Возможно, что вы блефовали с фотокопиями писем, но у вас был хороший шанс или, во всяком случае, единственный шанс доказать, что вы способны осуществить свою угрозу и пустить их в ход, не ограничившись уже отданными письмами. Если это правда, то фотокопии станут серьезной уликой против вас. Интересно, не пользовались ли вы типографским оборудованием газеты «Райтсвиллский архив»? Как-никак, в прошлом году она принадлежала вам.

И наконец, сами деньги. Говард взял пятьдесят пятисотдолларовых купюр из вашего сейфа, вручил их мне, а я, в свою очередь, передал их «шантажисту», а иными словами, вернул вам. — Эллери наклонился и любезно осведомился: — Вы уничтожили эти двадцать пять тысяч долларов, мистер Ван Хорн? Сомневаюсь. Основная слабость вашего плана состояла в том, что вы были твердо уверены: уж вас-то никогда не заподозрят. Вряд ли вам могло прийти в голову сжечь пятьдесят пятисотдолларовых купюр. Вы ведь знаете, как достаются деньги, и у вас был тернистый жизненный путь — от бедняка разнорабочего до крупного бизнесмена. Но я также сомневаюсь, что вы решились их использовать. Скорее всего, вы где-то спрятали эти купюры, мистер Ван Хорн. Уверяю, больше у вас не будет возможности их уничтожить. Да, кстати, я до сих пор сохранил ваш список с их серийными номерами. Это своего рода «память» о моем самом знаменательном «успехе».

Дидрих поджал губы и нахмурился.

— Не знаю, не могу сказать, что вы сделали со вторыми двадцатью пятью тысячами долларов. С деньгами Дж. П. Симпсона, которые я оставил для вас в камере хранения на станции Райтсвилла. Но возможно, в банке есть запись этого счета, и если вы положили их туда, где хранятся ваши прочие счета, то вбили еще один гвоздь в крышку вашего гроба.

— Поверьте мне, я стараюсь с уважением следить за ходом ваших рассуждений, мистер Квин, — отозвался Дидрих. — Возразите мне, если я ошибаюсь. Допустим, что все это правда, однако она способна лишь связать меня с шантажистом, и не более того.

— И не более того, мистер Ван Хорн? — засмеялся Эллери. — Доказывать, что вы шантажист, будет следствие. Ему предстоит серьезная и важная работа. И тогда выяснится, что вы знали об интимных отношениях вашей жены с Говардом. А значит, будет разрушена единственная линия обороны, которая до поры до времени психологически оправдывала вашу роль в целом деле: презумпция вашего неведения о происходящих событиях. У вас появится мотив, мистер Ван Хорн, и дело обернется против вас.

Я могу вообразить себе, как прокурор повернет дело против вас, — продолжил Эллери. — И заранее ему сочувствую, поскольку он столкнется с трудностями. Но в итоге сможет доказать две вещи. Первое — вам было известно, что жена изменяла вам с вашим сыном. Второе — вы планировали наказать их обоих и убили жену своими руками, а сына подтолкнули к самоубийству.

Но сначала следствие докажет, что вы были шантажистом. А если вы были шантажистом, то, соответственно, знали об их любовном романе. И когда следствие сделает очередной шаг, то докажет, что вы решили расправиться с ними обоими. Оно продемонстрирует ваше скрытое участие во всей череде происшествий. Это приведет к новому доказательству, и станет ясно, что Говард нарушил десять заповедей по вашей воле. Или, иначе говоря, что вы навязали ему большую часть преступлений. Боюсь, что в процессе разбирательства мои прошлогодние аргументы не выдержат суровой проверки и разлетятся на мелкие куски. Вы солгали, сказав, что обращались в детективное агентство Конхейвена и просили разузнать о родителях Говарда. Я сумею опровергнуть вашу ложь, и меня поддержит Бермер (у которого, кстати, превосходная репутация в штате). Я разоблачу вашу выдумку о мифическом докторе Сауфбридже и открыто назову вас лжецом. А Уолферт всегда сможет подкрепить мои утверждения, и я буду с неподдельным интересом наблюдать за ним, мистер Ван Хорн. Ведь он выплеснет свою ненависть к вам, накопившуюся за долгие годы.

