Кудинов”.
К вечеру 8 (21) марта 1919 года были получены ответы на эту телефонограмму, по которым Кудинов единогласно избирался на пост командующего всеми восставшими частями. Начальником штаба повстанческой армии был утвержден сотник Сафонов, который “с великой охотой согласился принять штаб” (3—4, 142).
Видимо, организаторы восстания выбрали такой, компромиссный, путь руководства восстанием: военную, тактическую власть отдать “офицерам из народа”, а политическую, стратегическую сохранить за собой, оставив в своих руках штаб повстанческой армии, в который входили бывший начальник разведотдела войск Верхнедонского округа сотник И. Г. Сафонов и два его “адъютанта” — “поручик Бахметьев — адъютант штаба по оперативной части” и “чиновник Сербич” — “адъютант штаба по строевой части”.
Возможно, эти “адъютанты штаба”, как головной структуры в армии повстанцев, подтолкнули Шолохова к созданию образа подполковника “товарища Георгидзе”, ответственного работника штаба повстанцев, направленного “кадетами” на Верхний Дон для руководства восстанием.
Образ “товарища Георгидзе” имеет в романе принципиальное значение. Он свидетельствует, что о роли деникинско-красновской закулисы в подготовке и руководстве восстанием Шолохов знал и воспроизвел ее с поразительной точностью. А это значит, опять-таки, что он имел на этот счет информацию из первоисточника, которому были доступны самые тайные секреты восстания.
Обратимся к сцене, где описывается прямое руководство подполковником Георгидзе армией повстанцев.
“— Ослабление активности противника на фронте Первой дивизии и настойчивые попытки его перейти в наступление на линии Мигулинская — Мешковская заставляют нас насторожиться. Я полагаю... — подполковник поперхнулся на слове “товарищи” и, уже зло жестикулируя женски белой прозрачной рукой, повысил голос...” (3 — 4, 168).
Как видите, этот белоручка-подполковник разговаривает с повстанцами как полный хозяин положения и при этом выговаривает им за допущенные верхнедонцами прошлые ошибки, когда два месяца назад они открыли фронт красным:
“— Вешенцы, да и вообще повстанцы, искупят свою вину перед Доном и Россией, если будут так же мужественно бороться с большевиками...”
“Говорит, а про себя смеется, гадюка!” — вслушиваясь в интонацию, подумал Григорий. И снова, как в начале, при встрече с этим неожиданно появившимся в Вешенской офицером, Григорий почувствовал какую-то тревогу и беспричинное озлобление” (3—4, 169).
Мелехов с пристрастием допрашивает Кудинова:
“...Офицер этот, из черкесов, он что у тебя делает?”
“— Георгидзе-то? начальником оперативного управления. Башковитый, дьявол! Это он планы разрабатывает. По стратегии нас всех засекает” (3—4, 170). И позднее, “в седле уже, медленно разбирая поводья, все еще пытался он отдать себе отчет в том неприятном чувстве неприязни и настороженности, которое испытал к обнаруженному в штабе подполковнику, и вдруг, ужаснувшись, подумал: “А что, если кадеты нарочно наоставляли у них этих знающих офицеров, чтобы поднять нас в тылу у красных, чтобы они по-своему, по-ученому руководили вами?” — и сознание с злорадной услужливостью подсунуло догадки и доводы” (3 — 4, 170).
Как видите, фигура подполковника Георгидзе имела принципиальное значение для Шолохова, — прежде всего, для обрисовки характера Павла Кудинова и его взаимоотношений с Григорием Мелеховым.
Но не только. Эта фигура важна для прояснения принципиального взгляда Григория Мелехова — и Шолохова — на Верхнедонское восстание как движение народное, противостоящее в равной мере и красным и белым, “комиссарам” типа Малкина и золотопогонникам типа Георгидзе. Народный характер, который сразу же приняло Вешенское восстание, понимают и его организаторы, и их доверенный человек — руководитель объединенными силами повстанцев Кудинов, — не случайно подполковника Георгидзе прячут от казаков в обозе Черновского полка, как неслучайна и смерть “товарища Георгидзе”: “...Шалая пуля его чмокнула в песик. И не копнулся вроде... Казаки, сволочи, должно быть, убили...” (3 — 4, 255). “Песик” на верхнедонском диалекте означает “висок”. Нужна была высокая точность выстрела и большой заряд ненависти, чтобы уложить сидевшего “на дышлине брички” в “двух верстах от линии огня” “товарища Георгидзе” выстрелом в висок.
