Я думал, что не устою,

Что не перенесу,

Что затеряюсь я в строю,

Как дерево в лесу.

Льют бесконечные дожди,

И вся земля — в грязи,

А ты, солдат, вставай, иди,

На животе ползи.

Иди в жару, иди в пургу.

Ну что — не по плечу?..

Здесь нету слова “не могу”,

А пуще — “не хочу”.

Мети, метель, мороз, морозь,

Дуй, ветер, как назло, -

Солдатам холодно поврозь,

А сообща — тепло.

И я иду, и я пою,

И пулемет несу.

И чувствую себя в строю,

Как дерево в лесу.

1946

КОГДА-ТО РОТНЫМ ЗАПЕВАЛОЙ

Я был когда-то

ротным запевалой,

В давным-давно

прошедшие года…

Вот мы с учений топаем, бывало,

А с неба хлещет ведрами вода.

И нет конца

раздрызганной дороге.

Густую глину месят сапоги.

И кажется — свинцом налиты ноги,

Отяжелели руки и мозги.

А что поделать? -

Обратишься к другу,

Но он твердит одно:

— Не отставай!.. —

И вдруг наш старшина на всю округу

Как гаркнет:

— Эй, Старшинов, запевай!

А у меня ни голоса, ни слуха

И нет и не бывало никогда.

Но я упрямо

собираюсь с духом,

Пою…

А голос слаб мой, вот беда!

Но тишина за мною

раскололась

От хриплых

баритонов и басов.

О, как могуч

и как красив мой голос,

Помноженный

на сотню голосов!

И пусть еще

не скоро до привала,

Но легче нам

шагается в строю…

Я был когда-то

ротным запевалой,

Да и теперь я изредка пою.

1957

ПОЮ ЛЮБОВЬ

Ты и неласковой была,

Не только

по головке гладила, -

И леденила ты, и жгла,

И беспощадно лихорадила.

Но ты была окном в зарю,

Ты крыльям

помогала вырасти.

И я тебя благодарю

За милости и за немилости.

Была беспечна и вольна.

А где ж теперь былая вольница?

Стоишь, тиха и смущена,

Как провинившаяся

школьница.

Но эту робость ты откинь,

Пусть радость в душу

мне запросится,

Ты распахни такую синь,

Чтоб в небо захотел я броситься.

Ты иволгой свищи в лесу

И таволгой опушки выбели…

Я все равно тебя спасу,

Не допущу твоей погибели.

Пусть вновь,

ворвавшись в жизнь мою,

Ты на меня обрушишь бедствия,

Я все равно тебя пою,

Пою тебя, любовь, приветствуя.

Кто мы? Друзья или враги?..

Великодушна и безжалостна,

Ты лучше душу мне

сожги,

Но не оставь меня,

пожалуйста!

1975

“ЗАВТРА” ВСЕМ СЕРДЦЕМ СКОРБИТ О НИКОЛАЕ СТАРШИНОВЕ,

НАШЕМ ТОВАРИЩЕ, ПРЕКРАСНОМ ПОЭТЕ И СЛАВНОМ БОЙЦЕ…

Памяти друга

Ты жил прекрасно. Ты достойно жил.

Где ныне, друг мой,

жизнь такую сыщем!

Война, работа, бражничал, дружил…

А главное — не подавал ты нищим.

Деньжата были. Ты их не берег.

На золото смотрел как на проказу.

За все всегда платил сполна и в срок,

Но нищему не подал ты ни разу.

Вся наша жизнь — сегодня, как во сне.

Жизнь без подачек,

рабства, скукотищи…

А нищих просто не было в стране.

Лишь за границей мы встречали нищих.

* * *

“Все жарче вспышки полыхают,

Все тяжелее пушки бьют…

Здесь ничего не покупают

И ничего не продают”.

Так ты писал, мой милый Коля,

О днях побед, о днях потерь.

Прошло полвека… “Лес да поле,

Да плат узорный” — где теперь?

Везде ларьки, бистро, развалы,

Туда-сюда снует народ,

Орут торговки, зазывалы —

Растет торговый оборот!..

А я как по стеклу ступаю

И отвращенья не таю,

И ничего не покупаю,

И ничего не продаю.

* * *

Москвы уж нет. Остался остов,

Могилы дедов и отцов.

Вот и твоя… Да сонм прохвостов,

Да толпы пляшущих лжецов.

