущий. – Но до сих пор в лесу можно обнаружить это.

В обеих руках он держит кости…

– Кошмар какой. Выключи, – сказала мать. – Вот любят они ужасы всякие!..

– Нет, я помню эту катастрофу, в новостях все время показывали – сколько мне, лет девять тогда было?.. Но я не знал, что это у нас тут, под Уфой…

– А где, ты думал? – и мать пустилась в воспоминания. Восемьдесят девятый год. Уфа – как улей. Переполненные больницы, очереди доноров, спешно прилетевший Горбачев Михал Сергеич…

– …Когда у нас сад был возле БНПС – помнишь, как мы туда добирались? От жэ-дэ-вокзала пешком, через всякие запасные пути, там по этому железнодорожному хозяйству полчаса идти надо было.

– Ну, – припомнил Эдик.

– А помнишь, там вагоны такие покореженные стояли, один вообще, как подкова, согнутый?

– Это – оттуда? – Эдик поразился, вспомнив все, и тишину заросших тупиковых веток, и черноту в заброшенных вагонах, превращенных, по виду и запаху, в туалет, и даже такую детальку, как написанное через трафарет “тара 50 т.” на сохранившемся острове краски, средь ядовито-рыжего железа.

– Ну откуда же еще. И до сих пор, наверное, они там стоят…

Не масштабы катастрофы больше потрясали Эдика, а то, что такие вещи происходят рядом, не за тридевять земель, что к тем страшным вагонам из телевизора можно запросто доехать на маршрутке 251 и тронуть их рукой, и что Земля-то, оказывается, совсем тесный шарик, где все рядом.

В дверь зазвонили.

– Тебя этот… ну дружок-то твой… с которым вы КВН репетировали!

– Мам! Его зовут Вла-ди-мир. Можно уже запомнить наконец…

Вла-ди-мир, он же просто Вовчик, был вообще-то совсем не “просто”, а парнем хоть куда: все, что можем сказать, все с эпитетами “модное” да “продвинутое”. Вообще-то они с Эдиком, ну и еще ребята, были, как бы это по-советски выразиться, “золотая молодежь”. Нет, не мажоры, у которых все проплачено-сдано-поступлено и мозгами шевелить не надо.

Наши герои были из тех, у кого обеспеченность лишь удачно оттеняла креативность и в целом творческую натуру.

То устраивали “светский раут”. Не нужно ржать, представьте только, и правда, были вечерние платья у “дам” и безупречные костюмы

“кавалеров”. Ставили спокойный аккомпанемент, дефилировали по залу и вели заумные беседы. Фокус заключался в том, что в высоких стаканах, носимых в руках, была водка, намеренно дешевая, читай – противная, закуски тоже не было, хотя, конечно, могли себе позволить. И ребята великосветски слонялись, заставляя себя медленно, почти непрерывно тянуть водку через трубочку, заставляя себя не меняться в лице. Это было шоу для сильных духом и всем остальным. Речи становились все заумнее, язык заплетался все боле, и если в одном уголке зала все было еще вполне по-англицки, то в другом уже блевали на вечерние платья и падали манекенами магазинными (вот так с иголочки одеты).

То шли на пикник с помпезным лозунгом: “Нарушение государственной границы Российской Федерации” (sic!). А что поделать, коли уфимский аэропорт по статусу международный, то бишь представляет собой сектор госграницы. Запасались выпивкой, едой и одеяло брали, ехали в аэропорт, там, в километре ходьбы перебирались на летное поле и в лесополосу, отдыхали там, “шифруясь” при виде машин патруля, а к вечеру лезли через забор обратно… И статья “за нарушение границы” приятно щекотала нервы.

Они жили играючи. Они жгли эту жизнь.

Сегодня, гоняя с Вовчиком по ночной Уфе (понтовую “девяносто девятую” тот урвал у отца), Эдик взахлеб пересказывал увиденное:

– …И представляешь, натурально, держит кости в руках! И говорит, что эти кости по всему лесу валяются, сколько их ни собирали за десять-то лет. Ну и другие приколюхи всякие, железки там…

– Где это, говоришь?

– Да час-полтора от Уфы. На симскую электричку садимся, и…

– Не, ну в принципе можно попробовать.

– Я и говорю: поехали! Будет у нас экспедиция. Вылазка на местность.

Может, чего интересненькое найдем! Да и просто, считай, пикник в таком месте. Буквально на костях! Вокруг обломки лежат…

– Креативненько! – пропел Вовчик козлиным голосом, вывернул руль, и шины взвизгнули на повороте, и плевать на вспышки-воспаления светофоров.

Анна начала сборы с вечера, а великовозрастная сестра сидела тут же, в пошлый красила ногти, помогала советами, комментариями, словом, гадила по мелочи.

– Я возьму твою толстовку, – заявила Анна.

Сестричка аж оторопела от такой наглости:

– Толстовка-то тебе зачем?! Жара такая…

– Мы же на природу поедем! Куда-то далеко за город. У нас креативный пикник – (тут сестра закатила глаза и вся изошлась в сарказме) – в лесу будет.

– Ну и надела бы свою куртку.

– Ты что! Эту?! Да в ней только картошку в колхозе копать! А не на мероприятие с приличными людьми…

Сестра разгоготалась:

– А, Эдик твой преподобный, что ли, там будет? Для него наряжаемся?

– и она распевала дурашливо: – Ах наш милый Эдичка, как же мы в вас влюблены… А вы на нас и не смотрите…