«Очнулся, жалкий пьянчуга, ничтожество! Амбре от него и так ужасно, а вот сейчас, как ворочаться начнет, хоть из кареты выпрыгивай! Ох уж эти нищенствующие дворянчики, навидалась их на своем веку! Титулы громкие, имена длиннющие, не выговорить, за душой ни гроша, а гонору поболее, чем у маркиза иль настоящего герцога будет! – мысленно возмущалась дама постарше, стараясь не смотреть в сторону приоткрывшего глаза попутчика. – Ну надо же было так низко пасть, так упиться! Приличные люди в таком дырявом, пахучем тряпье и на порог-то его не пустят, несмотря на благородство происхождения. Старый, нищий, пьяный… а еще туда же, приставать. Меня по заднице шлепнул да на Анвеллу заглядывался, паскудник. Ох, за что мне такое наказание?! Одна радость, до Вендерфорта уже недалеко. Господи, помоги до города быстрее добраться! Клянусь, если бы не госпожа, то пешком бы весь путь прошла. Не по силам мне подобное испытание! О боже, за какие грехи ты послал мне такого попутчика?!»

«А вот молоденькой я вроде не по нраву пришелся. Оно и понятно, опустившихся пьянчуг ей в папенькином замке, поди, видеть не приходилось. Страдает бедняжка, напугана так, что аж в сторону мою ненароком глянуть боится. Все в окошко таращится, как будто там что интересное есть: одни деревья, трава, грязь да лужи… Надо как-нибудь поосторожней, поаккуратней со скамьи встать… Одно мое резкое движение, и девица в обмороке. И все же как я с ними очутился в одной карете? Не думаю, что красавицы мечтали о таком мерзком попутчике, как я…» —подумал моррон, а затем, стараясь излишне не кряхтеть и случайно не издать неприличного звука, поднялся и сел на скамье.

«Проснулся… в сторону мою посмотрел… Что же сердце так бьется? – еще пуще прежнего заволновалась молоденькая баронесса Анвелла ванг Банберг, а ее пухленькие щечки покрылись румянцем. – Настоящий рыцарь, настоящий герой! И честен, и храбр. В плечах сила недюжинная чувствуется, да и лицо под стать… мужественное! Как он быстро с разбойниками на дороге расправился, хоть еле на ногах держался. Даже страшно представить, как хорош он в бою, когда трезв… Дух захватывает! Ну и что, что пьян да нечист? Что с того, что лицо опухло, камзол в дырах да борода клочками торчит? В мужчине это не главное… Вон, папенькины вассалы ухожены и галантны, с виду все рыцари, а как до битвы с лесными голодранцами дошло, все до одного разбежались. Никто за честь мою не вступился, оставили на поругание госпожу, негодяи трусливые! Ах, если бы маменька в сопровождающие не эту старую грымзу Линору определила, а Любель иль Нифолу… тогда б осмелилась, тогда бы точно осмелилась первой заговорить… Почему он на меня не смотрит, почему глаза отводит? Неужто не нравлюсь?!»

Колеса кареты мерно скрипели, миля за милей приближая случайных попутчиков к Вендерфорту. Ни вдруг устыдившийся своего вида Штелер, ни путешествующие вместе с ним дамы так и не решились заговорить. Юная Анвелла боялась суровой наставницы, а сопровождавшая баронессу вдова Линора Курье считала беседу со спившимся отребьем ниже своего достоинства. Пассажиры кареты около четверти часа прозябали в неловком молчании, пока моррон не проявил деликатность, достойную любого галантного кавалера. Он откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза, притворяясь, что снова заснул. Впрочем, его обман вскоре обернулся правдой. Утомленное тело настойчиво требовало отдыха и использовало для исцеляющего сна любую мало-мальскую возможность.

Все трое мечтали как можно быстрее доехать до Вендерфорта. Как только старенький, дребезжащий экипаж добрался бы до городских ворот, их жизненные пути навсегда разошлись бы. Все еще страдавшему от глубокой душевной раны моррону, возможно, удалось бы утопить печаль в светлых воспоминаниях детства. Юная баронесса поселилась бы в доме графа Норвеса и через месяц, как и планировали родители, вышла бы замуж за его старшего сына. А высокомерная наставница, бывшая, кстати, не простой служанкой, а дальней родственницей баронов ванг Банберг, всего через пару дней по приезде возвратилась бы обратно, в родовой замок ее покровителей, находившийся неподалеку от Линдера.

