Его дочурка с распущенными волосами вошла в комнату и позвала:

– Папа, пошли гулять. – Ясно было, что это не ее затея. Однако дочка-то была его собственная, она стояла и ждала, и глазки ее сияли, и, хотя просьба была явно подсказана матерью, в конце концов этого хотелось ей самой.

Снаружи за окном висела тростниковая циновка, забиравшая свет и погружавшая комнату в приятную полутьму. Мужчина сказал:

– Хорошо, солнышко. Пойди, мама заплетет тебе косички.

Выйдя в коридор и остановившись у порога комнаты, он уже знал, что жена, скрываяохватившее ее нетерпение, всем своим видом постарается показать, что прогулка ее совершенно не интересует.

Он прислонился к двери, тут же услыхал топот ножек своей четырехлетней малышки и затем ощутил, как маленькие пальчики разжимают кисти его рук, сомкнутые за спиной. Он поймал ее ручонку.

Вошла жена. Муж оглянулся, но она, не удостоив его взглядом, склонилась к дочери, вся поглощенная ее прической.

Мужчина промолчал и, когда женщина подняла голову, хотел было отвернуться, но передумал.

Жена поняла это. Она знала, что он не злится. Он всегда принимал суровый вид, а сердиться ему не хотелось, это был его неизменный маневр, и она чувствовала, что строгость его показная.

Женщина ощутила уверенность в себе – ей все же удалось взять верх; прекрасно понимая, что завоеванный перевес мало что значит в глазах мужа, она сознавала, что может позволить себе эти выходки только благодаря его снисходительности, и от этого ей еще больше нравилось выказывать превосходство. Она не упустила возможности окинуть мужа высокомерным взглядом, после чего, уж так и быть, согласилась сменить гнев на милость.

И теперь, сменив гнев на милость, взяв мужа под руку, она слегка подтолкнула девочку вперед. Они вышли во двор. Муж задержал взгляд на сливовом деревце с недозревшими плодами. Девочка бегом бросилась вперед – отодвинула щеколду и распахнула калитку.

Улица была залита солнцем. Ступенчатые тени деревьев, стоявших вдоль арыка, стелились во всю ширину тротуара.

– Побегай, детка, – сказала женщина, – немножко побегай!

Но девочка, втиснувшись между ними, схватила их обоих за руки.

Женщина попыталась освободиться.

– Иди побегай, детка, – повторила она, – ты же просилась погулять.

Она знала, что от мужа не укрылись ее маневры. – Я в середке хочу, – сказала девочка. Мужчина взглянул на жену. Его поразила чуткость дочери к делам взрослых.

– Ну что ж ты не пошел? – спросила жена. Мужчина молчал.

– Не поняла, – сказала женщина. Мужчина продолжал молчать.

– Что-то я вообще ничего не понимаю, – добавила она.

– Я-то тут при чем, – отпарировал муж.

– Покачаете меня на качелях? Сильно-сильно! – спросила девочка, дергая за руки обоих. Ни тот, ни другая не обратили на нее внимания.

– Хорошо, скажи правду, – сказала женщина.

– Ты прекрасно знаешь, что я так и делаю, – ответил он.

– Сильно-сильно! – повторила девочка, снова подергав их за руки.

– Что особенного я сказала? – удивилась жена.

– Ничего, только намеки твои ни к чему.

– Ну конечно, намеки… – пробормотала женщина.

– Вы ругаетесь? – забеспокоилась девочка. Мужчина с нежностью взглянул на макушку дочери.

Волосы были расчесаны на прямой пробор, заплетены в две косички и завязаны шелковыми бантами в виде розанов. Улица полнилась послеполуденным шумом раннего лета, солнце на небосклоне осыпало золотой пылью густую листву деревьев, отчего зелень казалась особенно свежей и яркой.

– А помнишь, – сказала женщина, – однажды вечером, мы тогда только поженились, ко мне пришли гости, а ты ушел в кино и потом признался, что тебе стало вдруг так одиноко, что ты прямо удивился?

Они почувствовали, как кто-то резко дернул вниз их соединившиеся было руки.

– Не балуйся, Мину-джан, – сказал отец.

– Я хочу, чтобы сильно-сильно, – потребовала девочка, снова повиснув на них.

– А теперь, – заметила женщина, – тебе это очень даже нравится.

– Тебе еще не надоело? – сказал мужчина.

– Ну и что, разве не так?

