Пастушок Николя, болтун и хвастунишка, водил Анжелику в лес по грибы, за ежевикой и черникой. Вместе они собирали каштаны, а из ветвей орешника он делал ей дудочки.

Эти два мальчика ревновали Анжелику так сильно, что, казалось, готовы были друг друга убить. Он была уже так красива, что крестьяне принимали ее за живое воплощение одной из фей, которые жили в большом дольмене Поля Колдуний.

У Анжелики была мания величия.

— Я маркиза, — объявляла она каждому, кто хотел ее выслушать.

— Ах, вот как? И как же вы стали маркизой?

— Я вышла замуж за маркиза, — отвечала она.

«Маркизом» по очереди был то Валентин, то Николя, то один из нескольких озорников, безобидных, как птички, которые носились с ней по лугам и полям. А еще она так же забавно говорила:

— Я, Анжелика, веду на войну своих ангелочков.

Поэтому ее и прозвали: маленькая Маркиза Ангелов.

Почти каждый год бродячие торговцы-разносчики нарушали укромный покой бокажа[18], принося то, что пробуждало мечты и тайные страсти.

Торговцев было двое.

Одного прозвали овернцем, потому что люди этого занятия часто бывают горцами[19]. У него была наполненная всевозможными тканями, посудой и галантереей тележка, которую тащил осел или мул. На этой тележке овернец целыми днями ездил по деревне от одного дома к другому, предлагая свой товар. Именно он привозил календари, и все были почти уверены, что в середине декабря увидят его двуколку. У него были клиенты, которых он знал не по именам, а по домам, или же по заранее оговоренным местам встреч, где они к взаимной выгоде совершали сделки.

Другой, тоже уроженец гор, возможно савояр[20], не был столь постоянен. Шли дни, и люди уже начинали беспокоиться. И вот, наконец, все видели, как одна из деревенских девушек бежит через луга с криками: «У него сундук!»

Это был маленький смуглый человечек с черными как смоль бровями.

Он ходил пешком.

Он носил тюрбан из выцветшего шелка, в который втыкал перо, потрепанное непогодой. Правда, каждый год он обновлял свой плюмаж. Его плащ спускался до лодыжек. На спине он носил корзину высотой в свой рост, где лежала всякая мелочь и несколько штук тканей. А через плечо у него на перевязи висел знаменитый сундук, который он поддерживал левой рукой. Этот человек ни разу не пришел без своего сундука, но люди всегда боялись невезения — а вдруг разносчик уже распродал все его содержимое, прежде чем дойти до Монтелу, и тогда наступление будущего года будет для них омрачено.

Правой рукой разносчик выуживал из своего сундука маленькие синие книжки, и ветер перелистывал их страницы со звуком, напоминающим трещотку прокаженного.

Но от трещотки люди разбегаются, а к книгоноше они сбегались. И это было счастье!.. Под крышами хижин, да и под сводами просторных замковых кухонь, наступало время открытий, объединявшее все умы.

Для Ортанс наступал час славы. Усевшись за большой стол, она читала вслух, а Анжелика и Нанетта, прижавшись к ней с обеих сторон, пытались разобрать, что же здесь написано. И с каким торжеством, открыв и пролистав книжку, она сообщала, что нашла там продолжение истории о Николетте и Окассене[21], песни о доблестном Роланде и его мече Дюрандале, о Карле Великом с его пышной бородой, о короле Артуре и рыцарях Круглого стола…

Обложки были сделаны из той самой синей оберточной бумаги[22], которой бакалейщики оборачивали свои булочки в сахарной пудре, перед тем как их продать. Быть может, одна забытая партия этой бумаги и подала книготорговцу-издателю из Труа идею печатать дешевые брошюры для деревенских детей, которых кюре и школьные учителя всегда, и в хорошие, и в трудные годы, пытались обучать грамоте. Эти дети, подрастая, не могли покупать газеты, как горожане, а книги в кожаных переплетах всегда оставались недоступной роскошью для крестьян, привязанных к тяжелому труду на земле и обреченных на разорительные, вытягивающие жилы налоги.

Очевидно, печатник дал своим работникам полную свободу решать, каким духовным содержанием заполнить эти листки в синей обложке, соединенные двумя пеньковыми шнурками, продетыми сквозь отверстия.

