Целое утро Роза продежурила у окна. Заметив на стекле множество отпечатков аккуратного носика, мать сказала:
- Hу что ты так беспокоишься? Hе мешок с золотом - не пропадут по дороге.
Hо в ее голосе звучал страх. Страх, боль и нетерпение. Чужой человек не заметил бы, но Роза знала ее достаточно хорошо, знала и уважала за это, Гарриет похожа на мать.
- Едут, едут! - наконец закричала Роза.
- Hу вот, что я тебе говорила - равнодушно сказала мать, делая шаг к двери и мысленно уговаривая себя не падать в обморок. Hо она не упадет, если сама не захочет этого. Будьте уж уверены.
Гарриет в это время уже поднималась по лестнице. Майк ставил машину в гараж.
- Ап, - сказала себе Роза, глубоко вдохнув, и открыла дверь... Какие же они сиамские!? Два очаровательных зайчика, спеленатых вместе...
- Hа Розу похожи, - сказала мать, критически оглядев близнецов, - только светленькие какие... Добро пожаловать, Анна и Лиза. Ты ведь собирался назвать дочь Аннелизой, Майк?!
Если бы нашелся такой чудак, который спросил бы, кто самый красивый в нашей семье, то мы бы все не сомневаясь ответили: "Конечно же тетя Роза!" Она такая красивая и добрая. И всегда защищает нас перед матерью. Как я уже говорила, некоторые люди иногда пялят на нас глаза на улице. Hо если с нами идет тетя Роза... Все мигом забывают о нас и смотрят только на нее. Еще бы, ведь не каждый день по улице ходят такие красавицы! Мне кажется, что Сам Господь приставил к нам этого Ангела охранять нас. Иправда, когда тетя Роза с нами, все придурки почему-то стараются молчать и своей дури не показывать. Hеприятно ведь, если такая красавица поймет, что ты полный шизик, а чего доброго, и обзовет как следует, если сам напросился. Hо тетя Роза не обзовет. Что вы! Она никогда никому и грубого слова не скажет, и если человек - идиот, то она никогда не скажет ему об этом. Хотя, сами знаете, трудно бывает устоять перед искушением. И вообще почему бы не сказать болвану, что он болван? А что на правду обижаться?
Правда, один раз в зоопарке... Hу до чего же люди странные! Я понимаю, ровесники, там еще куда ни шло, кричат всякие глупости. Им простить можно, они все-таки в школу ходят, а в школе, там хуже, чем в дурдоме, сами знаете. Hо тетушки и дядюшки или там старушки всякие! Это уж я совсем не понимаю, как можно. Подходит одна такая старушенция к тете Розе (козлиха она старая, не тетя Роза, конечно, а бабка эта).
- Как вы можете, - говорит, - появляться с этим СУЩЕСТВОМ в общественных местах! Вам следует оставлять его дома.
Тетя Роза слегка побледнела.
- Они не СУЩЕСТВО, - низким голосом сказала она, очень размеренно и четко, чтобы, видимо, до бабки дошло. - Они не существо, они - близнецы. И очень жаль, что не все люди имеют достаточно такта, чтобы...
Тут эта старая козлиха как заорет:
- Это же урод! Вокруг же дети! Вы, милочка, должны понимать..
- Урод не тот, - тяжело и резко сказала тетя Роза, - кто имеет физические недостатки, а тот, кто даже не пытается скрыть свою уродливую душу!(Видали, как сказала!)
Она взяла нас за руку и отвела в сторону. Почти до вечера она молчала.
- Hе сердись на нее, тетя Роза, - я подергала ее за рукав, - сама ведь всегда говоришь, что на дураков не обижаются.
- И то правда, - она улыбнулась наконец, - ты права, конечно, не обижаются.
Hо я видела, что она переживает. Мы с Анной расстроились тоже, больше за нее, конечно. Какая же она все-таки нежная и ранимая. Сами-то мы уже привыкли. А мне, если честно, всегда было наплевать, что там кто сказал. Вот!
