Ветер пронесся над землей, взметая смежную пыль, и донес до вожака слабое мычание. Значит, обоняние не обмануло и на этот раз. Там ждет еда. Надо спешить.

Вожак рванулся с места. Почти рядом с ним бежали волчицы и несколыко матерых волков, а немного позади, не решаясь опережать старших, — легконогие переярки. Они пересекли поляну. Здесь летом травы и цветы пахли по-особенному, имели особенный вкус, и больные волки приходили пастись и лечиться ими. Конечно, они не могли знать, что травы пахнут так оттого, что под ними залегает магнитная руда. Просто больные волки ощущали потребность именно в этих травах, им нравились их запах и вкус.

Внезапно вожак резко остановился. Совсем близко он увидел хлев и телят. И около них ни одного человека, ни одной собаки. Слюна потекла по языку, и вожак сглотнул ее. Волгой за его спиной облизывалась, тихо рычали и повизгивали.

И тут внезапно хлев с телятами исчез, растаял. С таким явлением вожак еще не встречался. В нем снова проснулась подозрительность.

Может быть, это западня? Все, что люди ни делают, направлено против волков. Люди убрали с дорог лошадей и пустили по ним несъедобных страшилищ с огненными глазами и пронзительными голосами. Они оградили свой скот уже не деревянными, а каменными стенами. Они пустили в небо рокочущих птиц, чтобы пугать волков. И, наконец, они осветили улицы огнями, чтобы волки не могли в темноте пробираться к еде, спрятанной в хлеву.

С каждым годом огней становится все больше и больше. Они наступают на лес, теснят вожака и его стаю. Очевидно, люди решили полностью уничтожить волков.

Запах снова стал сильнее. Ночной лес для людей — темный, враждебный, непонятный. А для волков он еще гостеприимнее, чем днем, и все это только благодаря запаху…

Вожак больше не опасался. Он несся впереди стаи, и из его глотки вырвалось торжествующее рьгчание. Он слышал, как мычат беззащитные телята, он ощущал теплоту живого мяса и видел алую кровь на снегу. И еще он чуял победу над человеком, над его собаками и огнями. Скорей! Скорей!

Он с размаху ударился грудью обо что-то твердое и покатился на землю.

Вожак тут же вскочил на ноги, ощетинясь и щелкая зубами.

Он увидел решетки впереди себя и по сторонам — и повернул назад. Но было поздно. Железная решетка упала перед ним, загородив выход, отделив его и стаю от леса, свободы, жизни… И тогда вожак завыл, вызывая на поединок человека. Люди превратили в ловушку даже запах, чтобы победить врага. И теперь они могут праздновать победу над стаей.

— Семен Евгеньевич, звонили с седьмого участка, велели передать вам, что объект Б-47 прибыл в назначенный пункт, — доложила лаборантка профессору.

— Ладно, — почти равнодушно оказал Семен Евгеньевич и скомандовал в микрофон: — Выключайте третий и восьмой генераторы!

Он не видел ни объекта, ни генераторов, но ясно представлял себе, как все происходило.

Генератор излучал по направляющим каналам заданные волны определенных частот. Одни из них принимались органами обоняния объекта Б-47 и от них по пятидесяти тысячам нервных волокон шли к головному мозгу. В зависимости от того, какие волокна подключались к передаче и с какими клетками мозга они соединены, менялся смысл принятого сообщения. Он менялся и в зависимости от того, как быстро следовал по нервному аолокну один импульс за другим. Это напоминало передачу сообщения по телеграфу: короткий импульс точка, продолжительный — тире. Приняв излучение генератора, мозг объекта получил около двадцати миллионов различных сообщений об оттенках запаха, которого не существовало в природе.

По такому же принципу работали и другие органы чувств.

Частоты излучений были подобраны правильно, и объект чуял, видел и слышал то, что хотели ему сообщить люди.

В лаборатории профессора стояло множество особочувствительных приемников с широкими диапазонами частот. На их экранах загорались разноцветные карты, вспыхивали и бежали огоньки. Это отражались нервные возбуждения, которые возникали у контрольного подопытного волка, находившегося в клетке неподалеку, Сигналы записывались и расшифровывались специальными электронными приборами. Стоило перевести рукоятки приемников, настроить их на прием внешнего мира, и они бы приняли миллиарды тончайших и разнообразных сообщений.

Семен Евгеньевич читал ленты, выползавшие из приборов, и записывал общие данные. «Объект Б-47 принял излучение по обонятельным, осязательным, зрительным и слуховым каналам», — писал профессор и думал: «Так же мы воспринимаем разряд атмосферного электричества, как разные явления, — видим молнию и слышим гром. ЕСЛ|И бы у нас были и другие типы органов-приемников, мы приняли бы и другие стороны этого явления — напряжение и силу разряда, реакцию воздуха, молекулярные изменения и многое другое, о чем пока и не догадываемся. Человек строчит генераторы и приемники колебаний самых различных мощностей, частот и областей спектра, тем самым он как бы приобретает асе новые органы чувств, совершенствует старые и узнает о мире природы неизмеримо больше, чем мог раньше…»

Семена Евгеньевича оторвал от раздумай голос лаборантки:

— А что это за объект Б-47?

— Волки, — ответил профессор.. — Очень интересный и чувствительный объект.

— Ах, да, волки, — произнесла лаборантка, раскрывая пудреницу: она торопилась на день рождения к подруге.

Но ее задержал телефонный звонок. С недовольным видом лаборантка взяла трубку, выслушала сообщение и сказала профессору:

— Cпрашивают, что делать с этими волками. Там есть матерые, не подпускают никого к ограде. Особенно беснуется один, очевидно, вожак стаи.

— Позвоните в управление, — коротко ответил профессор и перевернул несколько страниц лабораторной книги. Сюда заносились общие итоги опытов. Под записями «Истребление комаров, летящих на запах» и «Подтвердились данные о залегании руд, полученные по оттенкам запаха цветов и трав» Семен Евгеньевич дописал:

Фиолетовый луч метался по шкале. Он выписывал сложные спирали, перепрыгивал деления, как будто перечеркивал их.

Хьюлетт Кондайг в полном изнеможении опустился в кресло. Он не в силах был понять свое детище. Он убрал из кабинета и даже из лаборатории все, что могло давать нейтронное излучение, и все же регистратор не угомонился.

Этого нельзя было объяснить. Все, что знал Кондайг, не давало ключа к разгадке. Куда бы приемник ни помещали — в экранированный кабинет, в подземелье, под воду — луч совершал невообразимые скачки.

После опыта, который был записан под четырехзначным номером, Хьюлетт обессилел. Конечно, можно было бы выдвинуть красивую смелую гипотезу, успокоиться на этом и продолжать работу с менее чувствительными приемниками. Но Хьюлетт Кондайг не любил фантазировать и выдвигать гипотезы. Его чопорная пунктуальность и сухость стали притчей в институте. Вместо «думаю» или «надеюсь» он употреблял осторожное «предполагаю». Для него прибор, сконструированный в лаборатории, был важнее любой теории. И вместе с тем Хьюлетт обладал способностью судить о вещах и явлениях не по их подобию чему-то, уже открытому раньше, а по их отличию от него. Поэтому он и зашел в тупик, не имея возможности ни остановиться на гипотезе, ни согласовать необычное явление с обычными, то есть попросту пройти мимо него.

Хьюлетт сидел в кресле и пустыми глазами смотрел куда-то в угол. Там мелькали фиолетовые блики, ломаясь на гранях приборов. Ни о чем не хотелось думать. Его состояние было похоже на полудрему.