– Что за нелепая мысль. – Катинка не скрывала досады, вызванной таким поворотом в разговоре. – Скажи, твой брат так же красив, как ты?

Пальцы Сакины снова дрогнули и застыли. Ага! Это ее задело. Катинка молча улыбнулась и спросила:

– Ты слышала мой вопрос, Сакина?

– Для меня Альтуда самый красивый из всех мужчин на земле, – негромко ответила Сакина и тут же пожалела о своих словах.

Она инстинктивно чувствовала, что опасно открывать этой женщине свои уязвимые места, но слово не воробей.

– Сколько лет Альтуде?

– Он старше меня на три года. – Сакина не поднимала глаз. – Мне необходимо принести лекарства, госпожа.

– Буду ждать, – ответила Катинка. – Возвращайся быстрей.

Катинка легла на подушки и лежала, улыбаясь или хмурясь яркой последовательности образов и слов, возникавших в ее сознании. Ожидание будоражило ее, в то же время принося беспокойство и неудовлетворенность. Слова Неторопливого Джона звучали в ее голове, как звон соборного колокола. Они тревожили. И она не могла дольше оставаться без движения. Вскочив, Катинка начала прохаживаться по комнате, как охотящийся леопард.

– Где эта девчонка? – спросила она, увидела собственное отражение в высоком зеркале и повернулась, вглядываясь в него. – Кали, – прошептала она и улыбнулась. – Какое необычное имя. Какое тайное и великолепное имя!

Она увидела в зеркале Сакину, но повернулась не сразу. Красота темноволосой девушки прекрасно оттеняла ее собственную красоту. Катинка вглядывалась в два лица и чувствовала, как возбуждение прокатывается по ее жилам, щекочет их.

– Я принесла мазь для вашей ноги, госпожа.

Сакина стояла за ней. Взгляд ее был непроницаем.

– Спасибо, моя маленькая ласточка, – прошептала Катинка.

«Хочу, чтобы ты всегда принадлежала мне, – подумала она. – Ты должна принадлежать Кали».

Она вернулась на диван, и Сакина снова склонилась перед ней. Вначале мазь была холодна, потом от нее начало растекаться тепло. Пальцы Сакины действовали проворно и искусно.

– Не люблю, когда что-нибудь красивое уничтожают без необходимости, – прошептала Катинка. – Ты говоришь, твой брат красив. Ты очень его любишь, Сакина?

Не услышав ответа, она взяла Сакину за подбородок. И подняла лицо девушки, чтобы видеть ее глаза. От увиденной в этих глазах боли ее сердце забилось сильнее.

– Моя милая маленькая ласточка.

«Я затронула самые глубины ее души», – возбужденно подумала она. И, убирая руку, провела пальцами по щеке Сакины.

– Я только что пришла от Неторопливого Джона, – сказала она, – но ты ведь видела, как я возвращалась? Ты следила за мной, верно?

– Да, госпожа.

– Повторить то, что рассказал мне Неторопливый Джон? Рассказать о его комнате в замке и о том, что там происходит? – Катинка не стала ждать ответа, но продолжала негромко говорить. Когда пальцы Сакины застыли, Катинка прервала рассказ и приказала: – Не останавливайся, Сакина. У тебя волшебные прикосновения.

Когда она наконец умолкла, Сакина беззвучно плакала. Ее слезы были медленны и тягучи, как капли масла, вытекающие из пресса для оливок. Они блестели на красном золоте ее щек. Немного погодя Катинка спросила:

– Давно ли твой брат в замке? Я слышала, прошло четыре месяца с тех пор, как он вернулся с гор за тобой. Так много времени, а его все еще не судили и не приговорили.

Катинка ждала; мгновения текли бесконечно медленно, как слезы девушки.

– Губернатор Клейнханс допустил оплошность – или его кто-то уговорил, я думаю. Но мой муж человек энергичный и преданный делу. Он не допустит, чтобы правосудие не совершалось так долго. Ни один предатель не спасется от него.

Теперь Сакина не таясь смотрела на Катинку полными боли глазами, а та продолжала:

– Он пошлет Альтуду в тайную комнату Неторопливого Джона. И Альтуда перестанет быть красивым. Какая жалость! Как же нам помешать этому?

– Хозяйка, – прошептала Сакина, – ваш муж. У него власть. Все в его руках.

– Мой муж – слуга Компании, верный и неподкупный слуга. Он не станет уклоняться от исполнения своего долга.

