— Моя дорогая Анжелика! Вы не могли бы выбрать лучшего посредника, чем этот благородный старик. Это Кариллон. Он поселился здесь очень давно вместе с нашим храбрым Шампленом. Знаете, это именно его наш первооткрыватель земель вызволил из плена, выменяв его на одного из алгонкинцев, и отвез на показ королю. Не менее семнадцати лет наш друг привыкал к местным условиям, живя среди диких племен. Он знает несколько диалектов и живет согласно обычаям этих племен.

— Мсье, я почла за честь познакомиться с вами, — обратилась к соседу Анжелика.

Когда Виль д'Эвре представлял Анжелику старику, тот сделал вид, что не слышит его. Он окидывал взглядом окружающих. Вытянул скрюченный палец и сделал кому-то знак выйти из рядов. В толпе образовался водоворот, особенно всполошились крестьянки и, потолкавшись, пропустили вперед красивую девушку. Она нерешительно выступила вперед и остановилась с видом загнанного зверька. Старик продолжал делать ей повелительные знаки, требуя, чтобы она прошла вперед. Его указательный палец был очень красноречив.

Несмотря на это, девушка заупрямилась и осталась на прежнем месте.

— Но это же Мариэтта! — радостно воскликнул Виль д'Эвре, раскрывая объятия. — Как она прелестна и как выросла! Это правда, что в прошлом году Мариэтта вышла замуж?

Женский угол возмутился, и некоторые лица помрачнели. Виль д'Эвре поспешил к ним и вызвался быть арбитром в этом конфликте. Он всегда успешно добивался доверия женщин, и очень скоро две крупные женщины в больших шалях охотно объяснили ему все.

Он вернулся к Анжелике.

— Вот что произошло. Эта девочка — правнучка Кариллона, — объяснил он, наклонившись к ее уху. — У нее были неприятности с ее грудным ребенком. Старик взял себе в голову, что вы могли бы что-нибудь сделать. О вас многое рассказывают. Слухи о вашей репутации врачевателя дошли и сюда. Это обсуждалось, когда они прослышали о вашем путешествии в Квебек. Она упряма, как ослица.

— А она? Ведь она не хочет…

— Эти деревенские девицы придурковаты и суеверны.

— Нет, она боится, не наслал ли кто-нибудь порчу на ее ребенка, — сказала Анжелика. — Мне кажется, что старый Кариллон не верит всяким россказням. Он мог бы быть нашим союзником.

Она повернулась к старику, который оживился и испепелил взглядом женщин.

— Мсье Кариллон, я намерена оказать помощь, кому вы пожелаете. Но не верьте, что я обладаю магической силой. Возможно, вы более искусны во врачевании. Вы знаете лекарственные травы, которые в изобилии растут в ваших лесах, вы посещаете часто индейцев и знакомы с их лечением. Тем не менее, я велю принести мне мой сундучок с лекарствами. Когда мы лучше узнаем друг друга, я, возможно, сумею убедить молодую женщину, чтобы она показала мне своего ребенка.

Старик казался взбешенным. Неизвестно, что привело его в такое состояние: слова Анжелики или неповиновение правнучки. Последняя, несмотря на гнев прадеда, и бровью не повела. Она была представительницей поколения, выросшего на краю леса, откуда в любую минуту мог появиться ирокез с томагавком. Молодежь с таким складом характера не подчиняется старикам. Ушла в прошлое старушка-Европа.

Теперь не покоряются предкам. Кончились эти глупости!

Старик так разволновался, что его мог хватить удар. Он выплюнул целую струю коричневой от табака слюны на такое расстояние, которое засвидетельствовало неистовую злобу, клокотавшую в нем. Наконец он выпустил целую серию , знаков, в результате чего прибежал босоногий мальчишка с растрепанными волосами и принес старику индейскую курительную трубку из красного камня, мешочек с табаком и тлеющий уголек. Кариллон закурил свою трубку и успокоился.

Однако этот инцидент нарушил неподвижность и безмолвие толпы. Все пришли в движение. Люди спорили друг с другом, яростно толкались, передавали из рук в руки какой-то мушкет, грубо хватая его. Дело принимало опасный поворот. Анжелика посмотрела в сторону испанских солдат, которым было велено охранять ее. Они оставались безучастными. Они умели противостоять любого рода толпе. Им приходилось иметь дело с индейцами Амазонки, с ирокезами, с басками — рыбаками и жителями Сен-Мало. Казалось, что на службе у графа де Пейрака они обрели чувство, предупреждающее их о том серьезном моменте, когда нужно поджигать фитиль или раскрыть заговор. Оружие, о котором спорили канадцы, в конце концов попало в руки огромному дикарю, желтокожему, как цитрус. У Анжелики было такое ощущение, что она его где-то уже видела. Внезапно все засмеялись. И бравые парни обернулись к Анжелике, как дети, подготовившиеся разыграть фарс.

