— Я иду! — закричала Анжелика.

Она поторопилась к двери, забыв о своих засученных рукавах и перепачканных мукой руках. Сквозь пелену дождя и вечерний туман она различила высокого худого мужчину, с его плаща ручьем лилась вода.

— Вы поставили свою лошадь под навес? — поинтересовалась она. — Здесь животные очень легко простужаются. Из-за болот туман очень густой.

— Благодарю вас, мадемуазель, — ответил незнакомец, сняв большую фетровую шляпу и поклонившись. — Я счел для себя возможным, по традиции путешественников, сразу же поставить свою лошадь и багаж на вашу конюшню. Поняв этим вечером, что я слишком далек от своей цели, и проезжая мимо замка Монтелу, я решил попросить месье барона приютить меня на одну ночь.

Если судить по его костюму из толстого черного сукна, украшенному только белым воротничком, решила Анжелика, то перед ней мелкий купец или празднично одетый крестьянин. Однако его акцент — неместный и напоминающий иностранный — сбивал ее с толку и мешал угадать его родной язык.

— Мой отец еще не вернулся, но вы проходите и обогрейтесь. Мы пошлем слугу обтереть соломой вашу лошадь.

Когда она возвратилась в кухню, ведя за собой гостя, ее брат Жослен вошел через заднюю дверь. Весь в грязи, с красным перепачканным лицом, он затащил на плиточный пол кабана, которого убил рогатиной.

— Удачная охота, месье? — очень вежливо поинтересовался гость.

Жослен окинул его неприветливым взглядом и проворчал что-то себе под нос. Потом он уселся на табурет и протянул ноги к огню. Гость скромно расположился в углу, приняв тарелку супа из рук Фантины. Он объяснил, что он из этих краев, родился возле Секондиньи, но, проведя долгие годы в путешествиях, стал говорить на своем родном языке с сильным акцентом.

— Но язык быстро вспоминается, — заверил он. — Прошло не больше недели, с тех пор как я высадился в Ла-Рошели.

При этих словах Жослен поднял голову и посмотрел на него горящими глазами. Дети окружили его и принялись засыпать вопросами.

— В каких странах вы бывали?

— Это далеко?

— Чем вы занимаетесь?

— Ничем, — ответил незнакомец. — Сейчас я собираюсь просто ездить по Франции и рассказывать тем, кто желает послушать, о моих приключениях и путешествиях.

— Как трубадуры, поэты Средневековья? — вмешалась Анжелика, которая все-таки усвоила кое-что из уроков тетушки Пюльшери.

— Что-то вроде того, хотя я не умею ни петь, ни слагать стихи. Но я могу поведать очень красивые истории о странах, где виноградники растут сами по себе. Гроздья висят на деревьях в лесу, но местные жители не умеют делать вино. И это к лучшему, ведь Ною не пошло на пользу пьянство, и Господь не пожелал, чтобы в свиней превратились все люди. Остались еще непорочные племена на земле.

На вид ему было уже около сорока лет, но что-то непреклонное и страстное было в его взгляде, устремленном вдаль.

— Чтобы добраться до этих стран, нужно плыть морем? — недоверчиво спросил обычно молчаливый Жослен.

— Надо пересечь весь океан. Там, в глубине материка, находится множество рек и озер. Местные жители красные как медь. Они украшают голову птичьими перьями и передвигаются на лодках, сшитых из коры или шкур животных. Я также бывал на островах, где люди совсем черные. Они питаются тростником толщиной с руку, который называют сахарным, и действительно, из него добывают сахар. Из его сиропа также делают напиток. Он крепче, чем пшеничная водка, но меньше пьянит и придает веселость и силу, — ром.

— Вы привезли этот чудесный напиток? — спросил Жослен.

— У меня есть только одна фляга в седельной кобуре. Но я оставил несколько бочонков моему кузену в Ла-Рошели, он надеется хорошо на них заработать. Это его дело. Что касается меня, я не коммерсант. Я всего лишь путешественник, интересующийся новыми землями, жаждущий изучить их, места, где никто не испытывает ни голода, ни жажды и где человек чувствует себя свободным. Именно там я понял, что все плохое исходит от белого человека, потому что он не послушал слово Господне, а извратил его. Ибо Господь не приказывал ни убивать, ни разрушать, но любить друг друга.

