Молоденькая рыжая девушка с матово-белым лицом, старшая дочь мытаря, не решилась выбраться из фургона, только распахнула полог и уставилась на воина огромными серыми глазищами. Во взгляде было обещание. Конопатый мальчик, ее брат, протолкался к всаднику и, преданно глядя снизу вверх, погладил ножны…
Когда первый порыв утих, он спешился и заговорил с беглецами. Расспросил. Рассказывал в основном бородатый здоровяк, остальные изредка поддакивали. Говорил раненый с трудом, сопя и отхаркиваясь — то ли все не мог отдышаться после драки, то ли ему было трудно сдерживать боль. Во время разговора женщины промывали чем-то едким рану, нанесенную ржавым копьем.
В истории, поведанной путнику, не было ничего, заслуживающего внимания. В ней не оказалось ни некромантии, ни тайной вражды чародеев. Ничего. Они услышали пение серебряных труб, потом появились перепуганные путники на взмыленных лошадях. Рассказанное ими было слишком невероятно, чтобы поверить… но солдаты приготовились защищать стену. Они поступали так всегда, если в ущелье объявлялся враг. Когда армия мертвых пошла на приступ, мытарь решил спасти принадлежащие его величеству ценности (а заодно и собственный скарб, разумеется). В фургонах везут воротный налог за последний месяц. Люди, следующие с мытарем, — его семья и прислуга. Всадник снова и снова расспрашивал беглецов, они на разные лады повторяли свою незамысловатую историю. Наконец он догадался, почему мертвые с таким упрямством преследовали именно этих людей. Ответ был прост — и вместе с тем он звучал еще более страшно, чем если бы здесь была замешана магия. Мертвые попросту не умели отказаться от единожды попавшейся жертвы. Армия продолжила путь, но этими несколькими десятками неупокоенных, небольшой частью, армия продолжала тянуться к обреченным. Без мыслей, без осознания, что творят, мертвые продолжали преследовать тех, кто хотя бы ненадолго оказался на их пути. В этом цель и смысл существования войска скелетов — уничтожать все, что встретится.
— Почему же вы не бросили повозки? Ведь можно было разделиться, разойтись в разные стороны? — наконец поинтересовался воин.
Беглецы не сумели ответить. Эта мысль попросту не пришла никому в голову. Мытарь должен был сохранить доверенную ему казну, это ясно… хотя кто бы спросил с него, когда пришел конец света? Но нет, эти люди по-прежнему верили в спасение, а в мире, пережившем нашествие, — кому они будут нужны без собственности? Они надеялись, что удастся уцелеть, начать сначала… тогда пригодится спасенный скарб и будет зачтена преданность его величеству. Да и как не верить в добрую судьбу, если она только что послала нежданное спасение — невесть откуда взявшегося всадника с огромным мечом? Это ли не знак свыше?
Трогательная вера этих людей смутила странника. И он по-прежнему чувствовал, что смертные ему ближе, чем неупокоенные солдаты. На прощание он рассказал беглецам, что армия мертвых свернула у развилки вправо. Здоровяк (ему как раз закончили бинтовать плечо) для пробы пошевелил рукой и сморщился. Больно. Выслушав известие о том, куда идут мертвецы, мытарь помрачнел еще больше. Войско движется к столице королевства и наверняка опередило беженцев. Они хотели сделать крюк, собирались пройти в обход… Теперь им не пробиться к королю, разве что сесть на корабль в Сентино… Сентино? Портовый город, этот тракт ведет как раз к нему.
Сентино праздновал. В городе уже знали, что армия мертвых свернула на восток, и, стало быть, беда миновала. Смерть и ужасы нашествия прошли стороной, к тому же к востоку находилась столица королевства. Граждане Сентино были далеко не самыми преданными вассалами короны. Если столица падет, если сгинет его величество, Сентино получит свободу. Эти чаяния добавляли толику надежды к радости избавления — чудесное сочетание! Всегда отрадно сознавать, что несчастье, как будто предназначавшееся тебе, досталось соседу. Тем более — его королевскому величеству.
Итак, Сентино праздновал. Улицы заполнила нарядно одетая толпа. Мужчины были навеселе, девушки щеголяли в лучших нарядах. Многие надели ярко размалеванные маски, дети сновали в толпе со сладостями в руках, визжали и пели. На площадях играла музыка, молодежь пускалась в пляс, а трактирщики благословляли не только избавление от беды, но и саму беду — не будь армии мертвых, кто бы заставил земляков так отчаянно заливать вином недавний страх! Там и сям торговцы выволокли бочки на улицы и наливали веселым горожанам — те платили, не скупясь. Праздник!
Рыжий конь двигался по улице, точно не замечая бурлящей толпы. Прохожие, спохватившись, уступали дорогу, отскакивали в стороны. Иногда выкрикивали вслед что-то с притворной обидой — скорей шутили, чем бранились. Нынче всем было весело и никому не хотелось затевать ссору. Всадник с любопытством вертел головой, разглядывая пестрые наряды горожан и гирлянды ярких флажков, которыми украсили серые стены домов. Такие же гирлянды были натянуты поперек улиц, и ему несколько раз пришлось склониться, чтобы не задеть клочок тонкой дешевой материи. В окнах горели фонарики в форме черепов — так легкомысленные сентинцы бросали вызов собственным страхам. Здешние люди удивляли путника, они вовсе не походили на тех, что он встретил на дороге, на мытаря и других. В Сентино жили не его люди. И все же приехать в город у моря было необходимо, едва прозвучало слово «Сентино», всадник понял, что должен непременно оказаться там. В Сентино состоится встреча, пропускать которую не следует.
Девушка с лихорадочным весельем в глазах закричала, указывая на всадника:
— Эй, поглядите! Поглядите, он явился на праздник с мечом! Прохожий, мы нынче не готовимся к походу, мы празднуем избавление от нашествия, зачем тебе этот меч? Если ты собрался на войну, ступай к южным воротам, там люди короля зовут под его знамя!
Странник видел посланных монархом вербовщиков, о которых кричала девушка. Сержант и четверо солдат в потускневших кирасах и линялых камзолах. Солдаты били в барабаны и дудели в рожки, а сержант выкрикивал: «Кто желает послужить нашему доброму королю? Кому охота стать героем? Подходи, записывайся в королевскую пехоту! Шесть грошей в день при полном содержании!» Бедняга охрип, его призывам не внял никто. В торговом городе Сентино не находилось желающих становиться героем столь рискованным способом, здесь предпочитали совершать подвиги, сидя за столом — со счетами, долговыми расписками и столбиками монет… Иногда охрипшего сержанта подменял священник. Пока вояка переводил дух, клирик принимался нараспев читать из толстой книги страшное пророчество: «…иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…» Солдаты устали дудеть и бить в барабаны, им прискучил гнусавый голос проповедника. Они ненавидели местных и завидовали им.
Всадник миновал помост, с которого сипел сержант, ему было неловко. Он очень остро ощущал, насколько чужие они в Сентино — и сержант с его людьми, и сам он, всадник с длинным мечом. И толстый обжора, деливший трапезу с мухами, тоже был бы неуместен в счастливом и сытом Сентино.
— Да, да! — не унималась юная горожанка. — Ступай к ним! Тогда найдется хоть один растяпа, других не сыскать! Нам нет дела до короля и его войска!
Воин натянул поводья и поглядел на девушку. Хорошенькая, довольная. Раскраснелась, аккуратно уложенные к празднику черные волосы успели растрепаться, девушке весело. Путник только пожал плечами, не зная, что ответить красавице. Той не требовалось слов — она уже мчалась дальше, примеривая шаг к музыке, звучащей поблизости. Она бежала вприпрыжку, совершенно счастливая. Всадник посмотрел вокруг — прохожие глядели вслед веселой девушке, многие одобрительно кивали. Если королевская власть падет, в Сентино будут только рады. Да здравствуют веселые девушки! Да здравствует праздник! А суровые незнакомцы с мечами пусть проваливают…
Путник двинулся дальше по улице. Он и сам понимал, что неважно смотрится посреди веселящейся нарядной толпы гуляк — со своим громоздким оружием, пропыленным плащом и мрачным лицом. Вскоре он снова услышал знакомый веселый голосок:
