Вдруг ее позвал мужской голос:

— Мадемуазель! Мадемуазель Анжелика!

Она инстинктивно натянула вожжи, и лошадь, которая уже несколько минут шла шагом, остановилась совсем.

Обернувшись, Анжелика увидела, что Николя спрыгнул на землю и предлагает ей сделать то же самое.

— Что случилось? — спросила она.

Он с таинственным видом прошептал:

— Спускайтесь, я хочу вам что-то показать.

Она спрыгнула на землю, и слуга, обмотав поводья лошади и мула вокруг ствола молодой березы, углубился в рощу. Анжелика последовала за ним. Весенний свет, проникающий сквозь молоденькие листочки, был цвета дягиля, цвета ее глаз. В зарослях кустарника, не умолкая, пела какая-то птица.

Николя шел, наклонив голову, внимательно оглядываясь вокруг. Затем он опустился на колени и, поднявшись, протянул Анжелике пригоршню душистых красных ягод.

— Первая земляника, — сказал он, лукаво улыбаясь и сверкая карими глазами.

— О, Николя, не стоит, — возразила Анжелика.

Девушку переполняли эмоции, и на глазах вдруг выступили слезы, ибо от этого жеста веяло ее детством, чарующим миром Монтелу с прогулками по лесу, опьяняющим ароматом боярышника, прохладой, веющей от каналов, по которым Валентин катал ее на лодке, ручьями, где они ловили раков. Без сомнения, Монтелу, где сладковатое, таинственное дыхание болот смешивается с резким ароматом окутанного тайной леса, не походило ни на одно другое место на земле…

— Помнишь, как мы тебя называли, — прошептал Николя, — Маркиза Ангелов…

— Глупый, — ответила Анжелика дрожащим голосом, — Николя, ты не должен…

Но вот уже сама, как и в детстве, она брала губами нежные и сладкие ягоды прямо из его протянутых ладоней. И, как и тогда, Николя стоял совсем рядом, но теперь этот некогда худенький подвижный мальчуган с лицом, напоминавшим беличью мордочку, превратился в юношу значительно выше ее; в вырезе его рубашки она видела смуглую, заросшую черными волосами грудь, вдыхала исходящий от него особенный мужской запах. Она слышала, как медленно поднимается и опускается в дыхании его грудь, и это настолько ее взволновало, что Анжелика не осмеливалась поднять голову, боясь встретиться с его дерзким и жарким взглядом.

Она снова склонилась к землянике, поглощенная этим упоительным занятием, которое в действительности имело для нее особый смысл.

«Последний раз Монтелу! Последний раз им насладиться! — думала она. — Все самое лучшее, что у меня здесь было, находится в этих руках, в загорелых руках Николя».

Нежный аромат земляники почти успокоил ее. Беря одну ягоду за другой из этих рук, Анжелика постепенно забывала и напряженную атмосферу утра, и неприятные речи отца, омрачившие прогулку, которой она так радовалась, а потом и жесткий и суровый разговор с управляющим гугенотом, таким методичным и неумолимым под маской вежливости.

Она наконец успокоилась, вновь обрела в Монтелу все то, что было здесь для нее таким родным, добрым и необходимым.

Николя, казалось, догадался, что с ней происходит. Но Анжелику не смущало, что Николя понял ее слабость и особое опьянение, толкнувшее ее к нему. Он был воплощением Монтелу — его запахов, его томности, его таинственности.

Анжелика пребывала в неуверенности.

Управляющий Молин возложил на нее груз, которую юность еще не готова нести. Было еще время отказаться от этого груза. И в это мгновение Анжелика вдруг почувствовала себя свободной, словно она сбросила эту давившую на нее тяжесть.

А если бы ничего не случилось? Если бы она не приняла этого решения?.. Остаться! Снова жить в Монтелу!

Как легко было бы снова жить, отдаваясь медленному течению почти неподвижных зеленых вод, или по-прежнему бегать по тропинкам, вьющимся среди мхов и корней в глухой чаще леса! Утонуть в зелени Монтелу! Посвятить себя бесконечным открытиям под покровом покрытых листвой развесистых ветвей. И разве не было у нее среди этой роскошной природы цели, которую надо выполнить, миссии, зов которой она не переставала слышать?..