– Да уж, ты пристанешь, не отстанешь, – буркнул муж. Девочка отпустила их руки и понуро брела рядом.

– Вот видишь, – сказал мужчина. – Вот, пожалуйста! Давай, начинай все снова, заводи свою волынку.

Женщина онемела от обиды. Мужчина взял ребенка за руку.

– Пойдем на карусель, – потребовала дочь. Подхватив девочку на руки, отец осыпал ее поцелуями,

приговаривая: «Ах ты моя дочушка! Солнышко мое, птичка моя маленькая!»

Тепло, исходившее от личика и волос ребенка, словно бы согрело его душу, принесло умиротворение. Он еще раз чмокнул дочку и почувствовал, что жена прижалась к нему плечом.

Высвободив руку, он продел ее под руку жены, крепко стиснув ее локоть. Так они и пошли.

Перейдя через дорогу, они миновали ворота городского сада. Земля под ногами была сухой, а на кустах самшита, росших без присмотра, лежал густой слой пыли.

– А ты, папуля, пока постреляй в тире, – сказала девочка.

– Ладно, когда ты накатаешься, – согласился отец.

– Нет, папуля, тебе скучно будет, давай ты сразу постреляешь!

Жена заулыбалась. Мужчина потерся носом о носик девочки и сказал:

– Ладно, котеночек мой, покатаешься, сколько захочешь, разве папа не пообещал?

Девочка прижалась нежной щечкой к его щеке, поцеловала его и сообщила:

– Папуля хороший.

Они подошли к шатру карусели.

Билеты продавала хмурая женщина с пучком седых волос на затылке, сидевшая на колченогом стуле; на ней было ветхое платье, и говорила она хриплым голосом.

На топорных лебедях, на лошадках величиной с собаку, на грубых деревянных лавках уже сидели дети и ждали, когда начнет крутиться карусель.

Мужчина поцеловал девочку и попытался усадить ее на длинношеего лебедя, однако девочка пожелала сделать все сама. Обхватив шею лебедя, она вскарабкалась ему на спину. Дети, и те, что уже заняли свои места, и те, что только рассаживались, весело болтали, смеялись и в ожидании глазели по сторонам. Сияющая девочка переглядывалась с отцом, наслаждавшимся блеском ее глаз, румянцем, видом ее косичек, ее улыбки, ее чистой радости.

– Я здесь посижу, посмотрю, как ты катаешься, – сказал он наконец.

– Только чур, больше одного раза, – потребовала дочь.

– Ладно, – согласился он, – два.

– Нет, только три разика, – сказала девочка.

– Договорились, три.

– Только четыре!

– Ну ты видел такое?

– Я же сказала, папуля, пойди постреляй! Мужчина рассмеялся, жена села, а девочка обхватила

обеими руками шею лебедя.

Небритый дядька с помятым лицом крикнул громко: «Ну, детвора, готовы?» В ответ раздался дружный вопль, расплескавшийся волнами смеха.

«Из укрытия вышел оборванный мальчик, освободил застопоренное колесо, приводящее карусель в движение, понадежнее устроил какого-то малыша на кособокой деревянной лошадке и сказал при этом: «Теперь не упадешь!» Возвращаясь обратно, он рукой дал колесу толчок. Небритый дядька с помятым лицом занял свое место в центре, и карусель начала плавно раскручиваться. Дети хором загалдели. Муж с женой сидели теперь на низкой скамейке, прижавшись друг к другу. Фигуры карусели словно бы ожили, а дядька в центре надменно и отрешенно взирал сквозь них на все, что было по ту сторону шатра, сада, детей и прочего.

– Мне с тобой нужно поговорить, – сказала женщина.

– Начинается, – буркнул муж.

– Ну правильно, стоит мне только заикнуться… Женщина обиделась. Помолчав, она снова сказала:

– Что с тобой стряслось?

– Сколько можно повторять одно и то же?

– Да, конечно, но мне просто хочется понять. Карусель с детьми продолжала крутиться.

– А ведь ты таким не был, – продолжала жена.

– Ну перестань же, – пробормотал муж.

– Чего ты добиваешься, не понимаю.

Муж посмотрел на нее. Все вокруг вдруг перестало существовать, и теперь он видел только свою жену. Он вгляделся в блестевшие глаза жены, и светившаяся в них откровенная любовь тронула душу. Он отвернулся и вытянул ноги на песке возле скамейки. Карусель остановилась. Дети не покидали своих мест.