Безгрешный сон,

Святая ночь молчанья и печали!

Вы, сестры ясные, взошли на небосклон,

И о далеком возвещали.

Отрадный свет,

И на земле начертанные знаки!

Вам, сестры ясные, земля моя в ответ

Взрастила грезящие маки.

В блестящем дне

Отрада есть, - надежда вдохновенья.

О, сестры ясные, одна из вас ко мне

Сошла в тумане сновиденья!

Ты незаметно проходила,

Ты не сияла и не жгла,

Как незажженное кадило,

Благоухать ты не могла.

Твои глаза не выражали

Ни вдохновенья, ни печали,

Молчали бледные уста,

И от людей ты хоронилась,

И от речей людских таилась

Твоя безгрешная мечта.

Конец пришел земным скитаньям,

На смертный путь вступила ты.

И засияла предвещаньем

Иной, нездешней красоты.

Глаза восторгом загорелись,

Уста безмолвные зарделись,

Как ясный светоч, ты зажглась,

И, как восходит ладан синий,

Твоя молитва над пустыней,

Благоухая, вознеслась.

Дышу дыханьем ранних рос,

Зарею ландышей невинных:

Вдыхаю влажный запах длинных

Русалочьих волос, -

Отчетливо и тонко

Я вижу каждый волосок;

Я слышу звонкий голосок

Погибшего ребенка.

Она стонала над водой,

Когда её любовник бросил.

Ее любовник молодой

На шею камень ей повесил.

Заслышав шорох в камышах

Его ладьи и скрип от весел,

Она низверглась вся в слезах,

А он еще был буйно весел.

И вот она передо мной,

Все та же, но совсем другая.

Над озаренной глубиной

Качается нагая.

Рукою ветку захватив,

Водою заревою плещет.

Забыла темные пути

В сияньи утреннем, и блещет.

И я дышу дыханьем рос,

Благоуханием невинным,

И влажным запахом пустынным

Русалкиных волос.

Не понимаю, отчего

В природе мертвенной и скудной

Встает какой-то властью чудной

Единой жизни торжество.

Я вижу вечную природу

Под неизбежной властью сил, -

Но кто же в бытие вложил

И вдохновенье и свободу?

И в этот краткий срок земной,

Из вещества сложась земного,

Как мог обресть я мысль и слово,

И мир создать себе живой?

Окрест меня все жизнью дышит,

В моей реке шумит волна,

И для меня в полях весна

Благоухания колышет.

Но не понять мне, отчего

В природе мертвенной и скудной

Воссоздается властью чудной

Духовной жизни торжество.

Все были сказаны давно

Заветы сладостной свободы, -

И прежде претворялись воды

В животворящее вино.

Припомни брак еврейский в Кане,

И чудо первое Христа, -

И омочи свои уста

Водою, налитой в стакане.

И если верный ученик

В тебе воскреснет, - ток прозрачный

Рассеет сон неволи мрачной,

Ты станешь светел и велик.

Что было светлою водою,

То сердцем в кровь претворено.

Какое крепкое вино!

Какою бьет оно струею!

Все было беспокойно и стройно, как всегда,

И чванилися горы, и плакала вода,

И булькал смех девичий в воздушный океан,

И басом объяснялся с мамашей грубиян.

Пищали сто песчинок под дамским башмаком,

И тысячи пылинок врывались в каждый дом.

Трава шептала сонно зеленые слова.

Лягушка уверяла, что надо квакать ква.

Кукушка повторяла, что где-то есть куку,

И этим нагоняла на барышень тоску,

И, пачкающий лапки играющих детей,

Побрызгал дождь на шапки гуляющих людей,

И красили уж небо в берлинскую лазурь,

Чтоб дети не боялись ни дождика, ни бурь,

И я, как прежде, думал, что я - большой поэт,

Что миру будет явлен мой незакатный свет.

Жизнь проходит в легких грёзах,

Вся природа - тихий бред, -

И не слышно об угрозах,

И не видно в мире бед.

Успокоенное море

Тихо плещет о песок.

Позабылось в мире горе,

Страсть погибла, и порок.

Век людской и тих, и долог

В безмятежной тишине,

Но - зачем откинут полог,

Если въявь, как и во сне?

В стране безвыходной бессмысленных томлений

Влачился долго я без грез, без божества,

И лишь порой для диких вдохновений

Я находил безумные слова.

Они цвели во мгле полночных волхвований,

На злом пути цвели, - и мертвая луна

Прохладный яд несбыточных желаний

Вливала в них, ясна и холодна.

Я томился в чарах лунных,

Были ясны лики дивных дев,

И звучал на гуслях златострунных

Сладостный напев.

В тишине завороженной

От подножья недоступных гор

Простирался светлый и бессонный,

Но немой простор.

К вещей тайне, несказанной

Звал печальный и холодный свет,

И струился в даль благоуханный,

Радостный завет.

Полуночная жизнь расцвела.

На столе заалели цветы.

Я ль виновник твоей красоты,

Иль собою ты так весела?

В озарении бледных огней

Полуночная жизнь расцвела.

Для меня ль ты опять ожила,

Или я - только данник ночей?

Я ль тебя из темницы исторг

В озарение бледных огней?

Иль томленья томительных дней -

Только дань за недолгий восторг?

Над усталою пустыней

Развернулся полог синий,

В небо вышел месяц ясный.

Нетревожный и нестрастный.

Низошла к земле прохлада,

И повеяла отрада.

В мой шатер, в объятья сна,

Тишина низведена.

С внешней жизнью я прощаюсь,

И в забвенье погружаюсь.

Предо мною мир нездешний,

Где ликует друг мой вешний,

Где безгрешное светило,

Не склоняясь, озарило

Тот нетленный, юный сад,

Где хвалы его звучат.