Навязчивое присутствие Николя усилило колдовское ощущение, завладевшее ею, парализуя ее решимость сдержать обещание, данное Молину. В руках Николя уже не было земляники, но Анжелика продолжала стоять неподвижно.

Таинственным и загадочным голосом, которым он пользовался для соблазнения — и действительно, Анжелика думала, что Николя знает в этом толк, — этот друг-пастушок ее детства прошептал новость, способную удержать ее навсегда.

— В скале в пещере теперь живет другая колдунья. Она совсем не похожа на первую, но у нас все зовут ее Мелюзиной.

Анжелика подпрыгнула. Она ощутила внезапную боль, как от удара ножом в сердце.

Все же девушка взяла себя в руки. Он совершил ошибку, напомнив ей о колдунье Мелюзине.

Мелюзина, повешенная в лесу из-за глупости людей… Анжелике вдруг показалось, что Мелюзина зовет ее, но одновременно и запрещает возвращаться.

Вердикт был вынесен. Голос, пришедший издалека, из-за пределов рощи, кричал: «Уходи!»

Она пристально посмотрела на Николя, от разочарования его лицо приняло жесткое выражение.

Нет! Монтелу не может возродиться! Ниточка уже давно оборвана. Она сама это решила, еще у Молина. Она закрыла глаза и, откинув голову назад, прислонилась к стволу дерева.

— Послушай, Николя…

— Я слушаю тебя, — ответил он на местном наречии.

И она ощутила на своей щеке его горячее дыхание с запахом сидра. Он был так близок к ней, почти прижимался к ней, что она вся была словно окутана теплом его крепкого тела. Тем не менее он не прикасался к ней, и внезапно она заметила, что Николя держал руки за спиной, чтобы устоять перед соблазном ее схватить и сжать в объятиях. Анжелика была поражена его взглядом — страшным, без тени улыбки, в котором читалась мольба, лишенная всякой двусмысленности. Еще никогда Анжелика не ощущала влечение мужчины, еще никогда так ясно не осознавала, какое желание будит ее красота. Влечение юного пажа в Пуатье было лишь детской игрой, забавой молодого зверька, который проверяет силу своих когтей.

Теперь Анжелика столкнулась совсем с другим — с чем-то могущественным и первобытным, старым, как мир, как земля, как буря. Девушка испугалась. Будь она более зрелой, она бы не устояла перед таким зовом плоти. Ее тело трепетало, ноги дрожали, однако она отступила, как лань перед охотником.

Она не представляла, что могло произойти, кроме того, затаенная жестокость во взгляде юноши насторожила ее. Неизвестность, что ее ждала, и неистовая сила, которую она ощущала в молодом человеке, напугали ее.

— Не смотри на меня так, Николя, — произнесла она, силясь придать своему голосу твердость. — Я хочу тебе сказать…

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — перебил он глухим голосом. — Я читаю это в твоих глазах и в том, как ты вскидываешь голову. Ты мадемуазель де Сансе, а я слуга… И теперь мы не сможем даже смотреть друг другу в лицо. Я должен опускать голову! Хорошо, мадемуазель… Да, мадемуазель… А твои глаза смотрят сквозь меня и не видят… Я для тебя как бревно, хуже собаки. Некоторые маркизы в своих замках заставляют лакеев мыть себя, что тут может случиться, перед ними можно показаться и голой!.. Ведь лакей — это не мужчина, а вещь… вещь, которая служит. Теперь и ты будешь обращаться со мной так же?

— Замолчи.

— Хорошо, я замолчу.

Он тяжело дышал, но с закрытым ртом, словно больное животное.

— Напоследок я тебе скажу, скажу прежде, чем замолчу, — снова начал он, — то, что в моей жизни была только ты. Я понял это, лишь когда ты уехала. И в течение нескольких дней я был как сумасшедший. Это правда, я — лентяй и бегаю за девками, мне противно возиться с землей и со скотом. Я как вещь, находящаяся не на своем месте, болтаюсь тут и там, и непонятно зачем. Мое место возле тебя. И когда ты приехала, я не мог больше ждать, не зная, осталась ли ты моей или я тебя потерял. Да, я дерзок и не знаю стыда. Но если бы ты только захотела, ты бы стала моей прямо здесь, в этом маленьком лесу, в нашем лесу, на этой поросшей мхом земле Монтелу, принадлежащей лишь нам двоим, как раньше! — закричал он.