Морда Горгоны преобразилась. Впервые, наверное, за многие века, она стала смехотворно растерянной, что никак не вязалось с ее свирепой внешностью. То ли у пса-духа вдруг проснулось материнское чувство, то ли она пыталась сообразить, как вести себя с новообретенным детенышем, только, пока она пребывала в трансе, на сцену выступил ее сородич:

— Так вот что это за тварь! Отродье обычной деревенской дворняги! И оно смеет задирать здесь свой собачий нос? — зарявкал Цербер, пытаясь разозлить Трою и спровоцировать ее на нападение. — Сейчас эта дворняга сбежит, поджав хвост!

Моя собака стала терять терпение и вот-вот кинулась бы на врага, но я вмешалась:

— Послушай-ка, безмозглая ты груда мускулов, она наполовину принадлежит моему миру, и мы с ней одной крови. Если ты оскорбляешь Трою, это касается и меня!

— Что?!! — взвизгнул Цербер. — Троя!!!

Он захохотал отрывисто и резко, словно камни разбрасывал. Оглядываясь по сторонам, он заходился от смеха и приглашал всех посмеяться вместе с ним. В толпе послышались робкие смешки, которые сразу стихли, как только я сурово оглядела дремучих. Гавр спокойно наблюдал за всем, скрестив руки на груди. Василиса вообще куда-то скрылась. Матушка Заварзуза смотрела на меня в ожидании моих дальнейших действий.

Повисла неопределенная тишина, и через мгновенье Цербер, перестав хохотать, вдруг сделал резкий выпад в сторону Трои. Я инстинктивно вскинула руку, в которой держала скипетр, в напрасной попытке защитить ей свою собаку. В тот же миг я ощутила, как по руке пробежал ток, и яркий огненный луч, выбившись из алмазного конуса, вонзился прямо в грудь нападавшего. Цербер взвизгнул, отлетел в сторону и брякнулся об землю, как недожаренный бифштекс.

Я опешила от неожиданности, но лишь на мгновенье, тут же состроив грозную мину. Нельзя было допустить, чтобы дремучие заметили мою растерянность. Пес-дух, от которого несло горелым мясом, храпя, отползал подальше. Толпа заколыхалась и зашушукалась, а Троя тихо произнесла:

— Спасибо, хозяйка. Но я и сама бы справилась.

Я присела к ней.

— Можешь не верить мне, но у меня это вышло не нарочно. Я и не знала, что могу такое.

— Теперь ты знаешь и будь осторожна, — предупредила меня мудрая псина.

— Да ты умна не по годам, — удивилась я и потрепала ее лохматый загривок.

В этот момент рядом со мной возникла тень. Не поднимая головы, я почувствовала, что надо мной возвышается фигура моего врага.

— Ты не убила его. Он жив, — сказал Гавр с неожиданным злорадством.

— И что же? — спросила я и поднялась, стараясь не смотреть на его и делая вид, что увлечена осмотром темной местности.

Толпа вдруг затихла, прислушиваясь к нашему разговору, и он продолжил:

— Это значит, что у тебя недостаточно силы. Ты слаба и не способна править.

Его слова прогремели, как оружейный залп и имели эффект грозы в декабре. Все так и ахнули.

— Я не убила его только потому, что не хотела убивать, — громко отчеканила я и, обводя взглядом смешные дремучие морды, добавила:- Я вообще не хочу никого убивать. Если… — тут я сделала паузу, чтоб подчеркнуть торжественность мысли, — если на то не будет очень веских причин.

Я повернулась и, подхватив руками свой воздушный подол, гордо зашагала в сторону освещенного терема. За мной засеменила Заварзуза.

— Ты все правильно сделала, — шептала она мне на ходу. — Ты произвела на них впечатление. Они теперь все будут тебя бояться.

Я не ответила ей и, подойдя к крыльцу, резко развернулась:

— Я хочу, чтоб вы все хорошенько повеселились!

И под восторженные вопли дремучих я стала подниматься к своему трону.

Праздничное веселье дремучих ничем особенно не отличалось от веселья в нашем мире. Горели костры, надрывались музыканты на дудочках и барабанах. Откуда-то взялись бочки с хмельными напитками, вокруг которых вились постоянные клиенты. Дремучие лихо отплясывали, подпрыгивая и кувыркаясь, затевали мелкие потасовки, распевали какие-то бессмысленные песенки. Всем было весело. Скучала лишь я.