Выбор, почерпнутый на книжных складах, где пылились старинные, вышедшие из моды издания, оказался счастливым. Успех был немедленным и полным, и книгоноши неустанно пополняли свои запасы, осведомляясь о новинках и составляя списки персонажей, о которых хотела читать их публика. И поэтому в книгах воскресали старинные легенды, раздавался звон скрестившихся мечей и совершали подвиги герои, о которых можно было мечтать, не опасаясь, что они разочаруют вас своей трусостью или недостойным поступком.

Одновременно и зачарованные, и воодушевленные баснословными историями, все чувствовали, как растет в них чистая, как горный хрусталь, душа, твердая, как старинный алмаз, и молча, с удовлетворением ощущали защиту прочных стен древнего замка, возвышавшегося во мраке как черный каменистый остров между двумя изначальными стихиями Творения — водами болот, вытеснившими из морского залива горьковато-соленые потоки океана, и темной массой дремучего кельтского леса, простиравшегося до скалистых берегов на краю света.

Одна из стен замка Монтелу смотрела на болота. Это была самая старая стена, возведенная в далеком XII веке сеньором Ридуэ де Сансе, соратником Готфрида Бульонского[23]. По краям ее возвышались две большие башни, с крытыми дранкой мостками для дозорных. И когда Анжелика с Гонтраном забирались туда, они развлекались тем, что плевали в машикули, откуда в средние века воины выливали из ведер кипящее масло на врагов. Стена была построена на узком, но высоком известковом мысе, поднимавшемся над болотами. Некогда, в первобытные времена, море доходило до этих мест. Уходя, оно оставило переплетение рек, крохотных озер, которые заросли травой и ивами и превратились в царство угрей и лягушек, так что крестьяне могли передвигаться здесь только на лодках. На островках бывшего залива стояли деревушки и одинокие хижины. Герцог де ла Тремуй, любитель экзотики, который однажды провел лето у маркиза дю Плесси, после путешествия по этой водной стране прозвал ее Зеленой Венецией.

Обширные водные луга, пресноводные болота простирались от Ньора и Фонтене-ле-Конт до океана. Немного не доходя до Марана, Шайе и даже Люсона, они сливались с горькими болотами, то есть с солончаками. А дальше начинался берег с его грядой, белой от драгоценной соли, из-за которой жестоко враждовали таможенники и контрабандисты.

Если кормилица почти не рассказывала историй о таможенниках и соляных контрабандистах, а такими историями увлекались все жители болот, то потому, что сама была родом с твердой земли и глубоко презирала этих людей, чьи ноги все время в воде и которые, к тому же, гугеноты.

На сушу замок Монтелу смотрел многочисленными окнами обновленного фасада. Один лишь старый подъемный мост с ржавыми цепями, на которых сидели куры и индюки, отделял парадный вход от лужайки, где паслись мулы. Справа располагалась господская голубятня и ферма, которая сдавалась в аренду. Другие фермы находились по ту сторону рва. Вдали виднелась колокольня деревни Монтелу.

А затем начинались дремучие леса, с их дубами и каштанами. Вы бы не нашли здесь ни единой прогалины вплоть до севера Гатина[24] и Вандейского бокажа, и даже почти до Луары и Анжу, если бы решились пересечь этот край, не испугавшись ни волков, ни разбойников. Ньельский лес, самый близкий, принадлежал сеньору дю Плесси. Жители Монтелу отправляли туда попастись своих свиней, что постоянно приводило к тяжбам с управляющим маркиза, господином Молином, который был человеком суровым. В лесу проживали еще несколько мастеров, делающих сабо, угольщики и — колдунья по имени Мелюзина. Никогда Анжелика не смогла бы забыть того дня, когда она впервые встретила колдунью Мелюзину. Она играла со своими маленькими приятелями в войну, и эти рыцари в поисках удачи и подвигов мастерили себе мечи из тростника и камыша. Дело затянулось. Анжелике было тогда не больше пяти или шести лет, но она уже была достаточно ловкой, чтобы лазить по деревьям, перебираясь с ветки на ветку. Один из мальчиков закричал: «Там наверху гнездо!..» Но как только она протянула к гнезду руку, чей-то голос приказал: «Прочь! Прочь, скверные дети! Нельзя губить природу!..»