Николай Хохлов
ПРАВО НА СОВЕСТЬ
Дорогой друг!
Эта книга написана для тебя.
Ты и я родились и выросли в одной и той же стране. Сегодня нас разделяют тысячи километров и десятки границ.
Зимой 1954 года мне пришлось принять необычное решение. На чашах весов оказались три человеческие жизни против двух человеческих совестей. О решении я не жалею. Оно могло быть только одним. Но дальнейшие события развернулись иначе, чем я ожидал. — Моя семья попала в концлагерь, а я в далекую и чужую страну.
После всего этого мне показалось, что надеяться не на что и писать книгу о случившемся незачем. Пока я не вспомнил, что в моей судьбе мотла, как в капле воды, отразиться и твоя. Что ты в любой момент можешь подойти к такому же перекрестку.
Тогда и была написана эта книга.
Может быть, она поможет понять истинное соотношение человеческих ценностей в нашем мире тем, кто еще пытается остаться в стороне.
Может быть горькая правда, которую я узнал столь дорогой ценой, подскажет тебе нужный путь.
В твоих руках ключ к судьбе нашего народа. От судьбы нашего народа зависит свобода и жизнь всего человечества.
Я верю, что ты выберешь и решишь правильно. Верю, что в дни отчаяния, охватившего миллионы людей, ты сумеешь сохранить силу воли и верность голосу совести.
Я знаю, что именно тебе наша Родина будет обязана грядущим освобождением.
Тебе — сегодняшнему гражданину Союза Советских Социалистических Республик.
Автор.
«…Вы, наши владыки, более рабы чем мы. Вы порабощены духовно, мы только физически. Вы не можете отказаться от гнета предубеждений и привычек гнета, который духовно умертвил вас нам ничто не мешает быть внутренне свободными, яды, которыми вы отравляете нас, слабее тех противоядий, которые вы не желая вливаете в наше сознание. Оно растет, оно развивается безостановочно, все быстрее оно разгорается и увлекает за собой все лучшее, все духовно здоровое даже из вашей среды. Посмотрите у вас уже нет людей, которые могли бы идейно бороться за вашу власть, вы уже израсходовали все аргументы, способные оградить вас от напора исторической справедливости, вы не можете создать ничего нового в области идей, вы духовно бесплодны. Наши идеи растут, они все ярче разгораются, они охватывают народные массы, организуя их для борьбы за свободу».
М.Горький, «Мать».
Янина (Елена) Хохлова.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Именем Советского Союза.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
В сентябре 1941 года я вернулся в Москву.
За два месяца, что я его не видел, город посуровел и подтянулся. Окраинную улицу, где помещался мой батальон, перегородили ежи из старых рельс, кое-как сваренных в ржавые колючки. Рядом со школьным двором желтели кучи песка из недавно вырытой противотанковой щели.
На заборе, с плаката еще мокрого от клея, солдат-панфиловец в развевающейся шинели поднимал останавливающим жестом высоко вверх винтовку: «Отступать некуда — за нами Москва!»
Школьный двор был почти пуст. В дальнем углу несколько бойцов с походными скатками через плечо грузили в трехтонку зеленые деревянные ящики.
Часовой у бывшей раздевалки, заставленной стойками с оружием, показал мне на дверь с табличкой «учительская». Я постучал.
— Войдите… — ответил знакомый голос комиссара.
Он стоял у длинного черного стола, склонившись над ворохом бумаг. Я одернул свою потрепанную летнюю гимнастерку и отрапортовал:
— Боец Хохлов вернулся из командировки.
Комиссар поднял глаза и одобрительно кивнул:
— Ага… Значит, получили нашу телеграмму. Садитесь. Ну, как киносъемки прошли?
— Ничего. Нормально. Несколько моих эпизодов, правда, не успели доснять, но это неважно. Я очень рад, что вернулся. Неудобно как-то. Все воюют, а я в картине снимаюсь.
— Ну, это не совсем так. Когда мы вас отпускали, мы знали, что делаем. Кинокартина тоже важная вещь. Но обстановка изменилась. Сегодня вы нужны здесь, в Москве.
