С другой стороны, в отношении техники, несмотря на заимствования, сделанные непосредственно или из военной литературы Запада и несмотря на то, что в царствование сына Алексея переводили и распространяли книгу Плювинеля, старое московское государство отставало от других постоянно на несколько веков. Восходя к эпохе Карла Пятого, эти опыты европеизации совершенно не считались с прогрессом, введенным в военное искусство Густавом Адольфом. Вот каким образом вместе с орудием, которое должно было дать ему победу, Петр Великий получил в наследство от отца также и причину своих первых поражений; и тот из соратников Алексея, Ордын-Нащокин, который всюду вмешивался, подобно своему государю, и имел обо всем наиболее правильное представление, предвидел этот результат. Не от него зависело, что Россия не получила к этому времени армии и даже флота, которые более соответствовали бы ее положению в мире.

Петр Великий считается обыкновенно создателем русского флота. Как в большинстве случаев, где его гению суждено было напечатлеть такие глубокие следы, он между тем только следовал в этом смысле по пути, уже начертанному его предшественниками, и развивал лишь, часто неожиданно и неумеренно, ту программу, которая до него была намечена и даже частью приведена в исполнение. Ему суждено было стать великим выполнителем, а его темперамент вносил в эту задачу больше излишнего увлечения, чем мудрой предусмотрительности.

В царствование Алексея Москва, отодвинутая от Балтийского моря Столбовским миром (1617 год) и оставшаяся лишь при обледеневшем береге северных морей, казалось, должна была отказаться от всякого честолюбия в этой области. Но, в силу парадоксального характера ее исторической эволюции, она совершенно неожиданным образом избежала такого исхода и уничтожила всю прозорливость Густава Адольфа. У швейцарского адмирала были предки в этой стране.

В эпоху новых конфликтов со Швецией, когда армия Алексея заняла большую часть Ливонии, Ордын-Нащокин, управлявший покоренными областями, задумал построить на Двине целую флотилию плоскодонных судов для подвоза подкреплений и провианта. Это нововведение оказало большие услуги в этом отношении, и после задуманного плана взятия Риги оно должно было дать основание флоту на Балтийском море. Но Рига не была взята и, после того как Швеции был отдан, вопреки желанию Нащокина, весь соседний берег, Кардисский мир (в 1661 г.) рассеял этот прекрасный сон.

Алексей однако не пришел от этого в замешательство. В общих взглядах, если не в мелочах, он владел в высокой степени тою чертою нравственного характера, которую мы встречали уже среди качеств его расы, – огромною добродетелью, или страшным недостатком смотря по обстоятельствам: он был упрям. Раз задуманная идея развернуть русский флаг где-нибудь на соленых водах не уходила уже из его ума. За недостатком собственного порта, он задумал воспользоваться иностранным, заведя по этому поводу переговоры с герцогом Курляндии. Потерпев неудачу, он кинулся к Каспийскому морю, задумав обратить во флот суда, которые охраняли бы торговлю его подданных с Персией, и открыли бы им рынки Малой Азии и Индии, предмет отъявленного соперничества между англичанами и голландцами.

Эта мысль явилась у него не впервые. В царствование Михаила Феодоровича, в 1635 году, один голштинский мастер, употребив в дело московских плотников, построил уже в Нижнем Новгороде целое судно – Фридрих, – которое по Волге добралось до южного моря, но тотчас же затонуло у берегов Дагестана. Этот опыт не обескуражил царя; неудачное судно должно было лишь послужить моделью для предположенных теперь построек. Ордын-Нащокину было поручено общее руководство предприятием, с Полуектовым в качестве главного техника. Так как голштинец оказался на высоте положения, обратились к Голландии, откуда в 1667 году Ван-Сведен привез с собою целую партию судовых рабочих с мастером Ван-Гольдтом во главе.

Село Дединово на Оке по соседству с Коломною, славившееся своими отличными плотниками, было намечено на этот раз для устройства там верфи. В ее распоряжении были отданы леса в вяземском и коломенском уездах и тульские литейни, и уже в сентябре 1668 года была готова к отправлению первая эскадра, состоявшая из одного корабля – Орла, о котором мы уже говорили, – из яхты, двух шлюпок и одного челнока. Орел имел в длину 80 футов, а в ширину 21 ф.; дно его было глубиною в 5 ф. На нем было 22 пушки. Прибыв из Амстердама с 14 человеками экипажа, капитан Давид Бутлер, принял главное начальство над новою эскадрою.

Между прочим отправка ее в путь задержалась из-за непогоды, и только в конце 1669 года, ценою также огромных усилий, «царский флот» был доставлен к якорной стоянке на Астраханском рейде. Он стоил 9021 рубль. Это было очень дешево, но, увы, имея целью уничтожить пиратов, эта попытка как раз совпала с выступлением на сцену Стеньки Разина, и в следующем году «Орел» и его эскадра были сожжены по приказу атамана. Алексей в этом отношении смог завещать своему сыну лишь память и пример такого предприятия. Мы знаем, что это оказалось достаточным, и самая попытка, хотя и несчастливо окончившаяся при самом ее начале, покрыла бы славою второго Романова, если бы по своему авантюристскому и химерическому характеру она не создала в итоге обманчивую иллюзию, в силу которой русский флот и был основан отчасти несколько лет спустя и которой он не перестает жить с тех пор.

Алексей однако оставил в наследство и другие залоги будущего, менее случайные, о которых частью уже упоминалось в этом томе и на которые будет еще обращено в дальнейшем внимание читателя.

Внешняя политика первых Романовых была еще главным образом направлена на восток, на поле действия, где она приобретает совершенно особенный характер. Вековые распри с ее непосредственными соседями европейского запада, с Польшей и Швецией, составляют исключение. Они приобретают в эту эпоху такое важное значение, что нам показалось необходимым посвятить им несколько отдельных глав во второй части этой книги. Представляя собой лишь рекогносцировку неизвестных земель, смелые попытки или робкие нащупывания почвы, другие сношения Москвы семнадцатого века с западом требуют только общего обозрения, для которого совершенно достаточно этой главы.

С середины предшествующего века московские дипломаты объехали все столицы западного континента, и англомания стала в Москве играть значительную роль, вторгаясь даже в частную жизнь Грозного. Но из этого не создалось однако никакой близости. Этому мешали различные препятствия, среди которых следует поставить в первую голову обоюдное незнание взаимного положения. Сведения, собранные в Москве по поводу иноземных стран и совершавшихся в них событий, печатались в газете, носившей название Куранты, – от латинского слова currens, – общее и для многих газет, издававшихся в Германии, Голландии и Польше. Но, издаваясь в департаменте иностранных дел (Посольском приказе или в канцелярии посланников) в количестве двадцати номеров в год, бюллетень этот оставлял желать много как по точности, так и по быстроте сообщений.

Посланный в 1656 году в Италию стольник Чемоданов узнал, прибыв по назначению, что «герцог Франциск», к которому были адресованы его вверительные грамоты, уже имел третьего преемника! Через десять лет Потемкин, отправляясь в Испанию, узнал, что собирался также обратиться к королю Филиппу IV, который умер два года тому назад!

Эти посланцы были, впрочем, по большей части новички, совсем не знавшие ни обычаев, ни приличий тех стран, которые они посещали, но очень старавшиеся ввести там чисто кремлевский ритуал. Очень пунктуальные в области этикета, они расточают излишние проявления почтения, требуя при этом выполнения таковых и с другой стороны, что им удается с трудом. Во Флоренции Чемоданов и его помощник, дьяк Постников, падают ниц перед государем и целуют ему ноги, после чего они считают себя обиженными когда, при произнесении имени царя, герцог не отвечает никаким жестом, который имел бы такое же значение.