Время было серьёзное, и мой отец, командир Красной Армии, совсем ещё в небольших чинах, написал письмо Ворошилову: к кому ещё мог обратиться военный, как не к своему наркому? Объяснил ситуацию примерно так же, как я сейчас. Не знаю, в Сольвычегодске ли отбывал ссылку Климент Ефремович, но обстановку определённо представлял. Разобрались быстро - дед пошёл голосовать и более к нему не приматывались!

Факт второй. Пятидесятые годы. Сестра, окончив институт, уехала работать в совхоз под Гомелем. А через год завершил образование её муж и получил назначение совсем в другую сторону, в Акмолинскую область Казахстана. Гомельское начальство не захотело отпускать ценного специалиста: отрабатывай два года, как положено. Но житейская мудрость требовала, чтобы семья воссоединилась, и вновь пришлось обратиться в Москву. В Минсельхозе вопрос решили, и сестра уехала к мужу.

Факт третий. Семидесятые годы. Моей маме уже за семьдесят, когда к ней привязалась болячка. Местные врачи определяли радикулит, остеохондроз, лечили прогреваниями. Как позже выяснилось, греть-то было и нельзя! Время шло, а лучше не становилось, боли в области позвоночника стали невыносимыми. У нас появилась идея обратиться к московским врачам. Но вот беда, без истории болезни не примут, а её-то горздрав и не даёт: нечего в столице делать, и так всё ясно!

Короче, отец, давно уже пенсионер, обратился к бывшему саратовскому секретарю обкома и нашему депутату Шибаеву, в то время председателю ВЦСПС с убедительной просьбой посодействовать в направлении на лечение в московскую клинику. И что же: пришло распоряжение выдать бумаги и направить в клинику Второго московского медицинского института!

Как мучительно долго разбирались врачи, сначала в одной больнице, затем в другой, приглашали профессора на консилиум, это уже другая история. Почти год мама пролежала в столичных больницах! И, наконец, лечащий врач, сделав очередной анализ,  нашла причину! Сразу же на операционный стол, несколько часов сложнейшей операции, и пошло на поправку!

И ни копейки с нас не взяли! Букет цветов спасительнице, кандидату медицинских наук - вот и все наши траты! А мама после операции прожила более двадцати лет, скончавшись в 96-летнем возрасте!

Я открываю «АиФ», который славится благотворительностью: оплачено лечение Мише (6 месяцев) - 59 тыс. рублей, Жанне (16 лет) - 95 тысяч, Юле - (9 лет) - 40 тысяч, Андрею (18 лет) - 202 тысячи. Самому старшему из больных - 38 лет! В основном - дети и подростки! Кто бы спорил, что их надо спасать в первую очередь?

Но моей маме, когда её оперировали, было далеко за 70, и после этого она прожила почти до 100! В наше время государство тратилось и на тяжёлых, и на безнадёжных больных, не спрашивая ни о возрасте, ни о серьёзности болезни! Кто не знает, что сегодня даже «скорая», поинтересовавшись возрастом, к пенсионерам не торопится?

Можно ли надеяться на благотворительность? И как Н. Зятьков, редактор «АиФ» и председатель попечительского совета Благотворительного фонда «Доброе сердце» выбирает, кому помочь, а кого отставить? Право же, я ему не завидую! 

Я не стал бы об этом так подробно говорить, если бы не искреннее чувство благодарности Советской власти. Лечение, больничные палаты в продолжение без малого года, консультации квалифицированных специалистов, уникальная операция! Сегодня это разорило бы нашу семью! Да что говорить: человека в возрасте за 70 лет могут просто не взять на сложную операцию!

Факт четвёртый. Восьмидесятые годы. Скончался отец. Мы решили поставить ему достойный памятник. В небольшом райцентре Саратовской области это было непросто. Случайно узнали, что в Мурманске делают гранитные памятники на заказ. Написали и получили отказ в связи с большой загруженностью.

Сегодня для меня этого было бы достаточно, чтобы искать иные пути. Тогда же отправил письмо в Мурманский обком партии с изложением отцовских заслуг, что он большую часть жизни служил на Севере, ветеран Вооружённых Сил и более 50 лет в КПСС. Хорошо бы ему лежать под родными камнями!

