Опустошив персидский берег от Дербента до Баку, Разин добрался до Решта. Вступив с ним в переговоры и обменявшись заложниками, наместник города, Будар-хан, открыл рейд для казацкой флотилии, и в то время как слухи об этом событии подняли всю Донскую область, Стенька стал мечтать о стоянке на персидской территории и предложил свои услуги шаху.
В таком виде это предприятие открывало перспективы, которые могли стать соблазнительными даже для Москвы. Ермак со своими товарищами начал совершенно таким же образом покорение Сибири, с той только разницей, что те не встретили там правильно организованной власти, с которой правительство их страны находилось бы в определенных отношениях. Шах и предложения, которые ему делал Разин, только портили дело. Между тем в Кремле не отчаивались уладить дело, если бы только Стенька с товарищами не поставили себя в такое положение, при котором какой бы то ни было компромисс с ними и с их действиями и поступками был совершенно не возможен. В Реште они повели себя таким образом, что восстание жителей принудило их быстро покинуть город, оставив на месте 400 человек.
Они устроили ужасную месть в Ферабаде. Явившись туда сначала под видом людей с самыми мирными намерениями и с целью будто бы завязать коммерческие сношения на местном рынке, они потом неожиданно набросились на доверчивое население. Весною 1669 года они продолжали свою месть, вернувшись на восточный берег Каспия с целью грабежа туркменских улусов. Набросившись затем на персидский флот, они нанесли ему полное поражение. Персидский адмирал, Менеди-хан, едва убежал с тремя галерами, оставив в руках победителей сына и дочь, которую Стенька сделал своею любовницею.
Воспоминание об этом походе сохранилось в одной казацкой думе, где Разин имеет сотоварищем по оружию Илью Муромца, эпического героя национального мифа, современника Владимира!
Но уже настоящая эпопея казацкого атамана приняла опасный оборот. Переговоры с шахом не привели ни к чему и победоносные, но истощившие все свои усилия и неспособные дольше продержаться на море и прокормиться на нем, Стенька с товарищами не знали, ни что им делать, ни как поступить с награбленною ими богатою добычею. В глубине души, следуя своим наклонностям, они охотно закончили бы эту авантюру обычной и тривиальной развязкой казачьих набегов по Черному морю: возвращением в донские станицы с пожитками убитых и ограбленных «нехристей». Но они имели неосторожность бравировать перед московским правительством, и путь к отступлению был им отрезан. Решившись в свою очередь отомстить и приготовившись на этот раз получше, астраханский воевода поджидал их на дороге с 36 галерами и 4000 стрельцов.
Плохо осведомленный и всегда неосторожный Стенька натолкнулся на эту огромную силу, должен был отступить и, преследуемый, заключил капитуляцию. Прозоровский, соблюдая данные ему инструкции, показал себя склонным к примирению. Казаки соглашались отдать все то, что они некогда забрали как на мусульманской территории, так и в других местах, а разграбление берегов Каспийского моря могло сойти за законную репрессию за набеги на прибережные московские владения, которым они подвергались периодически со стороны подданных или данников Персии. Был заключен на этом основании трактат. 25 августа 1663 года Стенька со своими товарищами торжественно подписали акт подчинения в городской думе Астрахани. Атаман сдал свою булаву, подтвердил клятвою выполнение принятых на себя обязательств и послал в Москву депутацию, которая получила лишь снисходительный выговор.
Затем он стал пировать с воеводами, одарил их богатыми персидскими материями, бил челом царю от покоренных городов во владениях шаха и добился того, чего хотел: позволения вернуться на Дон с остатками добычи. Обещав выдать свою артиллерию, он сохранил для себя двадцать пушек, в которых, как он утверждал, он настоятельно нуждался, чтобы переходить с ними степь и держать в страхе крымских или азовских татар и турок.
