Он вытер рот и, увидев на ладони кровь, бросился за ней.

Последние дни Катинка играла с ним, доводя до безумия, обещая и отказываясь, дразня и прогоняя, то холодная, как северный ветер, то горячая, как тропическое солнце в полдень. У него кружилась голова, его сводили с ума похоть и желание, но его страсть заразила и ее. Мучая его, она и себя доводила до крайности. Она хотела его почти так же, как он хотел ее. Хотела ощутить его в глубине своего тела, заставить его погасить пламя, горевшее в ее утробе. И наступил миг, когда она больше не смогла сдерживаться.

Полковник догнал ее, и она обернулась, загнанная в угол. Прижавшись спиной к стволу дерева с серебристыми листьями, она смотрела на него, как олениха, загнанная собаками. От гнева его глаза стали непрозрачны, как мрамор. Лицо побагровело. Приоткрытые губы демонстрировали стиснутые зубы.

С дрожью ужаса Катинка поняла, что гнев, до которого она его довела, заставил его впасть в безумие – и Шредер себе не хозяин. Она поняла: ее жизнь в опасности, и это знание разорвало последние преграды, и ее похоть хлынула, как мощная река, прорвавшая плотину.

Она бросилась к Шредеру и обеими руками стала рвать завязки его панталон.

– Ты ведь хочешь меня убить?

– Сука! – прохрипел он и потянулся к ее горлу. – Уличная девка. Я больше не выдержу. Я заставлю тебя…

Она вытащила его член из отверстия в панталонах – твердый, толстый, яростно красный и такой горячий, что ей обожгло руки.

– Тогда убей меня этим. Вонзи его в меня так глубоко, чтобы он дошел до самого сердца.

Катинка откинулась, опираясь о ствол, и широко расставила ноги. Полковник высоко задрал ее юбки, и она обеими руками направила его в себя. Он стал яростно пронзать ее, и дерево, о которое она опиралась, задрожало, словно под ветром. Серебристые листья посыпались на них, как вновь отчеканенные монеты, они вились в воздухе и блестели на солнце. Достигнув оргазма, Катинка закричала так, что эхо отразилось от желтых утесов над ними.

Катинка примчалась с гор, точно фурия, несущаяся на крыльях северо-западного ветра, неожиданно поднявшегося под солнечным зимним небом. Ее волосы выбились из-под шляпы и растрепались, они летели за ней, как серебряный вымпел, хлопая на ветру. Кобыла бежала так, словно за ней гнались львы. Добравшись до садов, Катинка направила лошадь к высокой каменной стене, и та перелетела через нее, как сокол.

Катинка через сады проскакала к конюшне. Неторопливый Джон повернулся, глядя ей вслед. Растения, о которых он заботится, лежали вырванные с корнем и разбросанные копытами ее лошади. Когда губернаторша проехала, Неторопливый Джон наклонился и поднял раздавленный стебель. Поднес ко рту и откусил, ощутив сладкий вкус сока. Он не чувствовал негодования. Растения, которые он выращивает, должны быть срезаны и уничтожены, как человек рождается для смерти. Для Неторопливого Джона важен был только способ смерти.

Он смотрел вслед кобыле и всаднице и испытывал то же благоговение, какое всегда охватывало его в те мгновения, когда он выпускал на волю одну из своих маленьких ласточек, освобождал ее от смертного существования. Впервые увидев Катинку Ван де Вельде, он мгновенно подпал под ее чары. Он чувствовал, что всю жизнь ждал эту женщину. Он узнал в ней те же таинственные свойства, которые руководили его существованием, но по сравнению с нею – он знал это – он всего лишь тварь, ползающая в первичной слизи.

Она жестокая и недоступная богиня, и он преклонялся перед ней. Изуродованные растения, которые он держал в руке, – его жертвоприношение богине. Как будто он возложил их на алтарь, и она приняла его дар. Такая снисходительность тронула его почти до слез. Он поморгал своими необычными светлыми глазами, и на этот раз в них отразилось чувство.

– Приказывай, – прошептал он. – В мире нет ничего, чего я не сделал бы для тебя.

Катинка на полном галопе резко остановила лошадь перед входом в резиденцию и спрыгнула с нее, прежде чем кобыла полностью остановилась. И даже не посмотрела на Аболи, который подбежал с террасы, подобрал узду и отвел кобылу в конюшню.

Он негромко говорил с лошадью на лесном языке.