Наступило молчание. Дети не привыкли к таким необычным речам.

— Жизнь в Америках, стало быть, совершеннее, чем в наших странах, где Господь властвует уже столь давно? — неожиданно раздался спокойный голос Раймона.

Он приблизился, и Анжелика заметила в его взгляде выражение, схожее с выражением гостя. Тот внимательно его разглядывал.

— Сложно взвесить на одних весах совершенства Старого и Нового Света, сын мой. Что вам ответить? В Америках совершенно другой образ жизни. Гостеприимство между белыми людьми безгранично. Никогда не встает вопрос денег, кроме того, в некоторых местах деньги вообще не в ходу и люди живут исключительно охотой, рыбалкой и обменом шкурами и стеклянными украшениями.

— А землю обрабатывают?

На этот раз вопрос задала Фантина Лозье, никогда не позволившая бы себе такого в присутствии хозяев. Но ее одолевало столь же жгучее любопытство, как и детей.

— Возделывание земли? На Антильских островах черные занимаются этим понемногу. В Америке краснокожие почти не работают на земле, они живут сбором фруктов и побегов. Есть места, где выращивают картофель, который в Европе называют земляным яблоком, но еще не умеют культивировать. Фрукты там повсюду, что-то вроде груш имеют жидкую, как масло, сердцевину, есть деревья, из которых добывают чудесный питательный сок.

— А что у них вместо хлеба? — воскликнула Фантина.

— Смотря где. В некоторых местах растет много маиса. В других — люди жуют определенные виды коры или орехов, благодаря чему весь день не испытываешь ни голода, ни жажды. Можно также есть определенный сорт бобов какао, которые перемешивают с сахаром. В пустынных местах добывают сок пальмы или агавы. Там водятся животные…

— Можно ли вести торговлю с этими странами? — прервал его Жослен.

— Некоторые купцы из Дьепа уже занимаются этим, да кое-кто из здешних краев. Мой кузен работает на судовладельца, который иногда снаряжает суда к Францисканскому берегу, как его называли во времена Франциска Первого.

— Знаю, знаю, — вновь нетерпеливо перебил Жослен. — Я знаю также, что олонцы иногда путешествуют в Новую Землю[52], а с севера корабли отходят в Новую Францию[53], но, кажется, это холодные страны, мне о них точно ничего не известно.

— В самом деле, Шамплен[54] был отправлен в Новую Францию еще в 1603 году, и сегодня там много французских поселенцев. Но это действительно холодная и очень тяжелая для жизни страна.

— И почему же?

— Это достаточно сложно вам объяснить. Возможно, потому, что там уже появились французские иезуиты.

— Вы ведь протестант, не так ли? — живо отозвался Раймон.

— Совершенно верно. Я даже пастор, хотя и без прихода, но главным образом я путешественник.

— Вам не повезло, — усмехнулся Жослен. — Я подозреваю, что моего брата сильно привлекает дисциплина и духовные обязанности братства Иисуса, которое вы осуждаете.

— Я далек от мысли осуждать их, — сказал гугенот с жестом протеста. — Я много раз встречал в тех краях отцов иезуитов, которые проникали в глубь континента с отвагой и евангельской самоотверженностью, достойными восхищения. Для некоторых племен Новой Франции нет большего героя, чем знаменитый отец Жог[55], убитый ирокезами мученик. Но каждый свободен в своих верованиях и убеждениях.

— Клянусь честью, — сказал Жослен, — я почти не могу рассуждать с вами на эти темы, так как я начинаю понемногу забывать латынь. Но мой брат говорит на ней изящнее, чем на французском и…

— Вот как раз одна из самых больших бед, которая наносит удар по нашей Франции! — воскликнул пастор. — То, что мы не можем больше молиться своему Богу, да что я говорю, всеобщему Богу, на родном языке и от всего сердца, так как стало необходимо пользоваться этими латинскими заклинаниями…