— Что? — рассеянно отозвался сидевший в углу худощавый человек. — Вы говорили обо мне?

Один из испанских журналистов схватился за фотоаппарат, но генерал с улыбкой остановил его:

— Смотреть и даже щупать — сколько угодно! А фотографировать воспрещается. Высокое начальство считает профессора секретным объектом. Как видите, ему в целях обеспечения военной тайны пришлось даже сбрить бороду.

Первым засмеялся француз с гасконской бородкой. Но и остальные по достоинству оценили тонкое подтрунивание генерала над шпиономанией.

— Так вот, — продолжал генерал, — профессор подтвердит вам, что благодаря принятым мерам предосторожности местным жителям ничего не грозит, кроме разве алкоголизма. Мне докладывали, что после выплаченной нами щедрой компенсации посещение злачных мест резко возросло. Что касается последствий радиоактивного заражения почвы, то Панотарос по-прежнему останется одним из самых здоровых мест на земном шаре.

— А как насчет моря? — спросил один из испанцев. — Ведь не исключено, что часть осколков упала в залив, а вода, насколько мне известно, увеличивает радиоактивность.

— Совершенно исключено! Но, считаясь с тем, что такие слухи могут возникнуть, завтра сюда прибудут члены испанского правительства. Сопровождать их будет наш посол. Мы решили устроить водный праздник, в программу которого входит также купание. Звезду этого праздника вы сейчас увидите!

Майор Мэлбрич уже стоял у двери. Как только генерал дал знак, она распахнулась, и в комнату ворвался поток ослепительных лучей. На Куколке было предельно короткое платье из скрепленных цепочкой металлических пластин. Многократно отраженный ими солнечный свет бил прямо в глаза. Мун невольно зажмурился.

— Пожалуйста! — улыбнулся генерал. — Эвелин Роджерс, звезда Голливуда. Сейчас можете и глядеть, и фотографировать!

Минут десять журналисты бомбардировали Куколку вопросами и усердно заполняли блокноты.

Генерал терпеливо ждал, пока журналисты удовлетворят свое любопытство.

— А теперь дадим миссис Эвелин небольшую передышку. Завтра перед водным праздником вы все приглашены на торжественный завтрак в замке маркиза Кастельмаре. Род маркиза — древнейший в Испании, равно как и его замок, построенный в восьмом веке. Там же вечером состоится банкет. Я надеюсь, что присутствие блистательной Эвелин Роджерс и ваши корреспонденции помогут пресечь измышления и кривотолки. Испания — дружественная нам страна, и будет очень обидно, если из-за этой злосчастной бомбы, которой опасаться больше нечего, Панотарос лишится туристов.

— Позвольте мне один вопрос. — Хотя Мун и намеревался быть единственным молчаливым участником этого блистательного словесного фейерверка, но все же не выдержал: — Мне стало известно, что в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое марта экипаж рухнувшего на Панотарос бомбардировщика получил приказ начать атомную атаку. Мир был на грани гибели.

— Генерал, разрешите мне. — Майор Мэлбрич шагнул вперед. — Это ничем не подтвержденные слухи.

Генерал Дэблдей весь напрягся. Однако уже через секунду его лицо разгладила лукавая улыбка:

— Полно, майор! Вы пытались поддержать официальную версию, и это делает вам честь. Но если уж быть откровенным, то до конца. Да, произошла глупейшая, но, к счастью, вовремя исправленная ошибка. Наблюдатели нашей радарной базы в Гренландии приняли лунную рефракцию за массированный налет русских. Вы должны знать, какие там условия, — нечто среднее между монастырем и тюремной одиночкой. Единственные развлечения — полярное сияние и белые медведи, так что слегка тронуться не так уж трудно. Туда бы мисс Эвелин, она бы сразу вылечила их. Но разве нашему начальству объяснить такое, если оно даже черные чулки в сетку считает изобретением дьявола… Да, по атомной тревоге была поднята в воздух вся стратегическая авиация. Но ошибку немедленно обнаружили. Так что этот случай лишний раз подтверждает, что принятая нами система двойной и тройной проверки действует безотказно.