– Хозяйка, вы так прекрасны. Ни один мужчина не может отказать вам. Вы можете убедить его. – Сакина медленно опустила голову и прижалась лицом к обнаженному колену Катинки. – Всем сердцем, всей душой умоляю, госпожа.

– А на что ты готова ради спасения брата? – спросила Катинка. – Какую цену ты заплатила бы, моя маленькая ласточка?

– Нет слишком высокой цены, нет такой жертвы, на которую я бы не пошла. Просите чего угодно, госпожа.

– Но надежды освободить его нет, Сакина. Ты ведь это понимаешь? – мягко спросила Катинка.

«Да я бы никогда и не захотела этого, – подумала она. – Пока брат в замке, эта маленькая ласточка останется в моей клетке».

– Я не рассчитываю на это.

Сакина подняла голову; Катинка снова взяла ее за подбородок, на этот раз обеими руками, и наклонилась вперед.

– Альтуда не умрет. Мы с тобой спасем его от Неторопливого Джона, – пообещала она и поцеловала Сакину в губы, влажные от слез, горячих, соленых, почти как кровь. Сакина медленно раскрыла губы, словно лепестки орхидеи перед колибри, ищущим нектара.

Альтуда. Сакина собралась, заставляя себя думать только о брате. Катинка между тем, не переставая целовать ее, взяла ее руку и провела к себе под платье, остановив на гладком белом животе. Альтуда, это ради тебя, только ради тебя, молча говорила себе Сакина, закрывая глаза и проводя пальцами по шелковому животу, добираясь до тонких густых золотистых волос у его основания.

Утро следующего дня выдалось безоблачное. Воздух холодный, но солнце ослепительно яркое, и ветер утих. С лесов Хэл видел закрытую дверь темницы. Дэниел все время держался с ним рядом: принимая на свои широкие плечи часть работы Хэла, он защищал его от хлыста Барнарда.

Когда из ворот показался Неторопливый Джон и неторопливо и размеренно двинулся по двору, Хэл устремил на него безумный взгляд. Неожиданно, когда палач проходил под лесами, Хэл схватил тяжелый молоток каменщика, лежавший у его ног, и размахнулся, чтобы запустить его в голову Неторопливому Джону.

Огромный кулак Большого Дэниела сомкнулся вокруг его запястья. Дэниел отобрал у Хэла молоток, как игрушку у ребенка, и положил на стену так, чтобы Хэл не мог его достать.

– Зачем ты это сделал? – спросил Хэл. – Я убил бы эту свинью.

– Без толку, – сочувственно ответил Дэниел. – Убив слугу, ты не спасешь сэра Фрэнсиса. Ты пожертвуешь собственной жизнью и ничего этим не добьешься. К твоему отцу просто пошлют другого палача.

Мансеер вывел из темницы сэра Фрэнсиса. Тот не мог сам идти на перевязанных переломанных ногах, но когда его тащили по двору, голову держал высоко.

– Отец! – страдая, крикнул Хэл. – Я не выдержу этого.

Сэр Фрэнсис посмотрел на него и достаточно громко, так что слышно было на верху стены, ответил:

– Будь сильным, мой сын. Ради меня будь сильным.

Мансеер сволок его вниз, под арсенал.

День тянулся долго – в жизни Хэла еще не бывало такого длинного дня, – и северную сторону двора накрыла глубокая тень, когда из-под арсенала появился Неторопливый Джон.

– На этот раз я убью эту проклятую свинью! – выпалил Хэл, но Дэниел опять обхватил его так, что Хэл не сумел вырваться, и палач медленно прошел под лесами и исчез в воротах.

С перекошенным бледным лицом во двор вышел Хоп. Он позвал врача Компании, и они вдвоем спустились по лестнице. На этот раз солдаты вынесли сэра Фрэнсиса на носилках.

– Отец! – крикнул Хэл, но ответа не было, как не было и признаков жизни.

– Сколько тебя предупреждать! – взревел Хьюго Барнард. Он поднялся на леса и десять раз хлестнул Хэла по спине. Хэл не пытался увернуться, и Барнард отступил, удивляясь, что Хэл не показывает, как ему больно.

– Будешь болтать, как дурачок, спущу на тебя собак, – пригрозил он, отходя.

Тем временем во дворе врач Компании серьезно следил, как солдаты несут бесчувственного сэра Фрэнсиса в темницу. Потом в сопровождении Хопа направился к помещениям губернатора.