От волнения я даже встал со стула.
— Я видел на ребятах уже фронтовую зимнюю форму. Значит, на фронт, товарищ комиссар?
— Да, мы уходим на фронт. Но вы зимнего обмундирования не получите. Наоборот, вам наверное вообще придется снять военную форму…
Я растерянно молчал. Комиссар подавил мелькнувшую улыбку и стал перелистывать настольный календарь.
— Вот, что, Хохлов. Идите-ка вы домой; отдохните с дороги, а завтра с утра позвоните по этому телефону. Записывайте…
Он прижал острие синего карандаша к листочку.
— К-6-42-15. Записали? Звоните лучше из автомата где-нибудь в городе.
Тщательно зачеркивая номер на календаре жирными штрихами, он продолжал:
— Это пока всё. Остальное вам объяснят в свое время. Могу добавить, что волноваться нечего. Вас, по-моему, ждут дела, где вы будете не менее полезны Родине, чем на фронте. Желаю успеха. Можете идти. До свиданья.
Последние слова прозвучали совсем «по-граждански».
На следующий день, из телефона-автомата в соседней булочной, я позвонил по таинственному номеру.
Низкий, как бы простуженный голос ответил не спеша:
— Комаров слушает.
Я запнулся на секунду.
— Мне сказали позвонить по этому номеру…
В голосе Комарова послышалась усмешка.
— Кто говорит?
— Хохлов, Николай Хохлов.
— Где вы живете?
— Борисоглебский двенадцать, квартира тридцать один.
— Хорошо. Будьте дома — к вам зайдут.
Комаров не заставил себя долго ждать.
Раздался короткий, уверенный звонок. Открыв дверь, я увидел на пороге плотного молодого человека в темно-синем костюме. На его бледном лице черные тонкие усики казались прилепленными и неуместными.
— Товарищ Хохлов? Здравствуйте. Нет, нет, не через порог.
Он поспешно шагнул в переднюю и только тогда протянул руку:
— Комаров…
Присев на край сундука, он начал спрашивать быстро и вполголоса.
— У вас время есть? Поедемте со мной. Нам нужно поговорить. Удобнее у нас…
— У кого у нас? Мне дали только номер телефона…
Комаров замялся и оглянулся на дверь в столовую.
— Вы один? Нет, все равно, лучше поедем к нам.
Вообще-то я сотрудник специальной службы, но ничего не говорите пока даже вашей семье.
Я пожал плечами, сказал, полуоткрыв дверь в столовую — «мам, я скоро вернусь», и мы с Комаровым спустились во двор. Там стояла черная, потертая «Эмка».
Хмурый шофер с деревянным лицом и изрытым оспинами подбородком скользнул по мне равнодушным взглядом, потянулся через мое плечо и рывком прихлопнул дверцу поплотнее.
Машина вывернула на улицу Воровского.
Около Арбатской площади я решился нарушить молчание.
— Куда же мы собственно едем, товарищ Комаров?
Комаров неопределенно улыбнулся и сказал, смотря в пространство перед собой.
— Вообще-то в здание НКВД на Дзержинской. Наша служба там помещается.
Он замолчал на секунду и тут же, почти поспешно, добавил:
— Мы находимся в одном здании с наркоматом внутренних дел из-за секретности нашей работы. А вообще, поговорим, когда приедем.
Комаров показал взглядом на шофера. Мне стало как-то не по себе.
— НКВД… — замелькали мысли. — В чем дело?
Арестовывать меня, вроде, не за что. И потом, слова комиссара об особых делах… Хотят завербовать осведомителем? Почему именно меня? И разве для таких вещей снимают с фронта? Нет, здесь что-нибудь другое… Какая-то секретная служба. Только почему в одном здании с НКВД?
Машина остановилась и качнулась назад на крутом подъеме Кузнецкого Моста. Комаров вытащил из нагрудного кармана красную книжечку с заложенным в нее желтым листком, бойко выскочил на тротуар и кивнул мне: «Пошли».
