— Это не доказательство, — ответила мадам де Сансе. — И во всяком случае, Фантина, даже у очень родовитой семьи не может быть прародительницы-феи….

— Пусть мадам баронесса простит меня, — с большим достоинством ответила кормилица, — но если мадам баронесса отрицает происхождение семьи, в которое я верю, родственной семье мессира барона, то мадам баронесса не чувствует себя истинной пуатевинкой… И потом, посмотрите вот на нее, — Фантина бросила взгляд на Анжелику, — кто осмелится сказать, что ее прабабкой была не фея? Даже в деревне ее стали называть: маленькая Фея… И говорят, что ее ручки способны успокаивать боль. Если у кого-то болит голова или у ребенка режутся зубки, ее зовут, она кладет ладошку на лоб или на щеку больному, и боль стихает… если мадам баронессе угодно знать…

Столь же упрямая, мадам де Сансе бросила взгляд на свой выводок, в чьих простодушных глазах прочитала безыскусную просьбу не сомневаться в уверенности кормилицы, и она не могла удержаться от умиленной улыбки, такими красивыми и очаровательными они выглядели. С легким вздохом она снова взялась за свою корзинку, надела большую садовую шляпу, потому что именно она заботилась о саде и огороде, что поглощало ее почти полностью, но зато позволяло, несмотря на бедность, кормить многочисленных домочадцев здоровой и разнообразной пищей, составлявшей весьма существенную часть от всего стола.

В этом году, в начале лета, кормилица Фантина начала ожидать разбойников и солдат. Страна, однако, казалась мирной, но кормилица, которая догадывалась о многих вещах, «чуяла» разбойников в жарком воздухе этого душного лета. Она смотрела на север, на дорогу, как будто пыльный ветер приносил их запах. Ей хватало немногих мелочей, чтобы узнать о том, что происходит не только в округе, но и далеко — во всей провинции и даже в Париже.

Купив у разносчика воска и несколько лент, она могла сообщить мессиру барону самые важные новости из жизни французского королевства. Собираются ввести новый налог, во Фландрии произошло сражение, королева-мать уже не знает, где раздобыть денег, чтобы удовлетворить жадных принцев. Она сама, властительница, живет стесненно, и кудрявый светловолосый король носит слишком короткие штаны, как и его младший брат, которого называют Маленьким Месье[28], потому что их дядя, Месье, брат короля Людовика XIII, еще жив.

Тем временем господин кардинал Мазарини собирает безделушки и картины итальянских художников. Королева его любит. Парижский парламент недоволен. До него доносятся крики бедных крестьян, разоренных войнами и налогами. Эти господа из парламента облачаются в прекрасные костюмы и горностаевые мантии, садятся в роскошные экипажи кареты и отправляются в Лувр, где живет маленький десятилетний король, который одной рукой цепляется за черное платье своей матери-испанки, а другой — за красное одеяние кардинала Мазарини, итальянца.

Этим великим мира сего, мечтающим только о богатстве и власти, господа из парламента доказывают, то крестьяне не могут платить еще больше, что горожане не могут торговать с выгодой, что все изнемогают от налогов, которыми облагается каждая мелочь. Скоро нужно будет платить налог за миску, из которой мы едим?

Королева-мать не позволяет себя уговорить. Монсеньор Мазарини тоже.

Они знают, почему господ из такого мелочного парламента так беспокоит нищета народа — это недавние декреты, которые на четыре года упразднили жалованье всех магистратов. Жалованье, которое скорее являлось рентой, которую платили им только за то, что они давали себе труд сидеть на заседаниях да носить на голове четырехугольную шапочку.

И тогда маленького короля везут в парламент и усаживают в его королевское кресло. Звонким, хотя и неуверенным в заученном уроке голосом, он отвечает всем этим серьезным господам из парламента, что деньги нужны и для войны, и для мира, который он собирается подписать. Жертва принесена. Новый налог будет утвержден. Интенданты провинций разошлют своих сержантов. Сержанты будут угрожать. Добрые люди будут умолять, плакать, потом возьмутся за косы, поубивают чиновников и сборщиков налогов и выйдут на дорогу, чтобы присоединиться к солдатам-дезертирам. И вот тогда придут разбойники…

Кормилица чуяла их запах в жарком воздухе прекрасного лета. И так же, как Фантина, Анжелика тоже ожидала их.