— И сколько я должна сидеть так с кислым видом? — спросила я у Заварзузы.

Мой вопрос застал ее врасплох. Она сидела на низкой скамеечке возле трона и клевала носом.

— Что? — сонным голосом спросила она.

— Так, ничего. А ты что такой хмурый? Не рад возвращению в свой мир?

— Очень рад, — без энтузиазма отозвался черт.

— Тебя здесь ничего не греет?

Он промолчал. Но я уже догадалась, что его угнетало: Василиса. Что-то между ними было не так.

— Не хочешь повеселиться? Смотри, как Макар с Чушкой отплясывают, — не отставала я.

— Статус не позволяет, — усмехнулся он в ответ.

Но я уже решила все выяснить, тем более что заняться мне все равно было нечем.

— Может скажешь, что у тебя с блондинкой?

Доктор лишь хмуро молчал и отозвался только спустя минуту:

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он вдруг.

— Скучаю. А что?

— Ничего не болит?

— Нет.

— Тогда я пойду, напьюсь.

Он запрыгал вниз по лестнице, нырнул в кишащую массу дремучих и направился к ближайшей бочке.

Я тщетно пыталась разбудить Заварзузу. Она не реагировала и похрапывала, свесив голову. Я скучала. Мне уже было не интересно наблюдать за весельем. Хотелось в нем самом поучаствовать. Хотя музыка играла отнюдь не дискотечная, простодушный задор дремучих начал передаваться и мне. К тому же я пыталась заглушить в себе возникшее новое чувство: то ли злость, то ли обида, то ли разочарованье, от того, что… Ну, не важно. Лучше не думать об этом.

Наместники удалились. Гавр в гордом молчании, Василиса — в гневных чувствах. В отсутствии моих врагов, как ни странно, я скучала еще больше.

— Троя, иди, побегай, поиграй, — сказала я своему верному сторожу, заметив ее горящие глаза, с детским азартом наблюдавшие за шумной кутерьмой.

Она устремила на меня свой почти человеческий взгляд и произнесла со знанием дела:

— Я охраняю тебя, хозяйка. Мне не до веселья. Я бдю.

Я только плечами пожала. Серьезность отношения к долгу моей собаки поражала меня так же, как и ее способность не просто говорить, но и логически мыслить, излагать мнение. Да. Порода в ней явно проявлялась, дьявольская порода. Но здешняя агрессивность странным образом сочеталась в ней с мудростью, принесенной из нашего мира. А может быть наоборот.

— Как думаешь, может быть нам осмотреть пока дворец? — спросила я и тут же соскочила с трона, направляясь к кованым дверям.

Мы вошли и остановились на пороге. Да-а. В нашем мире такое редко встретишь. Здесь причудливо сочетались стили и тенденции моды всех веков: зеркала и лепнина, мебель в стиле рококо, ослепительно белые сводчатые потолки с хрустальными люстрами, ковры, в которых тонула нога, средневековые гобелены, кожаные кресла и стеклянные столики.

— Вот это да! Откуда все это, интересно?

Из зала вверх вела мраморная лестница. Мы поднялись по ней, и я увидела одну единственную дверь. Без колебаний я отворила ее и застыла на пороге. Я не поверила своим глазам и даже потерла их. Это была моя терраска. Со всем тем беспорядком, что остался после моих сборов, с запахом сушеной мяты, с джинсами на стуле, с полотенцем посреди пола и мятой постелью.

— Желаешь, чтоб было прибрано, госпожа? — услышала я голос позади.

Я обернулась и увидела тех двух виллис, что помогали мне одеваться.

— А вы что, можете?

— Могу, — снова хором отозвались обе.

Странно, они говорили о себе, как об одном лице.

— И кто же из вас?

— Я одна тут, — ответили они.

Я решила, что у меня двоится в глазах и посмотрела на Трою. Та тоже ничего не понимала и даже начала настороженно скалиться.

— Я виллиса Алика, — опять зазвучали голоса. — Я могу разделяться на части, как и все из нашего племени. Это очень помогает, когда нужно выполнить какую-нибудь работу.