– Она пролила твою кровь, малышка, но Аболи вылечит тебя.

Он снял подпругу и, медленными кругами проводя тряпкой по ее телу, вытер с взмыленной лошади пот, потом напоил, прежде чем вести в стойло.

– Ее хлыст и шпоры ранили тебя. Она ведьма, – шептал он, смазывая бальзамом разорванный рот лошади. – Но Аболи здесь, чтобы защищать тебя и заботиться о тебе.

Катинка шла по комнатам резиденции, негромко напевая; ее лицо светилось после любовного экстаза. Придя в спальню, она позвала Зельду и, не дожидаясь прихода служанки, стала раздеваться, бросая одежду грудой на пол. Зимний воздух, проходивший сквозь ставни, холодил ее тело, влажное от пота и жидкости ее страсти. Светло-розовые соски напряглись от холода, и она снова крикнула:

– Зельда, где ты?

Когда служанка вбежала в комнату, Катинка набросилась на нее:

– Милостивый боже, где ты была, ленивая старая шлюха? Закрой плотней окна. Готова ли моя ванна, или ты опять дрыхла у огня?

Но ее словам недоставало обычной свирепости, и, когда она легла в полную ароматной горячей воды ванну, перенесенную из ее каюты на корме галеона, она улыбалась.

Зельда суетилась у ванны, поднимая густые локоны госпожи и закалывая их на макушке, протирая плечи Катинки намыленной тканью.

– Перестань возиться! Оставь меня ненадолго! – властно приказала Катинка.

Зельда выронила ткань и попятилась из ванной.

Катинка немного полежала, напевая про себя, по очереди поднимая ноги из воды и осматривая изящные лодыжки и розовые пальчики. Потом ее внимание привлекло движение в затуманенном паром зеркале, и она села, недоверчиво всматриваясь. Потом быстро встала, вышла из ванной, завернулась в полотенце, чтобы оно впитало сбегающую по телу воду, и подкралась к дверям своей спальни.

Она увидела в зеркале, как Зельда собирает ее испачканное платье, брошенное на пол. Старуха держала в руках ее нижнее белье и внимательно разглядывала пятна. На глазах у Катинки она поднесла пятна к носу и принюхалась, как старая сука у норы кролика.

– Тебе нравится запах жидкости мужского насилия? – холодно спросила Катинка.

При звуках ее голоса Зельда обернулась. Одежду она спрятала за спину, щеки ее побледнели, и она что-то сказала, запинаясь.

– Ты, высохшая старая корова, когда ты в последний раз нюхала такое?

Она выпустила полотенце и скользнула по полу, стройная и прямая, как возбужденная самка кобры; взгляд ее был таким же холодным и смертельно ядовитым. Хлыст для верховой езды тоже лежал на полу, и, проходя мимо, она подобрала его.

Зельда попятилась.

– Хозяйка, – заскулила она, – я только беспокоилась, как бы красивые вещи не испачкались.

– Ты вынюхивала, как старая свинья трюфели, – ответила Катинка, взмахнув хлыстом. Удар пришелся Зельде по губам. Служанка закричала и упала на кровать.

Катинка, нагая, стояла над ней и хлестала по спине, по рукам и ногам, била изо всей силы, так что плоть тряслась, когда хлыст впивался в нее.

– Я долго себе отказывала в этом удовольствии! – кричала Катинка. Вопли старухи усиливали ее гнев. – Я устала от твоего воровства и прожорливости. Теперь ты похотливо заглядываешь в мою частную жизнь, ноющая старая распутница!

– Хозяйка, вы меня убиваете!

– Вот и хорошо! Если не сдохнешь, будешь на борту «Стандвастигейд», когда корабль на следующей неделе уплывет в Голландию. Я больше не потерплю тебя рядом. Отправлю тебя назад в самой маленькой каюте и без всякой пенсии. Проведешь остаток жизни в богадельне!

Катинка, тяжело дыша, осыпала ударами плечи и голову служанки.

– Хозяйка, вы не будете так жестоки к старой Зельде, которая выкормила вас в младенчестве.

– Меня тошнит от мысли о том, что я сосала эти жирные толстые груди. – Катинка стала бить по ним хлыстом, и Зельда завизжала, прикрывая грудь руками. – Когда будешь уезжать, я прикажу обыскать твой багаж, чтоб ты ничего у меня не украла. В твоем кошельке не будет ни гульдена, я об этом позабочусь. Лживая старая воровка!