“Убили товарища Георгидзе” (3 — 4, 253), — горюет командующий Кудинов и даже пытается произвести разыскания среди казаков, которые отказываются, “а по глазам ихним б... вижу — они ухандокали” (3 — 4, 255).
“— Ну, какой он нам с тобой товарищ, — отвечает Кудинову Григорий Мелехов... — Пока дубленый полушубок носил, до тех пор товарищем был. А — не приведи Господи — соединилися бы мы с кадетами да он в живых бы остался, так на другой же день усы бы намазал помадой, выхолился бы и не руку тете подал, а вот этак мизинчиком...” (3 — 4, 255).
Это свое барское нутро “товарищ Георгидзе” проявил уже в той сцене, где он был введен автором в действие и представлен Григорию Мелехову, — во время переговоров Кудинова с гонцом Алексеевской станицы, огромным казачиной в лисьем малахае.
Разговор этот закончился скандалом и резким ответом станичника-гонца: “И до каких же пор на православных шуметь будут? Белые шумели, красные шумели, зараз вот ты пришумливаешь, всяк власть свою показывает да ишо салазки тебе норовит загнуть”. После чего, пишет Шолохов, казак тихонечко притворил дверь, зато в коридоре так хлопнул входной дверью, что штукатурка минут пять сыпалась на пол и подоконники.
“Гордость в народе выпрямилась” (3 — 4, 166), — подвел итог этой сцене в романе Кудинов.
“— Хамство в нем проснулось и полезло наружу, а не гордость. Хамство получило права законности” (3 — 4, 167), — сказал подполковник Георгидзе в ответ на слова Кудинова.
Для подполковника Георгидзе казаки, трудовой и “служивский” народ, — хамы, звероподобные, дикие люди. Отсюда их ненависть к “золотопогонникам”, ничуть не меньшая, чем ненависть к “комиссарам”.
Отвечая этим настроениям фронтовиков, чтобы привлечь “служивские” массы казачества на свою сторону, организаторы восстания и пошли первоначально даже на то, чтобы сохранить некоторые аксессуары советской власти: сохранение Советов, но “без коммунистов”, отказ от погон, обращение “товарищ” и т. д...
Эти внешние приметы советской власти, сохранявшиеся на Северном Дону в дни восстания, не выдумка Шолохова, а достоверный, подтвержденный факт. Как не выдумка Шолохова и печальная судьба армии повстанцев после ее воссоединения с белой армией, — все ее части были расформированы, командиры дивизий и полков понижены до уровня сотников и хорунжих, командующий армией повстанцев Кудинов, переболев тифом, оказался задвинутым на задворки и назначен “дежурным офицером” при штабе Донской армии в Миллерове, а две недели спустя был “откомандирован в офицерский резерв в г. Новочеркасске”.
Не лучше сложилась судьба и у командира 1-й повстанческой дивизии Харлампия Ермакова, получившего после расформирования его дивизии должность “офицера для поручений при группе генерала Сальникова”, а позже — “помощника командира 20 Донского полка по хозяйственной части”.
“Кадеты” и после воссоединения армий не простили верхнедонцам декабря 1918 года, открытия ими фронта перед красными. Глубокой горечью проникнуты слова Павла Кудинова в очерке “Восстание верхнедонцев в 1919 году” о результатах объединения повстанческих сил с белыми: “...Как только соединились с Донской и Добровольческой армиями, опять начались всяческие виды законных и незаконных грабежей, опять завизжали свиньи, замычал скот, заржали последние казачьи лошадки, и все — к столу или для передвижения всевозможных тыловых паразитов...
Безответственные и безумные ватаги белых тыловых грабителей, контрразведчиков и карателей ежедневно старались вытравить из казачьих сердец чувства симпатии и солидарности к белой армии и этим увеличивали число красных. Естественно, что видя произвол и обиду на одной стороне, человек невольно ищет правду на другой, хотя и там ее не могло быть”.