Анжелика ответила им улыбкой. Ей это напомнило детство. Она — на площади в своей деревне — сидит под вязом рядом с родителями — бароном и баронессой де Сансе, всегда терпеливыми и снисходительными зрителями крестьянских фарсов. Перед ними обычно усаживались старики. Вспомнив это, она прижала к себе Керубино и Онорину, как это делала когда-то с ней самой ее мать.

Теперь спор велся на местном языке, близком диалекту ирокезов. Анжелика улавливала только отдельные слова, остальное ей было непонятно. Иезуит коротко объяснил, о чем идет речь, маркизу, лицо которого просветлело.

— Ах, вот как! Теперь слушайте, мадам. Они хотят знать, правду ли говорят, будто вы не знаете равных себе в стрельбе. Этот дикарь утверждает, что был ранен вами год назад, но не знаю, где это произошло.

— Анасшха! — воскликнула Анжелика. — Это Анастаха, предводитель отряда гуронов, я вспомнила. Дело происходило у брода Сакоо, около Катарунка.

Видя, что его узнали, гурон воодушевился. Анжелика поблагодарила в душе небо за то, что ей дана такая отличная память: она запоминала даже индейские имена.

Индеец и его друзья разразились смехом, и лед был сломан. Они начали пританцовывать, ребятишки кувыркались, а канадцы хлопали в ладоши.

«Но это не я его ранила», — хотела добавить Анжелика, но так как всем это, очевидно, нравилось, включая пострадавшего, она не стала настаивать.

Осмелев, Анастаха подошел к Анжелике и положил мушкет ей на колени.

— Чего он хочет?

— Чтобы вы выстрелили, черт возьми! Чтобы вы продемонстрировали перед ними свои таланты. Слухи об этом дошли и до них.

Анжелика колебалась. Конечно, она охотно удовлетворила бы их любопытство. Она могла бы доставить удовольствие этим простым симпатичным людям, развлечь их. Ведь их жизнь была лишена событий. Они потом могли бы рассказать о ней в доброй компании. Но не таится ли западня за этим предложением? Не хотят ли они установить, что ее искусство стрельбы — результат колдовства?

— Черт с ним! — решила она. — Будь, что будет! Она спросила, кому принадлежит оружие. Из рядов вышел молодой человек в кожаном жилете с бахромой и, переваливаясь с ноги на ногу, подошел к ней. Он был похож на всех этих лобиньеров, которых она встречала в Форте Катарунк.

Поколебавшись, он снял свой шерстяной колпак и очень быстро надел снова. Однако он не был оскальпирован, как старик Маколе. Напротив, у него была прекрасная шевелюра. Канадская красная шапка, его «тук», казалась частью его самого. Он должен был снимать ее только при крайней необходимости — в церкви, перед губернатором или перед королем, если тому вдруг вздумается прогуляться в Канаду. К перечисленным случаям он сегодня добавил еще один. Он снял шапку перед дамой, которая смотрела па него бесстрашно и одновременно дружески, с улыбкой на губах.

— Как вас зовут, мсье? — любезно спросила Анжелика.

— Мартэн дю Лугр, Прекрасный Глаз, к вашим услугам, мадам.

— Что ж, мсье Лугр, у вас отличное голландское оружие. В мыслях она добавила: «Вы получили его в обмен на меха на посту, пограничном с Новой Англией или д'Оранжем». Чтобы не смущать его, она сделала паузу и ненавязчиво продолжала:

— Это оружие не французского производства, как наше. Но, без сомнения, вы легко можете доставать здесь такое оружие, Что за важность…

Я предлагаю вам выбрать оружие. Вы можете взять ваше ружье, и вы будете стрелять первым. Ведь недаром же вас зовут Прекрасным Глазом, вы ведь меткий стрелок. Навряд ли я смогу удивить присутствующих, стреляя после вас. Я впервые беру в руки такое оружие, и самое большее, на что я могу надеяться, это быть равной вам.