Муну в этот момент почему-то вспомнилось первое посещение цирка. Когда мать спросила, что ему больше всего понравилось, он без колебания ответил: «Дядя фокусник. То, что он склеит перерезанную пилой тетю, я знал заранее. Но за какое время он еще умудрился спрятать в ее шляпку большущий букет цветов?»

В коридоре Муна нагнал профессор Старк.

— Я вас, кажется, уже где-то встречал, — сказал он, близоруко разглядывая Муна.

— Да, много лет назад у профессора Хольмана.

— У Хольмана? Как же, помню это блаженное время, когда можно было ходить в гости к друзьям, — вздохнул профессор.

— Я вас тоже не сразу узнал, вы сильно изменились за эти годы.

— Неудивительно! Был ученым, а стал засекреченным объектом. — Профессор грустно засмеялся. — Зайдемте ко мне! Не хочется упускать случай поболтать о былых временах. Завтра меня могут опять упрятать в ящик за семью замками.

— В котором вас доставили в Панотарос пять дней назад и извлекли только сегодня, — улыбнулся Мун. — Вы должны быть благодарны Минерве Зингер. Не будь ее, вам пришлось бы скрываться в военном лагере. Сейчас вы хотя бы живете в гостинице.

— Я и тут под неусыпным наблюдением, — грустно вздохнул Старк. — У профессора Хольмана я мог говорить все что вздумается. А сейчас… — Он развел руками.

— Извините! Сеньор Мун, вас просят к телефону. — По лестнице бежал дон Бенитес.

— Хорошо, иду.

— Только не забудьте, что я жду вас, — напомнил профессор Старк.

Мун немного удивился, когда дон Бенитес, вместо того чтобы поставить телефон на прилавок, втолкнул его в свой тесный закуток.

— Лучше, чтобы никто не слышал, — объяснил он еле уловимым голосом. — Это Билль Ритчи.

— Из Мадрида?

— Нет. У него для вас важная новость. Не называйте его по имени!

Мун взял телефонную трубку.

— Это вы, мистер Мун? — раздался взволнованный голос Ритчи.

— Да, я вас слушаю.

— Я в Малаге. Приезжайте сюда. Я не один.

— С вами приехала Гвендолин? — Как бы Мун ни был уверен, что донесение Роберто Лимы предлог, чтобы выманить его из Панотароса, бессвязные слова старого актера можно было истолковать только таким образом.

— Нет, вас обманули. Я сидел весь вечер в этом кабаке. Ну, «У семи разбойников» на площади Пуэрта-дель-Соль. Гвендолин не пришла. Как вы мне велели, я расспросил официантов, хозяина, даже посетителей. Такой и в помине там не было. На всякий случай я еще раз зашел сегодня перед отлетом. Вижу — доктор. Совершенно пьян. Судя по тому, как он швырял деньги на стойку, доктор здорово разбогател.

— Какой доктор? — Муну даже показалось, что пьян скорее сам Билль Ритчи.

— Ну тот, который лечил меня бесплатно. Помните, я вам о нем рассказывал много хорошего.

«Доктор Энкарно?» — чуть не вырвалось у Муна. Но он сдержался и лишь прошептал:

— Он узнал вас?

Сердце лихорадочно билось. Слова Билля Ритчи при всей их намеренной уклончивости ни к кому иному, кроме доктора Энкарно, не могли относиться.

— Сначала не узнал, он был очень пьян. А потом…

— Что потом? Что потом? — судорожно повторял Мун, а в голове звенела одна настойчивая мысль: «Надо лететь в Мадрид, разыскать там доктора Энкарно. Лететь! Немедленно!»

Билль Ритчи все не отвечал. Наконец после целой вечности в трубке раздался чужой голос:

— Сеньор Мун? Будьте вечером на крепостном валу. Мы вас там найдем.

И тогда Мун скорее чутьем, чем разумом, понял, что ехать в Мадрид незачем.

…Номер профессора выходил на площадь. На ней сооружали что-то наподобие триумфальной арки, стук топоров все время врывался в их беседу. Профессор тоже курил сигары, и Мун с удовольствием воспользовался его бразильскими «Супериор». Извлеченная из чемодана бутылка «Наполеона» способствовала установлению непринужденной атмосферы. Но как только Мун заговорил о радиоактивности, профессор с улыбкой сослался на военную тайну.