Студников мне ясен. Разговаривать с ним о праве человека на собственную совесть — бесполезно. Он отправил бы меня или к психиатру или к следователю. Но вот Мирковский, например… Неужели ему не ясно, что в словах «так, как нужно для государства» заключается не оправдание, а трагедия людей, вынужденных служить советской системе?
Вместо Окуня материалы от Грибанова привезла Иванова. Она постучала ногой в дверь. Руки у нее были заняты четырьмя большими папками оперативных дел.
— Ничего себе материалец, — проговорила она, разминая затекшие руки. — Для него специального тяжелоатлета надо держать.
Я положил одну из папок на угол стола. На ее выцветшей картонной обложке, вперемежку с типографскими; стандартными надписями, было выведено фиолетовыми чернилами «НКВД СССР. Агентурно-розыскное дело №… Начато 8 января 1939 года. Окончено…» В папке лежала другая, поменьше, зеленого цвета.
— Там отдельно сложены последние сведения, — пояснила Тамара Николаевна.
Я перелистал страницы розыскного дела. Они были из тонкой, почти папиросной бумаги и отпечатаны на машинке. Попадались официальные протоколы, стенограммы допросов, копии донесений. От имен, псевдонимов, названий ведомств, званий и чинов сотрудников у меня зарябило в глазах.
— И что же я должен сделать со всем этим? — спросил я Иванову.
Она удивилась.
— Вот, это, да. Что же вам ничего не сказали?
— Главное сказали. Но не назвали имен. Не могу же я гадать о ком идет речь…
Тамара Николаевна оглянулась по сторонам. В ее жесте были одновременно и налет заговорщичества и тень колебания. Потом она шепнула, вытянув подбородок по направлению ко мне: «О-ко-ло-вич». Тут же поняв, наверное, что разговор шепотом в охраняемом и изолированном особняке МВД излишен, она улыбнулась. Хорошо скроенное пальто из серого немецкого материала ей шло. Она вынула из сумки пудреницу и села на стул отдохнуть. Я придвинул к себе дела. «Как все же дико, — мелькнула у меня мысль. — Иванова все время помнит, что она женщина. Это нисколько ей не мешает, принимать деятельное участие в подготовке убийств».
Тамара Николаевна попудрилась и ушла. Ее ждала машина. Я стал читать дела. Стоило узнать, что за человек так мешал советскому правительству.
Розыскное дело начиналось копией телеграммы-циркуляра. «Республиканским, краевым и областным управлениям НКВД, погранзаставам и контрольным пунктам. Объявляется в чрезвычайный всесоюзный розыск террорист Околович, Георгий Сергеевич, нелегально проникший на территорию СССР. Приказываю установить наблюдение на пограничных постах и за местами возможных явок террориста. Материал для опознания и адреса следуют почтой. Начальник секретариата НКВД СССР (подпись)».
К оборотной стороне телеграммы был пришпилен скрепкой лист фотобумаги, состоящий из множества маленьких карточек. С нижнего угла несколько карточек было вырезано. Все карточки были одинаковыми: продолговатое, овальное лицо, темные волосы, гладко зачесанные на боковой пробор. Фотография была мутной, из тех, которые еще можно наклеить на удостоверение личности, но она давала только приблизительное представление о том, как выглядел Околович. Далее в дело были подшиты рапорты, справки и протоколы допросов, из которых складывалась следующая картина возникновения розыскного дела:
Вечером 5 декабря 1938 года на квартиру неких Титовых в Ленинграде позвонил по телефону незнакомый голос и попросил позвать к телефону Ксению Околович, жившую этажом ниже. Ксению позвали. Незнакомец сказал ей, что он хороший знакомый ее родственников в Витебске, попал в Ленинград проездом и хотел бы с ней повидаться. На квартиру к Ксении он придти отказался, а назначил ей свидание через полчаса у ворот соседнего дома.