Однако Проказница Судьба любит подкидывать сюрпризы и сплетать в одну неразрывную нить жизни совершенно разных людей. Ни бывший полковник, ни юная баронесса, ни уж тем более ее надменная сопровождающая не могли и предположить, что с того самого момента, как Штелер защитил честь обеих дам от надругательств лесных разбойников (впрочем, сам герой о том и не помнил), они будут практически неразлучны.

Тяжесть сдавила грудь, было трудно дышать, а ослабевшее тело тянуло к земле. Дрожащими руками сержант нащупал липкие от крови ремешки, рывком отстегнул застежки и сбросил бесполезный нагрудник. К чему носить на себе доспехи, когда бой уже позади, когда он был единственной живой душой в округе на несколько миль? Впрочем, на этот счет у Жала имелись сомнения. Только что побывавшему в небесных высях трудно поверить, что он вновь спустился на землю и что он все еще жив.

Повсюду виднелись лишь руины, огромное и жалкое нагромождение камней на месте еще недавно возвышавшейся крепости. Великая Кодвусийская Стена, перекрывавшая узкий горный проход и отделявшая земли людей от бескрайних Шермдарнских степей, пала. Чуть задержавшись, чтобы расчистить от обломков узкий проход, орда орков хлынула на Кодвус, а может, уже давно держала путь на не подозревающие о беде королевства. Возвращенный на поле сражения воин не знал, сколько прошло времени с момента его гибели, сколько часов или дней назад погиб последний защитник Стены. Трупов поблизости не было, кроме тех несчастных, чьи тела навеки остались лежать под завалами. Пронзительно каркая, в небе кружились стаи голодного воронья, чувствующего смерть, но неспособного найти добычу. Орки хоть и дикари, но не звери; они существа разумные, знающие, что, если позволить трупам гнить, может начаться мор. От самых руин Стены до сгоревших казарм протянулось огромное пространство перерытой земли. Кладбище! Походное захоронение изуродованных взрывом останков. То, что еще недавно двигалось и жило, теперь стало бесформенной массой из плоти, костей и железа.

«Почему же ненужной? – посетила вдруг затуманенную голову Жала вполне разумная мысль. – Через год или два здесь зашумят листвою такие сады! Разлагающаяся плоть – отличное удобрение для ростков и побегов. Жизнь не уходит, не дав начала новой жизни! Смерть не что иное, как переход, кокон, в который заползает личинка, чтобы вскоре выпорхнуть оттуда прекрасной бабочкой!»

Сержант испугался своей мысли куда сильнее, чем той страшной, нереальной картины, что он видел вокруг. Подобные отрешенные заумствования никогда раньше не посещали его голову, привыкшую думать лишь о том, как бы получить дополнительную порцию жратвы, обыграть приятелей в карты, избежать штрафного дежурства и при посещении города получше провести время. Жал испугался. Он был прежним, но что-то в нем изменилось… и это касалось не только плавного течения более сложных, чем прежде, мыслительных процессов.

На его теле виднелось множество порезов, ссадин, ушибов и неглубоких ран. Он ощущал боль, причиняемую сломанными ребрами, но в то же время знал, просто знал, что это тело не его. Сержант чувствовал, что остался лежать там, под завалом; его мертвая плоть перемешалась с костями и мышцами придавившего его орка, и теперь они разлагались вместе; ткани и соки тел впитывались и слипались друг с другом. Прах к праху, смерть к смерти! Кем же тогда является он? Чьи руки он видит перед собой своими и в то же время не своими глазами?

Разум человека оказался слишком слаб, чтобы ответить на подобный вопрос, поэтому он просто заблокировал пугающую мысль, переключился на решение куда менее глобальных и куда более насущных проблем. Сняв с себя окровавленное яке и уже ненужные доспехи, сержант, прихрамывая, медленно побрел в сторону Кодвуса. Орки наверняка разорили беззащитный город и, сея смерть роду людскому, прошли дальше, через протянувшийся на многие мили дремучий лес к землям людей. Возможно, они оставили в приграничье небольшой гарнизон. Идти к городским руинам было небезопасно, но Жал не знал, где ему еще раздобыть какую-нибудь одежду и хоть немного еды. Из всего снаряжения он оставил себе лишь меч, но и то не думал, что ему доведется им воспользоваться. Один в поле не воин! Сержант и не надеялся перебить весь орочий отряд, у него была куда более простая цель – выжить, а если повезет, то и найти своих. Он не мог, просто не мог быть единственным пережившим штурм Великой Кодвусийской Стены.