— Сюда, дорогая, — сказал он, наконец, несколько хрипло, — он собирался прочистить горло, но остановил себя. Необходимость прокашляться являлась верным симптомом того, что он нервничает или смущен. Барбара подшучивала над этой чертой в прошлом, и теперь ему не хотелось этого делать — как перед Барбарой, так и перед самим собой. Они пересекли маленькую переднюю, Хорнблауэр открыл дверь в спальню, отошел в сторону, чтобы пропустить Барбару вперед, затем вошел сам и закрыл дверь. Барбара стояла в центре комнаты, повернувшись спиной к передней части большой кровати. На губах ее играла улыбка, одна из бровей приподнялась чуть-чуть выше, чем другая. Она подняла руку, чтобы расстегнуть застежку плаща, но снова опустила ее. Имея дело со своим непредсказуемым супругом, не понятно было, плакать ей или смеяться, но она принадлежала к роду Уэлсли, и гордость не позволяла ей зарыдать. Она овладела собой как раз за секунду до того, как Хорнблауэр подошел к ней.
— Дорогая, — произнес он, взяв ее ледяные руки.
Она улыбнулась в ответ, но в улыбке ее, пусть веселой и игривой, могло быть немного больше нежности.
— Ты рад видеть меня? — спросила она. Голос ее звучал спокойно, не выдавая ни тени волнения.
— Конечно. Конечно, дорогая. — Хорнблауэр пытался вести себя сдержанно, подавляя инстинктивное желание уйти в себя, пробудившееся, когда присущая ему телепатическая чувствительность предупредила его об опасности. — Просто я с трудом могу поверить, что ты рядом, дорогая.
Это было истинной правдой, и высказавшись, Хорнблауэр почувствовал успокоение, избавившись частично от своей скованности. Он обнял и поцеловал ее, когда они разомкнули губы, можно было заметить, что в глазах ее застыли слезы.
— Кастльро, прежде чем отправиться в штаб-квартиру союзников, решил, что герцогиня должна приехать сюда, — пояснила она. — Так что я поинтересовалась, могу ли я отправиться вместе с ней.
— Рад, что ты так поступила, — сказал Хорнблауэр.
— Кастльро называет ее единственным мужчиной во всем бурбонском семействе.
— Не удивлюсь, если это окажется правдой.
Теперь они оттаяли — два гордых человека, в очередной раз понявших, что жертва, на которую один идет ради другого, необходима для удовлетворения их нужды друг в друге. Они снова поцеловались, и Хорнблауэр почувствовал, как тело ее расслабляется в его объятиях. Потом раздался стук в дверь, и они расцепили объятия. Это был Браун, присматривающий за полудюжиной моряков, несущих багаж Барбары. Горничная Барбары — маленькая негритянка Геба, немного помедлила в дверях прежде, чем войти. Барбара подошла к зеркалу и стала снимать плащ и шляпу.
— Маленький Ричард, — словоохотливо сообщила она, — чувствует себя хорошо и совершенно счастлив. Он без умолку болтает, и постоянно копает. Его собственный угол в саду выглядит так, будто там поработала целая армия кротов. В этом сундуке несколько его рисунков, которые я сохранила для тебя — хотя вряд ли кто сможет утверждать, что они говорят хоть о наличии хоть каких-нибудь способностей к рисованию.
— Было бы странно, если бы таковые имелись, — сказал Хорнблауэр, усаживаясь.
— Полегче с этим чемоданом, — прикрикнул Браун на одного из моряков. — Это тебе не бочонок с солониной. Осторожнее, так. Где разместить вещи ее светлости, сэр?
— Оставьте их здесь, у стены, Браун, — сказал Барбара. — Геба, вот ключи.
Казалось совершенно невероятным и неестественным сидеть здесь и смотреть, как Барбара прихорашивается у зеркала, как Геба распаковывает вещи — здесь, в том самом городе, в котором он является военным губернатором. Такая ситуация беспокоила узконаправленный ум Хорнблауэра. За двадцать лет жизни на море его мышление до некоторой степени утратило гибкость. Всему свое время и свое место.