Не очень надеялся на ответ, но вместо него пришёл счёт на памятник и квитанция об отправке из мурманских каменоломен!

Это был последний раз, когда мы побеспокоили Советскую власть. Мы старались ей не надоедать, но... четыре раза попросили о помощи и четыре раза власть пошла нам навстречу! Так она нам и запомнилась - наша власть!

И хотя в 70-х и 80-х годах это была уже не совсем та власть, но ещё и не эта:  помнила, чья есть, чьим интересам обязана служить!

Да разве ж мы поверим россказням «демократов» о том, какая плохая была Советская власть? Страшная - для врагов, воров, бандитов, спекулянтов, а для трудового человека очень даже хорошая и оставалась своей едва ли не до последнего часа!

И все наши беды от того, что свою власть поменяли на чужую! Ясно, что отношения моей семьи с прежним государством  можно назвать доверительными. Мы не стеснялись обращаться к нему за помощью и были уверены, что нам не откажут!

Кто кого оказался не достоин, власть нас, или мы власти, - разбираться историкам. Но мы вспоминаем о ней добром и, сколько живём, не забудем! И удивительно не то, что те, кто наверху, советское прошлое ненавидят (было бы странно иначе) - среди выходцев из рабочих и крестьян оказалось чересчур много неблагодарных. «Иваны, не помнящие родства»!  - Жизнь не раз ещё заставит пожалеть об отступничестве!

Ю.М. ШАБАЛИН

Начну с середины.

«Бей пруссов», «бей балтов», бей..., бей... Это - то, чем занимались веками носители мировосприятия, от покорения которыми нас, носителей другого мировосприятия, спас Александр Невский. Мы, потомки тех, кого спас Александр Невский во время тяжелейшей Отечественной войны, кто создавал тончайшую лирику, которая была нами востребована, а потомки тех, от кого спас Александр Невский, в то же время создавали и слушали марши.

Золотая Орда требовала от покорённых народов дани, рабочей силы и иногда воинов. Остальное их не касалось, молись хочешь кресту, хочешь ухвату, хочешь - вообще не молись. Будь хоть русом, хоть пруссом. Запад - либо уничтожал, либо ассимилировал под угрозой уничтожения.

Большая, но полезная для тех, кто не читал этого замечательного автора, цитата из Кожинова.

«...Считается, что у России есть такая вина, что она как бы подчинила себе слишком много народов. То ли дело, мол, Англия, Франция, Испания, Италия, Германия, где живет в основном один народ. А в России живут десятки всяких народов. Поэтому в прошлом веке Россия получила прозвище - «тюрьма народов». На самом деле такого рода суждение основано на незнании или нежелании знать реальность. Дело в том, что те страны Западной Европы, которые я перечислил, находятся в условиях крайне благоприятного для жизни людей климата. Кроме того, там очень расчлененный рельеф, который образует относительно замкнутые области. И даже не изучая специальную этническую историю Великобритании, Франции и Германии, можно предположить, что туда пришли очень многие народы. И действительно, если углубиться в историю, мы обнаружим, что там было больше народов, чем на территории России. Просто за время существования этих стран они были полностью уничтожены. То есть это десятки народов, причем народов им чужих. Судите сами, еще в XVI веке на территории Великобритании соперничали на равных шотландцы и англичане, германский народ и кельтский. Причем шотландцы были, безусловно, более ярким народом, чем англичане. Они, кстати, дали чрезвычайно много выдающихся людей, в том числе тех, кого вы прекрасно знаете, например, Вальтер Скотт был шотландем. И в смысле политическом, и в смысле культурном эти народы соперничали на равных. Тем не менее, сейчас от них остался жалкий этнический реликт. Или возьмите пруссов - самый мощный и самый культурный из балтийских народов. У них была своя письменность и т. д. И что от этого народа осталось? Слово «пруссы», которое к тому же перешло на тех, кто их уничтожил, - на восточных немцев. Или возьмите бретонцев. Это был очень сильный, очень самобытный кельтский народ. Когда произошла французская революция, он ее не принял. Не принял, прежде всего, если хотите, этнически. И что же? По разным подсчетам было уничтожено от полумиллиона до миллиона бретонцев. И этот народ, который имел письменность с VIII века, перестал существовать. И во Франции таких исчезнувших народов десятки.