Через полчаса, при слабом свете уличных фонарей, Ксения увидела, что у ворот ее поджидал брат Георгий. Они не виделись много лет. Георгий эмигрировал за границу еще во время гражданской войны. Было немудрено, что Ксения не узнала голоса брата по телефону. Георгий уклонился от объяснений, где он жил, что делал и как попал в Ленинград. Он, в основном, расспрашивал о родственниках и друзьях. Только в конце разговора Георгий сказал Ксении правду: он перешел нелегально государственную границу по заданию русской организации, ведущей борьбу против советской власти. Имени организации он не открыл, но назвал себя революционером.
Он объяснил сестре, что к своей работе привлекать ее не собирается, а зашел повидаться и узнать о судьбе родственников. Потом Георгий ушел, не сказав когда вернется и вернется ли вообще. В течение целого месяца Ксения хранила секрет встречи с братом. Но потом ее начали мучить сомнения. Не ставит ли она себя и своих близких под удар, скрывая разговор с братом от властей? Ксения работала в госпитале и решила посоветоваться со старшим врачом. Тот приказал ей немедленно идти в НКВД и рассказать все. Дав такой совет, врач немедленно написал свой собственный рапорт наркому внутренних дел. Ночью Ксению пропустили в здание ленинградского управления НКВД, где она все рассказала. На государственных границах ударили тревогу. «Террорист» Георгий Сергеевич Околович был объявлен в чрезвычайный розыск.
После этого, в течение почти года, советская контрразведка пыталась его найти. В розыскном деле следовали бесчисленные рапорты отделов НКВД из разных городов, с докладами о результатах наблюдения за родственниками Околовича, о вербовке агентов среди этих родственников и о создании сети осведомителей вокруг мест его возможных явок. Доклады о подозрительных личностях, выглядевших якобы совсем, как Околович на фотографии розыска, поступали со всех концов Советского Союза. То его видели на Украине сельскохозяйственным поденщиком, то он маскировался в уральском городе под чернорабочего, то, наконец, пытался устроиться бухгалтером в артели под Ростовом. Но в конце концов выяснялось, что все эти люди к Околовичу отношения не имели. Агенты и ловушки вокруг возможных явок тоже не давали никаких результатов. «Террорист» бесследно исчез.
В самом конце розыскного дела две странички дешевой бумаги, исписанные карандашом, раскрывали причины неудачи НКВД. Эти страницы представляли собой протокол, составленный на русском языке польским офицером погранохраны. Протокол был изъят из архивов польской разведки, после того как советская армия заняла восточные районы Польши осенью 1939 года.
В нем содержалась запись опроса человека, задержанного польским пограничным пунктом в середине декабря 1938 года. Человек этот был русским и вышел на территорию Польши со стороны Советского Союза. Фамилия задержанного была — Околович.
Он рассказал польским властям, что является членом организации русских эмигрантов, имевшей свой штаб в Белграде. Организация называлась Национально-Трудовой Союз Нового Поколения (НТСНП). Образовалась она в начале тридцатых годов из тех русских эмигрантов, кто верил, что русский народ в состоянии сам свергнуть советскую власть.
В качестве первого этапа своей борьбы НТСНП стремился узнать положение в стране, проверить обоснованы ли надежды организации и выяснить силу врага — советской власти. В числе других членов НТСНП для такой стратегической разведки был послан в СССР Околович. Летом 1938 года он вместе со своим напарником Колковым пересек советскую границу из Польши в Белоруссию. В течение почти шести месяцев они вдвоем исколесили западную половину СССР, от Ростова до Ленинграда и от Кавказа до Минска. Они успешно устраивались два-три раза на работу и сумели избежать проверок властей. В начале декабря Околович и Колков решили, что сведений собрано достаточно и можно возвращаться к штабу организации. Посетив в последний раз 5 декабря Ленинград, они вернулись в район Минска и в середине декабря успешно вышли в Польшу.
Запись допроса объясняла, почему надежды НКВД найти Околовича на территории СССР не могли уже оправдаться. Она одновременно доказывала бессмысленность стандартной клички «террорист», применявшейся властью ко всем поголовно людям, проникавшим в СССР из-за границы для антисоветской борьбы.
