Повесть

Даша открыла дверь, вошла, поставила портфель, сумку с продуктами.

Потянулась к выключателю и застыла. В кухне тикали часы. За стеной у соседей играла музыка.

– Кто там? – тихо сказала Даша.

Ей показалось, что в доме кто-то есть. Сидит, не дышит.

Она сняла туфли, прошла босиком в комнату. Никого там, конечно, не было. И даже форточка закрыта. Даша отправилась в кухню.

Кран плотно завернут, посуда вымыта, вытерта и убрана в шкафчик, стол чист. Все, как должно быть. И все-таки Даше казалось, что-то не так. Она зашла в туалет, в ванную. Обошла еще раз всю квартиру.

Ничего необычного не обнаружила. Чиркнула спичкой, зажгла газ, поставила чайник. Достала сигареты из портфеля, пачку тетрадей, учебник, ручку, карандаши.

Поздняя осень, смеркалось рано. Даша включила свет.

Часа два она просидела над тетрадями, выпила несколько стаканов крепкого чая, сгрызла сухарик, выкурила полпачки сигарет, оставила в тетрадях красные пометы, сухарные крошки. Тетради пропитались сигаретным запахом.

– Фу! – говорила одна девочка в классе, когда брала свою тетрадь после проверки.

Брезгливо открывала. Морщилась.

Даша сложила в портфель тетради, написала планы на завтра. Сварила макароны. Разогрела с сыром. Съела. Вымыла посуду, протерла стол.

Взяла сигареты, спички, зажигалку она вечно теряла. Ушла в комнату.

Легла на диван с сигаретой в зубах. Пепельницу взять забыла, стряхивала на пол. Перед сном все-таки пол протерла.

У нее был, как говорил ее сын, период чистоплюйства, когда дома ни пылинки, ни одной грязной тряпки в ванной, белье выстирано и выглажено и лежит в шкафу аккуратными стопками.

– Так стерильно, – говорил сын, если заглядывал в гости, – что можно подумать, здесь никто не живет, музей чей-то. Разве что куревом пахнет.

Но бывали у Даши и другие периоды, которые он называл разгильдяйством. Она не в силах была убирать за собой, и посуда скапливалась в мойке, на подоконнике, на столе. Даша не готовила.

Ела колбасу, хлеб, чай пила из пакетиков или просто воду из чайника, а то и из крана. Лежала на диване, курила, даже телевизор ленилась включить. Окурок могла погасить прямо об пол. И оставался черный глазок, и смотрел, пока в другом, деятельном состоянии Даша его не отскабливала. И тогда Даша мыла старый деревянный пол щеткой, вытирала насухо, стелила выбитые во дворе половики, и ей казалось, что пахнет деревней. В деревне она бывала в раннем детстве и не помнила ничего, кроме чисто вымытого пола и отходящих с мороза половиков.

Даша уснула с включенным телевизором. Проснулась под утро, увидела светящийся экран, выключила и вновь уснула, так крепко, что не услышала будильника. В школу побежала без завтрака. Опоздала.

К концу рабочего дня Даша устала. Шесть уроков! Подождала, когда все разойдутся, и осталась одна в классе. Лень было вставать, тащиться с тяжелым портфелем. Она скинула туфли, вытянула ноги. Достала сигареты. Через два часа тетради были проверены, планы написаны.

Даша открыла форточку, увидела за окном тихий осенний вечер. Ей захотелось выйти и раствориться в воздухе без следа, чтоб даже сигаретного запаха от нее не осталось. Даша положила в карман плаща ключи от дома, сигареты, деньги, спички. Портфель оставила под столом. Старый, большой, больной, с ручкой, перемотанной лейкопластырем.

Домой не хотелось. Даша прогулялась до метро, шурша осенними листьями. Спустилась на платформу. Из тоннеля дул подземный кладбищенский ветер. Даша озябла, села в подошедший поезд, доехала до следующей станции. Вернулась.

У подъезда она остановилась и посмотрела внимательно на свои темные окна.

– Ты чего? – спросила со скамейки соседка.

– Просто, – ответила Даша.

У дверей квартиры тоже остановилась. Прислушалась, положив ладонь на дверь. Будто ладонь была чутче уха.

