Однажды меня и Медведя вызвали к директору школы. Войдя в кабинет, мы заметили, что у стены в кресле сидит капитан милиции. Мы с Мишкой быстро переглянулись и, конечно, одновременно подумали, что грехов за нами нет, – была, правда, драка с ребятами из соседней школы, так те первые полезли, и мы были правы, и дело кончилось двумя разбитыми носами (по носу на каждую враждующую сторону), при чем же тут милиция? Но директор осторожно начал, что, дескать, есть такое мнение – привлечь вас к работе бригадмила, ребята вы сознательные, проверенные, работа нетрудная – ходить с сотрудниками по улицам да изредка дежурить у кинотеатров. Потом капитан милиции, обращаясь к нам уважительно, как к взрослым (странно было слышать такой разговор в кабинете, где нам обычно читали только нотации), рассказал внятно и доходчиво, что быть членом бригадмила – почетная обязанность каждого советского человека.

Я тут же сказал, что мы согласны (Мишка даже рта не успел раскрыть), но считаю своим долгом рекомендовать еще четверых. И назвал фамилии ребят.

– Вы уверены, что они пойдут? – поинтересовался капитан.

– Разумеется, – бодро ответил я, – мы одна компания, куда один, туда все.

Директор одобрительно кивнул. Мы вышли.

– По-моему, здорово, – сказал я, когда мы поднимались по лестнице.

Мишка остановился, сумрачно взглянул на меня сверху вниз и сказал по моему адресу несколько слов, которые я не решаюсь здесь воспроизвести.

– В следующий раз будь добр отвечать только за себя одного, – добавил он. – А то из-за тебя, идиота, мы все теперь влипли. Бригадмильцы нужны только для того, чтобы выступать свидетелями на суде. Ты этого не знаешь, а я знаю. У меня сосед в бригадмиле. Его уже два раза избивала шпана.

В классе я сидел подавленный. Впервые на меня наорал Медведь, да еще, как мне казалось, несправедливо. Я понимал, что, конечно, не из боязни шпаны Медведь не хочет вступать в бригадмил. Это отпадало начисто. Но тогда почему? Не хочет лишней нагрузки? Действительно, он как-то жаловался, что комитет комсомола и волейбольная команда отнимают много времени. А как ни говори, десятый класс. Надо вытягивать на медаль. Может, Медведь возмутился, что я решил за него и за всех ребят? Но мне казалось, что будет очень здорово всем нам ходить по улицам, спасая простых граждан от таинственных опасностей. Мне уже мерещились ожесточенные стычки с хулиганьем, где мы, конечно, одерживаем верх, и другие пока еще неясные подвиги, которые потрясут общественность всего района, и о них будет написано в газетах, что, дескать, есть такие дружные ребята, смелые и решительные, и про нас будут говорить во всех школах и в Аллиной школе тоже.

Все мы росли во время войны, мечтали бежать на фронт и там убить как можно больше фашистов. В детстве мы завидовали своим старшим братьям, которые ходили в военной форме, короче, преклонялись перед всем, что было связано с армией. Когда капитан милиции сказал, что в скором времени бригадмильцев, вероятно, оденут в особую форму, а наиболее отличившимся, возможно, дадут и оружие, тут мне разом припомнились все детские мечты, и как только капитан на секунду замолк, чтобы набрать воздуха для следующей фразы, я сразу закричал, что мы согласны.

Но что делать с ребятами? Если Медведь скажет «нет», я окажусь в глупейшем положении. Надо срочно начать интриги.

С кого же я должен был начинать? Пожалуй, прежде всего надо было склонить на свою сторону Барона. «Официально» главным у нас считался Медведь, но фактически вершил всем Чернышев.

На мое счастье, на первой же перемене Медведя вызвали в комитет комсомола, а я занялся обработкой Чернышева. Надо было представить дело так, будто я просто вспомнил, что Барон как-то говорил: дескать, было бы неплохо вступить в бригадмил. Может быть, он прямо так и не говорил, но, во всяком случае, намекал. Словом, это была идея Чернышева, а я просто неосторожно, по якобы свойственной мне глупости, высказал эту идею вслух. Моя уловка удалась, и Чернышев сказал: «Правильно, какие могут быть еще разговоры».