Им всем воздастся полной мерой.

Неотвратим возмездья миг.

Уж в “Белом доме” пахнет серой,

Уж виден в небе гневный лик.

Но ничего не чует свора.

Резвясь без страха, без стыда…

Таким Содом был и Гоморра

За день до Божьего суда.

СЕГОДНЯ ОН УЗНИК. Камера, смрад тел, собранных в невыразимой тесноте каменной клетки. Бесконечный, негасимый, воспаленный свет тусклой лампочки. Ночи без сна. Обида, боль, горечь. А в короткие минуты забытья — огромное голубое небо вокруг, свист ветра в ушах, парение на упругом батуте прохладного воздуха. И белый купол над головой…

…По телевидению блеклая, безразличная ко всему, кроме собственной исключительности, дикторша назвала его «бывшим полковником». Прокуратура уже торопливо хвастается, что задержала «предполагаемого» убийцу Холодова. И этот «предполагаемый» и «бывший» — он. Торопится следователь, закрепляет «успех» операции по задержанию опасного преступника. Только кто же от него бегал-то? Никуда не скрывался, полковник на все допросы ходил. Да и куда ему бежать, а главное — зачем? Здесь — дом, здесь — семья, здесь — друзья и любимая работа. Бегает тот, кто за собой вину чувствует, кого грехи гнетут. А он в тот день поехал в военкомат за справкой о льготах на оплату квартиры. Там, на ступеньках у входа, его и арестовали.

О том, что в ближайшие две недели его арестуют, он знал. Прокуратура — не то место, где секреты хранятся… Первым признаком надвигающегося ареста стала постоянная слежка. Для него, профессионала-разведчика, обнаружить «наружку» за собой было заданием для первоклассника. Плотно вели, в несколько машин.

Вот бы так какого «Япончика» или «Китайчика» вели… Так нет же, на «братву» у «правохранителей» вечно финансирования не хватает, и техники недостаток. Зато на армейского полковника, начальника разведки ВДВ, хватило и техники, и денег налогоплательщиков.

И все же верить в то, что арест — дело решенное, не хотелось. Зачем арестовывать, если он все эти годы следствия никуда не бегал, не скрывался? Хотя нет, «скрывался» пять месяцев в Чечне, воевал «за Россию-матушку»…

…Полк специального назначения разведки воздушно-десантных войск был в декабре 1994 года едва ли не единственной полнокровной боевой единицей на все Вооруженные Силы России. Он создавал его неторопливо и тщательно, отбирая для будущей элитной части лучшие подразделения ВДВ. 218-й батальон “спецназа”, геройски проявивший себя в Карабахе, Приднестровье, Абхазии, стал основой этого полка, а к нему полковник Павел Поповских добавил «непромокаемый» (по шутке ВДВ) 901-й десантно- штурмовой батальон, выдержавший годичную блокаду в осажденном Сухуми. Всего за год из этих батальонов сложился элитный, абсолютно новый в современном военном строительстве полк, идеально приспособленный для участия в локальных конфликтах, имеющий полный арсенал средств для проведения как боевых, так и психологических операций.

1 января полк бросили в Грозный, как последний резерв всей российской армии.

Полк спецназа не имел ни пушек, ни танков, ни минометов. Всего четыреста бойцов с легким стрелковым оружием да десяток бэтээров — вот и все силы десантников. А в городе, после разгрома и гибели 131-й бригады, 81-го полка, после отступления штурмовых группировок на одного российского солдата приходилось восемь боевиков. И казалось, что полный разгром и гибель остатков наших войск уже неизбежны. Вот в эти часы полк с боем прорвался к генералу Рохлину. Тогда-то и стали понятны мудрость и дальновидность разведки ВДВ, создавшей и обучившей этот полк.

С первых часов разведчики захватили инициативу у боевиков. Умелые, обученные, психологически подготовленные спецназовцы начали беспощадно и страшно перемалывать опьяненных успехом, уверенных в безнаказанности боевиков Дудаева. Уже через сутки после прорыва полка к Рохлину боевики окрестили его «президентским» и при одном упоминании о нем начинали нервничать. А еще через двое суток Дудаев издал приказ о запрещении прямых столкновений с «серыми волками» — эмблема полка, объявил их личными врагами и назначил огромные премии за каждого убитого “спецназовца” и особую премию за пленного.