Воеводы, получившие позже выговор за то, что они не удержали казаков и не смешали их со стрелецкими полками, на деле не могли тогда и думать о подобной попытке. Стенька с товарищами импонировал им: все в шелку, с руками, полными золота, они вызывали у них воспоминания об Олеге и его дружине, наводнившими Киев богатствами, добытыми на греческой земле. Так же как и ладьи этого легендарного героя, лодки Стеньки были разукрашены шелковыми веревками и парусами. Сами еще наполовину казаки и живя в городе, где все дышало еще духом дикой независимости, стрельцы, единственная сила, которой располагал Прозоровский со своим помощником, не были безусловно испытанными людьми. Искушение было слишком велико для них, чтобы не слиться с этими удивительными гостями, которые бегали по кабакам в бархатных кафтанах и, чтобы заплатить, небрежно срывали со своих шапок ценный алмаз.
И при этом держа в своих сильных руках этих диких пленителей рек и морей, Стенька казался таким добрым, великодушным и щедрым! Как он был не похож на требовательных и жестоких к бедноте воевод. Хотя он и требовал, чтобы с ним обращались, как с государем, заставляя, при встречах с ним, становиться на колени, бить челом, но при этом он все разрешал и никогда не отказывал ни в чем.
Прибыв в то время в Астрахань со знаменитым Орлом, этим первым образцом зарождающегося русского флота, голландец Стрюйс видел атамана и описал его в следующих красках:
«Он имел важный вид, благородную осанку и гордое выражение лица. Был хорошо сложен и лицо немного попорчено оспой. У него была способность возбуждать к себе страх и заставлять любить себя… Мы нашли его в его шатре с доверенным лицом по имени „Чертовы усы“ и несколькими другими офицерами… Наш капитан подарил ему две бутылки водки, и он принял их с радостью, так как уже давно не пил ее… Он дал нам знак сесть и выпил за наше здоровье… но почти ничего не сказал и не обнаружил никакого желания узнать, что нас собственно привело в эту сторону… Мы вернулись, чтобы повидать его еще раз и нашли его на реке в разрисованной и позолоченной лодке, бражничавшим и веселившимся с несколькими своими офицерами. С ним была персидская княжна».
Своей красотой, обаянием своего знатного происхождения эта любовница еще более поднимала престиж Стеньки, возбуждая однако частенько некоторую ревность у его товарищей. Этим и можно объяснить тот неожиданный поступок, которым, судя по легенде, и окончился в один прекрасный день этот роман. Пируя со своей компанией, в роскошной лодке, среди сцены пьяной влюбленности, атаман вдруг нагнулся над рекою и произнес проникнутую мрачным лиризмом следующую тираду:
– Матушка, дорогая Волга, два года осыпала ты меня своей щедростью, давала мне золото пригоршнями и всякие богатства. В свою очередь я обязан тебе принести достойную тебя жертву. Возьми же из всего, что я имею, самое дорогое мне и самое драгоценное, лучшую часть моей добычи, мою неоцененную кралю…
И, схватив прекрасную персиянку, он бросил ее в волны.
Сообщая этот факт, Стрюйс не говорит, что был его очевидцем, и реальность этого события кажется нам тем более сомнительной, что с ним мы встречаемся снова в сказочном эпосе о Садке. Стенька, очевидно, презирал все, включая сюда и человеческую жизнь, презрение, общее большинству авантюристов, ему подобных, и вся его жизнь представляла собой одну кровавую оргию. Можно, следовательно, предположить, что он убил дочь Менеди-хана, но, конечно, при менее мелодраматических обстоятельствах. Исполняя обязанность высокого судьи, он однажды приказал повесить за ноги женщину, виновную в прелюбодеянии, и утопить ее сообщника.
Подобного рода поступки, слишком часто повторявшиеся, возбудили у астраханских воевод желание освободиться возможно скорее от такого беспокойного собутыльника и 4-го сентября они увидели с радостью, что он куда-то отправляется. Поднявшись по Волге, атаман дал о себе знать еще несколькими эксцессами: вопреки формальному запрещению, он велел для себя открыть ворота Царицына, напоил своих людей водкой за счет жителей, велел отодрать местного воеводу, Григория Унковского, выдернув ему к тому же бороду, и кончил тем, что отправился к Дону, куда явились уже ему навстречу его посланцы, отправленные им в Москву. Получив выговор, но вместе с тем и прощение, они должны были вернуться в Астрахань и реабилитировать себя усердной службой. Но они предпочли по дороге передушить своих конвойных и соединиться со своим начальником. Имея таких товарищей, Стенька не мог и думать о соблюдении недавно принятых им обязательств и войти в обычную колею.