Во время следующего урока я подсел к Леньке. Я напомнил ему, что у него были особые счеты с ребятами из соседней школы: ведь они разбили нос именно ему, – теперь появилась реальная возможность с ними сквитаться. После некоторого раздумья Ленька одобрил мой замысел.

Тут кончились уроки, и мы вышли на улицу. Мне важно было рассказать ребятам о случившемся раньше, чем это сделает Медведь. Естественно, о предварительных переговорах с Ленькой и Сашкой я умолчал. Изобразив на своем лице виноватую улыбку, поминутно каясь и извиняясь, я представил дело так, что, дескать, ребята всегда хотели вступить в бригадмил, а моя ошибка лишь в том, что я поспешил расписаться за всех, ну, бейте меня, ребята, ругайте, Медведь мне уже выдал, я, братцы, дурак, сам это знаю.

Барон и Майор меня тут же поддержали, причем так решительно, что с ними моментально согласились Артист и Пятерка.

Медведь неожиданно для себя вдруг оказался в одиночестве. Но для него я подготовил «благородный» путь к отступлению. Он быстро сообразил, что к чему.

– Кто спорит? – сказал Медведь. – Идея хорошая, но меня раздражает, когда Звонок вылезает вперед и начинает кричать за всех. Надо же сначала посоветоваться!

Конечно, все с ним согласились и накинулись на меня, а я клялся, что это никогда не повторится, а про себя, конечно, торжествовал.

За работу в бригадмиле мы взялись рьяно, но воспоминания о ней остались у нас самые жидкие: где-то мы кого-то задержали, однажды помогли поймать спекулянтку, как-то разогнали дерущихся на Суворовском бульваре – вот и все наши подвиги. Мы вовсе не отлынивали от дежурств, а патрулируя вечером по улицам, вовсе не старались держаться поближе к фонарям, – нет, я повторяю, рвения с нашей стороны было хоть отбавляй, да и капитан милиции (Иван Иванович его звали) оказался человеком на редкость симпатичным. Но вся беда была в том (как я теперь понимаю), что Иван Иванович просто не знал, что с нами делать. Указаний насчет дальнейшей работы с бригадмильцами не поступало, о форме и оружии не могло быть и речи, наоборот, ходили слухи, что, дескать, надо бы все это спустить на тормозах. А на шее у капитана оказалось шесть школьников – еще одна причина для головной боли. Служба в милиции нелегкая, в течение дня капитану и так доставалось, а тут еще к вечеру появлялись мы, и он должен был мучиться над проблемой, что бы такое для нас придумать, куда бы нас послать с таким расчетом, чтобы у него была полная гарантия, что с нами ничего страшного не произойдет да и мы сами ничего не натворим. Уж не знаю, как бы он дальше поддерживал наш боевой дух, но пришел март 1953 года, будущее бригадмила временно перестало интересовать капитана, да и нам до окончания школы остались считанные месяцы.

Впрочем, об одном нашем дежурстве мне хотелось бы рассказать.

Мы стояли у кинотеатра «Художественный». В 21 час там устроили закрытый сеанс по специальным пропускам. Но накануне администрация ничего не знала и продавала билеты в обычном порядке. Люди, купившие билеты заранее и пришедшие в кино, неожиданно натыкались на наш кордон. Естественно, возмущению их не было предела. Кроме счастливых обладателей бесплатных пропусков и неудачников с недействительными билетами, вход в кинотеатр атаковали еще и «зайцы» различных возрастов и мастей, мечтавшие проникнуть на таинственный сеанс.

Можете себе представить, какая получилась заваруха. Наш капитан Иван Иванович метался где-то у касс. Как выяснилось впоследствии, утром ему позвонил кто-то «сверху» и тихим голосом сказал два-три слова, после чего Иван Иванович кричал на всех да и к вечеру не мог успокоиться. Нас он тоже не миловал, хотя мы вроде ничем не провинились. Несколько раз мы вместе с тремя контролерами и пожилым милицейским сержантом сдерживали дружный натиск толпы, действовавшей по принципу «Жми, Вася, авось, кто-нибудь проскочит». Меня дважды обозвали хамом и мерзавцем, одна бойкая женщина поцарапала мне лицо, а трое рослых «зайцев» в надвинутых на глаза кепочках пообещали встретить меня, когда я выйду из кинотеатра.