В ЭТОТ вечер Анжелика решила пойти половить раков с пастушком Николя. Никому не сказав ни слова, она умчалась к хижине Мерло, родителей Николя. Деревушка из трех или четырех лачуг, в одной из которых они и жили, лежала у самой опушки огромного Ньельского леса. Но земля, на которой работали ее жители, принадлежала барону де Сансе.

Увидев дочь хозяина, крестьянка подняла крышку котла, кипевшего на огне очага, и бросила туда кусок свиного сала, чтобы суп стал понаваристее. Анжелика положила на стол птицу, которую только что прихватила на дворе замка. Уже не в первый раз она шла в гости к крестьянам, и всегда приносила с собой маленькие подарки. Хозяева замка были единственными владельцами голубятни и курятника, что было их сеньориальным правом.

Папаша Мерло сидел возле очага и ел черный хлеб. Франсина, старшая из детей, подошла поцеловать Анжелику. Она была только на два года старше Анжелики, но на ее плечах уже давно лежала ответственность за маленьких братьев и она должна была работать в поле, вместо того, чтобы ловить раков и бегать по грибы, как ее беспутный братец Николя. Госпожа де Сансе давно хотела взять эту милую, вежливую девочку со свежими розовыми щечками горничной вместо Нанетты, которая смущала ее своей наглостью.

Когда они поели, Николя потянул Анжелику за собой.

— Пошли в хлев, нам нужно взять фонарь.

Они вышли из дома. Ночь была очень темной, к тому же собиралась буря. Позднее Анжелика вспомнила, что когда она повернула голову в сторону римской дороги, которая шла всего в полулье от деревушки, ей почудился какой-то неясный шум.

В лесу было еще темнее.

— Не бойся волков, — сказал Николя. — Летом они не подходят так близко к деревне.

— Я не боюсь.

Вскоре они добрались до ручья и опустили корзины с кусками свиного сала на его дно. Время от времени дети доставали тяжелые корзины, обвешенные гроздями голубых раков, которых привлекал свет фонаря, и бросали их в заплечный короб, взятый специально для этой цели. В эти минуты Анжелика меньше всего на свете думала о том, что сторож из замка де Плесси мог бы застигнуть одну из дочерей барона де Сансе, занимающуюся браконьерством при свете фонаря в компании с малолетним деревенщиной, и какой бы скандал мог из-за этого разразиться.

Внезапно она выпрямилась, и Николя последовал ее примеру.

— Ты ничего не слышал?

— Да, похоже, кричали.

Двое детей замерли на мгновение, а потом вновь занялись своими корзинами. Но они были взволнованы и скоро опять прекратили работу.

— Сейчас я точно слышал, там кто-то кричит.

— Это в деревне.

Николя быстро собрал снасти и повесил короб себе за спину. Анжелика взяла фонарь. Они возвращались в деревню, бесшумно ступая по узкой, обросшей мхом, тропинке. Как только показалась опушка, их внезапно остановили розовые отблески, проникающие сквозь чащу и освещающие стволы деревьев.

— Но… но ведь еще не утро, — прошептала Анжелика.

— Нет, это пожар!

— Боже мой, а если это горит твой дом? Пошли быстрее!

Но он не дал ей сдвинуться с места.

— Подожди, на пожаре так не кричат. Что-то стряслось.

Они крадучись добрались до последних деревьев. Чуть дальше широкий пологий луг спускался до первого дома, хижины Мерло, а через пятьсот метров на краю дороги невдалеке друг от друга стояли остальные три хижины. Одну из них охватил пожар. Пламя, вырываясь из крыши, освещало суетящуюся толпу людей, которые кричали и бегали, то ныряя в хижину, то вновь выбегая оттуда с грузом окороков или пытаясь вытащить из огня упирающихся коров и ослов.