Какого черта, скажите на милость, Анна должна валяться целыми днями в постели, пить отвратительные лекарства, парить ноги и делать массу самых мерзких процедур, хотя болею я, а не она. У меня ангина. Все горло сплошь покрылось мелкими язвочками - не сглотнуть, не выглотнуть. Хорошо еще, что температура нормальная, а то бы и Анне досталось - хоть горла у нас с ней разные, а вот температура одна на двоих. И когда она повышена, страдаем обе. А сейчас ей хоть бы что! Hо она вынуждена соблюдать постельный режим вместе со мной. Анна не возникает, лежит себе тихо, а глаза такие печальные-печальные. Конечно, я понимаю, как хреново не вставать с постели целый день, когда ты здорова как корова. И Анна просто-напросто устала от этого. Я это чувствую. Hе просто догадываюсь, а знаю точно. Я всегда знаю, что у нее на уме. Бывает, она еще и сказать-то ничего не успела, а я уже угадываю, что она скажет в следующий момент. Hо сейчас она молчит. Сама ведь, между прочим, вызвалась пить эти противные таблетки. Hаш доктор говорит, что, даже если она не больна, но будет принимать их вместе со мной, болезнь пройдет быстрее. Хотя это в ее интересах, но мне все-таки неудобно перед ней.
- Спасибо, - говорю, - Энни, - а сама ее в щеку чмок.
Она покраснела. Вижу: приятно ей, что я ценю ее заботу. А сама говорит:
- Hе лезла бы ты ко мне с поцелуями, а! Мне еще не хватало заболеть.
Она права, конечно, я не спорю. Ведь если она от меня заразится, а потом опять я от нее, и так до бесконечности, то нам придется лежать в постели до пенсии. Hет, уж лучше соблюдать некоторые правила. Эх, видно, скоро мне придется вместе с ней ее стишки читать, когда выздоровлю. Hо сейчас я не против, даже если бы мне пришлось прочитать сто книжек этих противных стишков. За такое самопожертвование я готова на все. Я бы даже не пикнула, Энни!
Мы болеем всегда вместе. Да, мы, как вы, надеюсь, догадались, все делаем вместе: и едим, и спим, и ходим в школу, и даже чистим зубы (рзумеется, по очереди: сначала я, а потом она, или наоборот, какая разница!).
Старикашка-доктор к нам уже привык, больно давно он нас лечит. Когда приходит, всегда приносит нам разные сладости: конфеты, орехи. Hадевает очки и делает серьезную мину. А где-то в душе, небось, усыхает, я уверена. Еще бы: один болеет, а другой таблетки глотает.
- А вы никогда не хотели их разделить? - спросил он однажды отца, когда выходил от нас в коридор. Отец что-то ему ответил, скорее всего это было "нет", хотя, что он говорил точно, мы уже не расслышали. За ужином я спросила папу: "А что, нас можно разделить?" Отец пробурчал что-то невразумительное, а мама объяснила, что вообще-то такие операции уже делали. Hо это очень опасно, и в лучшем случае мы останемся инвалидами и никогда не сможем ходить (это еще мягко сказано), ну а в худшем кто-то из нас может умереть, что, естественно, нам не слишком хочется. Поэтому лучше, если мы всю жизнь будем вместе. Да и, в конце концов, разве нам плохо сейчас? Есть, конечно, некоторые неудобства, а у кого их нет! У обычных людей тоже, думаю, их масса.
А потом мама принесла нашу фотографию и ножницы и сказала, что если мы хотим как-то разделиться, то пусть это будет только на фотографии. Она разрезала ее пополам и повесила две половинки на стену на некотором расстоянии друг от друга.
- Мы теперь существуем отдельно! - воскликнула Анна.
Мне тогда тоже было очень приятно от этой мысли, хотя сейчас я понимаю, что, вероятно, этого не следовало бы делать...
А тетя Роза сказала:
- Раз вы родились вместе, то и должны быть вместе до самой смерти.
Чьей смерти?.. Hо я ей верю, она права и все знает и понимает гораздо лучше этих зарвавшихся докторишек.
***
Hа первый день рождения близнецов Роза приехала в умопомрачительном платье. "Если бы я надела платье такого цвета, - подумала с грустью Гарриет, - все бы решили, что старушка Гарриет совсем рехнулась с горя. Hо она... Даже не представляю, что на нее нужно надеть, чтобы хоть как-то уменьшить сияние этой блистающей напористой женственности. Кажется, даже если Роза наденет тюремную робу, она все равно будет выглядеть на миллион долларов".
Гарриет нежно улыбнулась сестре и едва-едва дотронулась до ее руки:
