Примас, шедший рядом с ним, вздрогнул и отшатнулся — так резко, что Леон почувствовал на щеке движение воздуха. Он замедлил шаг и, чуть приотстав от остальных, уже шепотом вновь обратился к Айльфу:
— Что тебе?
— Сударь, — Айльф был совершенно серьезен, — это — нехорошее место.
— Ну да? А я думал, это увеселительное заведение.
— Нет… я не то… Будь это обычный подземный ход, кто бы стал его так разукрашивать? Говорю вам, если его когда-то давным-давно и сделали, то не для того, чтобы беспрепятственно проникать за городские стены.
— Вот как? Для чего же?
— Ну… — Айльф прикусил губу, — это что-то вроде… святилища… Да, вот именно.
— Брось, парень. Просто какой-то герцог не поскупился на отделку, вот и все.
— Этот самый герцог, который не поскупился, наверняка и был тут первосвященником. Спускался сюда, чтобы творить обряды.
— Какие еще обряды? Айльф тихонько вздохнул.
— Старой веры, — совсем шепотом сказал он, — какие ж еще? Гунтр рассказывал, раньше, давным-давно, таких подземелий было гораздо больше, чем сейчас, — почитай, под каждым дворцом, под каждым замком… И вели они далеко-далеко, а то и соединялись друг с другом…
Подземные храмы? Храмы, соединяющие королевства? Хотя это, конечно, естественное в таких случаях преувеличение. Черт, и почему из них нельзя вытрясти ничего связного насчет этой их старой веры… Крепко же она в них засела…
— Даже если это храм, — успокаивающе сказал он, — он давно пуст.
— Храмы не бывают пустыми, — возразил юноша, — ведь боги не умирают… Вы только поглядите, как плиты блестят! За ними и по сию пору смотрят.
— С чего бы им не блестеть? Ветра тут нет, пыли нет…
— Как же… — неуверенно ответил Айльф. Коридор изгибался, за поворотом следовал новый поворот — каждый раз оттенок стен и пола чуть-чуть менялся; в конце концов стены стали черными, а пол, напротив, кроваво-красным. Эта перемена почему-то тревожила, сбивала с толку, но Эрмольд вел их, пропуская одни проходы и сворачивая в другие, так уверенно, что Леон начал гадать — уж не является ли сам советник служителем старой веры. Может, он вовсе и не хочет их спасти, а, заманив обманом в подземелье, ведет их теперь на заклание в каком-то темном обряде.
Он досадливо потряс головой, отгоняя морок. Наконец медленно плывущее впереди пятно света вздрогнуло, застыло на месте — это Эрмольд остановился, высоко подняв держащую факел руку.
Они очутились в небольшом круглом зале; потолок подпирали зеленоватые нефритовые колонны с украшенными резным растительным орнаментом капителями, плиты кроваво-красного, с голубыми прожилками, пола инкрустированы золотом — сложное переплете ие тонких линий, вспыхивающих в свете факела, когда Эрмольд чуть-чуть передвигал руку. Леон неожиданно понял, что перед ними план лабиринта.
Переплетение плавно изогнутых линий завораживало, притягивало взгляд, одна золотая нить незаметно перетекала в другую. У Леона неожиданно закружилась голова. Он услышал, как рядом с ним тихонько присвистнул Берг — и сразу закашлялся, словно у него перехватило дыхание. Да и сам он, точно загипнотизированный, с трудом заставил себя отвести взгляд от мягко светящегося металла.
Разумеется, чтобы соорудить такую штуку, вовсе не нужна суперсовременная техника — обошлись же без нее строители пирамид! Достаточно сотен тысяч рабочих — но во всех Срединных графствах не наберешь столько подневольного люда. Да и то народная память сохранила бы пусть искаженные, но все же рассказы о таком строительстве, об этом лабиринте.
— Кто все это сделал? — спросил он вслух. — Неужто предки герцога? Такую красоту? Зачем?
— По преданию, тот, кто возводил замок или дворец, обязан был устроить и подземелье. Может, и впрямь существовал такой обычай. Говорят, — неохотно пояснил Эрмольд, — что такие сооружения строились в одну ночь. Нужно было только знать некое слово. И камни сами складывались в стены. А ходы ползли во мгле, точно черви. Потом, понятное дело, последующие поколения кое-что добавляли к первоначальному плану; тут потайную дверь, там слуховое окно…
— Везде? — переспросил Берг. — Повсюду? Под каждым мало-мальски крупным замком Срединных графств?
— Да… Так говорят.
Леон покосился на маркграфа, но тот молчал — отблеск пламени в золотом плетении, казалось, заворожил его.
— А что, — теперь удивился Эрмольд, — разве у вас в Терре не так?
— Нет, — Берг покачал головой. — Там встречаются самые удивительные постройки. Но не такие.
Эрмольд склонился над планом, приблизил факел, и золотистые линии вспыхнули, точно струйки жидкого огня.
— Мы находимся вот тут, — он осторожно, не дотрагиваясь, указал на красный камушек в одном из многочисленных узлов плетения. — Значит, вам нужно двигаться вон туда. К ночи вы выберетесь наружу — далеко от городских стен.
— Вам? — примас, удрученный гибелью своего секретаря, казалось, только сейчас пришел в себя. — А вы с нами дальше не пойдете?
— Я и так слишком долго отсутствовал, — пояснил советник. — Это могут неправильно истолковать. Вернее, правильно.
Он усмехнулся.
— Не волнуйтесь, господа, здесь не так просто заблудиться, как вам кажется. Ориентируйтесь по цвету стен — оттенок постепенно меняется. Если вы выберете нужное направление, он должен перейти в бирюзовый. А дальше уж коридор пойдет прямо.
— А… факел? — неуверенно спросил Берг. — Кто возьмет факел?
— Вы. У меня есть фонарь.
Он вытащил из складок плаща изящный фонарь голубоватого стекла, поджег фитиль, и в свете двойного пламени линии в лабиринте поплыли, перетекая одна в другую так стремительно, что Леон поспешно отвел взгляд.
Странно, что у него нашелся при себе фонарь. Так, явно… словно он заранее знал, что им придется уходить через подземелье.
Факел Эрмольд протянул Бергу: — Полагаю, вам лучше идти первому. Что ж, прощайте. Надеюсь, вы благополучно выберетесь отсюда — при известном везении в этом нет ничего невозможного — и сдержите свое слово, как я сдержал свое.
Он отвернулся и решительно поспешил назад, к ведущему наверх коридору. Уже на выходе из зала он внимательно поглядел на Берга — в полумраке лицо его казалось гримасничающей маской — и тихо сказал:
— Не давайте отвести себе глаза.
И исчез во тьме.
— Что он имел в виду? — растерянно спросил Берг.
Но коридор уже был пуст, какое-то время до них еще доносился звук шагов — сначала отчетливо, потом шее тише, тише…
— А… мы сумеем сами выбраться отсюда? — маркграф наконец очнулся и потряс головой, точно человек, пробуждающийся после долгого сна.
— Если верить этой схеме, почему бы нет, — ответил Берг, — нам нужно идти вот в этом направлении…
Он прищурился, вглядываясь в мерцающее плетение линий:
— Есть в ней что-то странное.
— Это четырехмерная структура, — тихо сказал Леон на универсальном языке. — Во всяком случае, при определенной интерпретации.
— Что?
— А ты погляди внимательней.
— Пожалуй… — неохотно согласился Берг, не отводя взгляда от пылающего золотом лабиринта. — И что же это, по-твоему, должно означать?
— Понятия не имею.
— Неужели это и впрямь те, другие? — голос Берга упал до шепота.
— Не знаю. Но если не они, то кто же? Эти? Прорыли такую сложную махину, а потом забыли о ней?
— Может, не такую уж и сложную… и не такую уж махину. У страха глаза велики.
— Да ты посмотри, как они странно себя ведут — то держатся так, словно вообще ничего не знают о таких вот подземельях, а то относятся к ним так, словно это в порядке вещей. Либо любые разговоры о подобных лабиринтах табуированы — в каждой культуре есть свои запретные темы, либо… — Он неловко покосился на Берга. — Может, стоит им покинуть такой вот лабиринт, как нечто заставляет их его позабыть, до следующего раза…
— Ну, знаешь… — недоверчиво произнес Берг. — Да какой в этом смысл?
— Прошу вас, господа! — Маркграф возвысил голос. Леон понял, что их спутник с трудом удерживается, чтобы не сорваться в безумную, беспросветную панику. — Говорите так, чтобы я мог вас понимать.