Полиции придется поработать и над рядом других торчащих из плана углов. Вот, например, наркотик, который вы дважды подмешивали Говарду в питье, чтобы он уснул. Быть может, возникнет даже необходимость в эксгумации трупа Говарда для определения состава этого наркотика в уцелевших тканях. И если полиция справится с таким делом, то ей не составит труда доказать, что наркотик приобрели именно вы. Ну и так далее.

Однако Дидрих опять слабо усмехнулся:

— Слишком много натяжек и юридических клаузул, мистер Квин. Но, даже если согласиться с вашей логикой, в ней обнаружится ряд упущений. Сколько подробностей, и ни слова о моей причастности к самому событию… к убийству.

— Да, — подтвердил Эллери, — тут вы правы. Возможно, это никому не удастся доказать. Но, мистер Ван Хорн, лишь немногих убийц судят на основании прямых улик. Отдельные факты сведут воедино, учтут обстоятельства дела и вас… обвинят в убийстве… Да, — сказал Эллери после короткой паузы. — По-моему, это важно, мистер Ван Хорн. Вам предъявят обвинение, вы предстанете перед судом, обо всей истории снова заговорят, и великий Дидрих Ван Хорн, до сих пор вызывавший симпатии общества, обманутый муж и отец, раскроет свою суть. Окружающие поймут, что вы крайний эгоцентрик и совершили убийство из мести. Не спонтанное убийство, не эмоциональный взрыв от случайно обнаруженного предательства, а хладнокровное, обдуманное, спланированное, преднамеренное преступление.

Вы старый человек, мистер Ван Хорн, и я не могу себе представить, будто вас страшит смерть. Вы человек сильный, мужественный и вряд ли вообще чего-нибудь боитесь. Но мне кажется, перспектива быть выставленным на всеобщее обозрение вас испугает. Какая болезненная, мучительная гибель, какое ужасное наказание! От подобных наказаний человек страдает, даже когда лежит на дне могилы.

Теперь Дидрих уже не улыбался. Больше он ни разу не улыбнулся. Он безмятежно сидел в инвалидном кресле, и Эллери его не беспокоил. Мистер Квин просто стоял поодаль и глядел на старика.

Но затем Дидрих поднял голову, осмотрелся по сторонам и с горечью спросил:

— Если я поставил своей целью убить суку и навязать преступление щенку, то почему не сделал это прямо, без всяких ухищрений? Для чего мне понадобился высокопарный, нелепый замысел с десятью заповедями?

Когда Эллери ответил, его тон не изменился, хотя лицо густо покраснело.

— У детектива может быть одно объяснение, а у психолога — другое, — сказал он. — Истина — в сочетании этих объяснений.

Вы сильный, крепкий человек и большую часть жизни занимались практическими делами, бизнесом. Но по сути вы весьма рассудочны, мистер Ван Хорн. И, подобно всем тиранам, привыкли размышлять. Вы никогда не поступали наобум, под влиянием импульса. Вам нужно было заранее обдумать и спланировать каждый шаг, как в сражении или в политическом перевороте. Вы «лепили» Говарда с его младенческих лет. Вы «планировали» Салли столь же сознательно, как Говард планировал свои статуи. Она полагала, будто вы внезапно полюбили ее, и ошибалась. Она не знала, что вы решили жениться на ней еще в тот день, когда увезли ее из Лоу-Виллидж, и постепенно начали превращать в женщину, готовую в будущем разделить с вами царство.

Идея десяти заповедей в ряде отношений стала вдохновенной кульминацией вашей интеллектуальной жизни. Она обладала размахом и мощью. Она была просто грандиозной. Достойной Дидриха Ван Хорна.

А зародилась она, как и все логические построения, с предпосылки. Ваша предпосылка оказалась двоякой: вы должны были наказать предавших вас близких и, наказав их, остаться вне подозрений. Или, если сформулировать еще жестче, должны были их убить и выйти сухим из воды. Вам причинили ущерб, и ваше эго не вынесло обиды. Неудивительно, вы ведь не только эгоист, но и человек с манией величия. Оскорбившим всесильного властителя предстояло испытать на себе его гнев и могущество. Он твердо решил возместить ущерб, нанесенный его эго, и покарать обидчиков, показав, что законы, которым подчиняются обычные люди, не для него, а его власть выше любого закона.