Вдруг Геба негромко вскрикнула. Хорнблауэр, обернувшись, заметил, как Браун обменялся взглядами с одним из моряков: последний, видимо, не озабоченный представлениями о месте и времени, слегка ущипнул Гебу. В деле с моряком на Брауна вполне можно положиться, его собственное вмешательство в такие вопросы будет несовместимо с достоинством коммодора и губернатора. Едва Браун вместе с носильщиками вышел, стук в дверь возвестил о приходе целой процессии посетителей. Вошел конюший, передавший распоряжение герцога, что за обедом сегодня вечером все должны быть в парадной форме и напудренные. Хорнблауэра это привело в ярость: за свою жизнь он лишь трижды пудрил волосы, чувствуя себя при этом по-дурацки. Сразу следом вошел Хоу, озабоченный теми же проблемами, но с другого конца, что еще более озлило Хорнблауэра. Какая из властей должна поставить на довольствие леди Барбару и ее прислугу? Где будет размещаться последняя? Хорнблауэр выставил его вон с приказом прочитать правила и самому найти подходящую формулировку. Барбара, сосредоточенно поправляя страусиные перья, заявила, что Геба будет спать в гардеробной, в которую вела дверь из спальни. Затем пришел Доббс: он просмотрел почту, прибывшую на «Газели», и среди писем имелись такие, с которыми нужно было ознакомиться Хорнблауэру. Кроме того, определенные документы требовали внимания губернатора. Пакетбот отправляется ночью, а приказы должны быть подписаны губернатором. И еще …
— Хорошо, я сейчас буду, — сказал Хорнблауэр. — Извини меня, дорогая.
— Бони снова побили, — радостно объявил Доббс, едва они вышли из спальни. — Пруссаки взяли Суассон и разгромили два корпуса наполеоновской армии. Но это еще не все.
К этому времени они уже пришли в кабинет, и Доббс передал Хорнблауэру для изучения еще один документ.
— Лондон, наконец, решил предоставить в наше распоряжение какие-то силы, — пояснил Доббс. — Милиция начала набирать волонтеров для службы заграницей — сейчас, когда война вот-вот закончится — и мы получим столько батальонов, сколько захотим. На это письмо нужно ответить с ночным пакетботом, сэр.
Хорнблауэр старался выбросить из головы мысли о пудре для волос и о любвеобильности Гебы, чтобы сосредоточиться на проблеме организации наступления на Париж по долине Сены. Что ему известно о боевых возможностях милиции? Для того чтобы командовать ей, нужен генерал, который будет старше его по званию. Какими законами определяется старшинство между губернатором, назначенным согласно патенту и офицерами, командующими войсками? Ему должно было быть это известно, но формулировка ускользала из памяти. Пробежав послание в первый раз, он не понял ни слова, и заставил себя начать чтение снова, уже более внимательно. Подавив зародившееся в нем на секунду желание отложить письмо в сторону и приказать Доббсу действовать по собственному разумению, он овладел собой и начал спокойно диктовать ответ. Войдя во вкус, Хорнблауэр вынужден был даже несколько сдерживать себя, чтобы позволить легкому перу Доббса угнаться за ним.
Когда все было готово, он поставил свою подпись под дюжиной документов и вернулся в спальню. Барбара стояла перед зеркалом, оценивая, как она выглядит в белом парчовом платье, с перьями в прическе бриллиантами на шее и в ушах. Геба держала шлейф, готовая прийти на помощь.
При виде Барбары, прекрасной и исполненной достоинства, Хорнблауэр замер, но причиной этого был не только великолепная наружность его супруги. Внезапно он осознал, что теперь не сможет воспользоваться помощью Брауна, чтобы одеться, по крайней мере, не здесь. Как можно менять брюки, бриджи или чулки в присутствии всех — Барбары, Гебы и Брауна. Он извинился, так как Браун, шестым чувством определявший, что Хорнблауэр закончил разбираться с делами, уже стучался в дверь. Они взяли все, что, по их мнению, было нужно, и удалились в гардеробную (даже здесь сразу чувствовался аромат духов), где Хорнблауэр стал торопливо переодеваться. Бриджи, чулки, расшитая золотом перевязь для шпаги. Браун, как и следовало ожидать, уже подыскал в городе женщину, которая прекрасно умело крахмалить воротнички: так, чтобы они держали форму, но не хрустели при сгибании. Браун набросил на плечи Хорнблауэру накидку, тот сел, наклонив голову, над которой Браун стал хлопотать с флаконом пудры и расческой. Выпрямившись и поглядев в зеркало, Хорнблауэр испытал при виде результатов удовольствие, в котором не хотел себе признаться. Получилось так, что остатки шевелюры Хорнблауэра значительно отрасли за последнее время, просто по причине того, что ему некогда было постригаться, и Браун самым лучших образом собрал их белоснежную копну, сквозь которую совершенно не просвечивала лысина. Посыпанные пудрой волосы прекрасно сочетались с его загрубевшим от ветра лицом и карими глазами.