Бывало, Даша в самом деле плохо слышала, обычно это совпадало с состоянием “разгильдяйства”. Точнее, она слышала не сразу. Как будто мозг получал – или обрабатывал? – сигнал с запозданием. Беседа убегала вперед, Даша отставала непоправимо и делала вид, что просто не расслышала. В такие периоды ей, чтобы слышать, требовалось сосредоточиться, и на уроках ей это удавалось, но к концу последнего уже не было сил, и домой Даша возвращалась как будто в беззвучной пустоте.

Ладонь чутко лежала на холодной двери. Уши ничего подозрительного не улавливали.

Даша вынула ключ.

Лишь только замок за спиной защелкнулся и Даша осталась замкнутой в полумраке коридора, ее вновь, как туманной сыростью, охватило чувство, что в квартире кто-то есть. Чье-то присутствие ощущалось безусловно.

На этот раз Даша не спросила “кто там?”. Быстро, не снимая туфель, прошла в комнату, заглянула в кухню, в ванную, в туалет. Никого. И следов никаких. Даша принюхалась, но застарелый сигаретный запах перебивал все. Что-то не так, но что, Даша понять не могла.

Назавтра была суббота. Даша устала и поначалу думала никуда не выходить. Но вдруг захотелось деревенских, соленых огурцов с налипшими укропными веточками, отварной рассыпчатой картошки.

Даша поехала на рынок. Купила еще и антоновки, Даша обожала ее прохладный запах. Вернулась часа через полтора, с двумя тяжелыми сумками. И никого чужого в этот раз не почувствовала. Даже не поверила себе, помедлила в коридоре, прислушиваясь. Разложила на подоконнике антоновку, и в кухне стало светлее. Посмотрела на себя в зеркало и решила сходить в парикмахерскую. Там, конечно, была очередь, но Даша с удовольствием посидела среди людей, послушала разговоры. После стрижки был озноб в голове, шея казалась длиннее и беззащитней, лицо моложе, глаза – больше. Даша с наслаждением выкурила сигарету у парикмахерской. И на остановке, дожидаясь автобуса. Недотерпев до дома, позвонила сыну по телефону-автомату, сказала, что просто так, услышать голос.

Ощущение чужого в доме вернулось в среду. В этот раз Даша решила не обращать внимания. Она спокойно сняла плащ, туфли. Пошла в кухню, полюбовалась антоновкой, задернула занавески, включила свет. Вымыла руки, поставила чайник.

За ужином Даша слушала радио, передавали песни семидесятых. Когда мыла посуду, подпевала во весь голос. Чтобы заглушить чувство, слишком сильное на этот раз.

Даша завернула кран, выключила радио, и стало тихо. Расстелила на столе газету, прочитала статью о рынке недвижимости, начала кроссворд, бросила. Выложила на газету тетради. Проверяла, вычисляла на газетных полях, рисовала рожицы, курила. И вдруг охватило чувство, что чужой за спиной. Стоит и смотрит. Даша мгновенно обернулась. Никого, конечно, не было.

Она зажгла свет в темном коридоре. Вошла в комнату.

На диване сидел неподвижно человек. Даша включила лампу. Лет сорока, не больше. Волосы темные вьются над умным лбом.

Даша не закричала, не бросилась никуда бежать. Стояла, смотрела.

Затем тихо вышла.

На площадке звенел комар. Даша позвонила соседке. Услышала шаги за дверью.

– Это я, Галина Петровна, откройте, пожалуйста.

Дверь отворилась.

– Что стряслось?

– Мне телефон нужен.

– А с твоим что?

Но Даша уже прошла, уже взяла трубку, тут же загудевшую.

– В милицию как звонить?

– Не знаю. Звони 02.

– Как? – переспросила Даша, но тут же поняла, что сказала соседка.

Набрала номер.

– Дежурный? У меня человек мертвый на диване. Не имею понятия.

– Знаете, если вы так плохо слышите, я могу вам писать вопросы.

Говорить-то вы можете? У вас, я смотрю, куревом пахнет, а пепельницы нет.

ПЕПЕЛЬНИЦА

Он написал слово в блокнотике, где отмечал важное во время беседы.

– Потеряла. Давно. Наверно, с посудой грязной выкинула. Ее много было, я мыла, мыла, устала и выкинула что не помыла. Я, когда на кухне курю, я в блюдце… Возьмите. И спички. А, у вас зажигалка.