Четверо вооруженных мужчин ворвались в комнату еще до того, как барон успел вскочить с кровати и выхватить из ножен меч. Сильный удар дубинкой по голове застал моррона врасплох и отбросил обратно, на перепачканное грязной одеждой одеяло. Налетчики действовали быстро и слаженно, сразу было понятно, что это далеко не первый их визит к заспанным постояльцам гостиницы. Двое схватили моррона за руки, плотно прижав их к кровати, а третий цепкими пальцами одной рукой вцепился жертве в горло, другой же достал из ножен и брезгливо отбросил в сторону его жалкий, вызывающий у настоящих бойцов лишь отвращение меч. Что делал четвертый разбойник, барон, пытавшийся сопротивляться, не видел, но понял, как только кисти правой руки сдавили крепкие путы. Его привязывали к кровати, а значит, не собирались убивать. На дюжих парнях не было формы стражи, следовательно, это были всего лишь грабители, позарившиеся на мешок с золотыми под его кроватью.
«Возьмут деньжата и уйдут! Не стоит мне пока дергаться, я после на них отыграюсь: на них и на шкодливом хозяине… Надо ж, сам золотишко присвоить не решился, так бандюг на меня натравил! Ничего, вы у меня все потом получите, и дюжину золотых из добычи потратить не успеете, как станете пищей для червей! Я уж об этом позабочусь», – здраво рассудил моррон, и поскольку сопротивление в данный момент ничего, кроме боли, ему не давало, расслабил мышцы рук и закатил глаза, притворившись, что потерял сознание.
Его спеленали по рукам и ногам примерно за минуту. Довольно плохой показатель, если учесть, что жертва грабежа уже не сопротивлялась, а работа велась вчетвером. После того как последний узел был благополучно затянут, один из налетчиков, как и предполагал моррон, полез под кровать за мешком, но вот остальные господа грабители повели себя странно: один куда-то ушел, второй задернул шторы на окне, а третий выплеснул барону в лицо холодную воду из кувшина. Штелеру показалось, что его собираются допрашивать, но только о чем вести беседы злодеям и жертве грабежа, когда добыча не где-то припрятана, а уже находится у разбойников в руках? К тому же ему не заткнули кляпом рот, хотя при обычном налете это делается в первую очередь.
Совокупность совсем не типичных для поведения разбойного люда фактов натолкнула моррона на довольно неприятную для него мысль. Поздний визит нанесли не обычные ночные злодеи, хоть от позвякивающей в мешке добычи посетители не отказались. Скорее всего, вооруженные дубинками и мечами бугаи состояли на службе у очень влиятельного и богатого господина, не стеснявшегося отдавать своим людям приказы, мягко говоря противоречащие всем нормам приличий и строгим положениям герканского закона. Какими бы дерзкими ни были лихие люди, какой бы безумной отвагой ни пылали их жестокие сердца, но они бы никогда не отважились открыто носить под одеждой кольчуги, а оружие прятали бы под полы длинных плащей. Кроме того, воры, налетчики и убийцы предпочитали совсем иное оружие. Их мечи были почти в два раза короче обычных клинков, они непременно носили с собою кинжалы, которые и к горлу жертвы удобней приставить, да и в замочной скважине при случае можно поковырять, а для бесшумного обезвреживания жертвы использовали удобные удавки. Дубиной по голове били в основном лишь начинающие лиходеи, боявшиеся неправильно накинуть петлю на горло и дать жертве возможность спастись.
Нет, определенно незваные визитеры не принадлежали к числу мастеров грабежа, но что они в таком случае хотели от Аугуста? Ответ на этот вопрос отыскался довольно быстро, его привел в комнату четвертый, отлучившийся на время наемник, и со всей галантностью, на которую был только способен, сопроводил до кровати со связанной по рукам и ногам жертвой. Пленник не поверил глазам, когда порог комнаты робко переступила прекрасная, хоть немного бледная и заплаканная Линора Курье.
«Неужто в женском сердце нет даже крохотного уголка, где могла бы приютиться благодарность? – с горечью подумал моррон. – Я спас красавицу и ее воспитанницу от бесчестия разбойников, я приютил их в своей карете, избавил от опасной пешей прогулки по лесу, не говоря уже о наказании распоясавшихся молодчиков. А что получил взамен, где оно, „скупое женское спасибо“? Дамочка выдала меня даже не властям, а слугам жаждущих моей крови сопляков, неспособных самим постоять за себя… Только вот как же она узнала, где я снимаю угол?»
На этот вопрос, по сути не столь уж и важный, барону пока не удалось найти ответа. Ему просто не дали времени пораскинуть мозгами. Как только прекрасная Линора увидела привязанного к кровати бывшего попутчика, стеснение ее куда-то исчезло, а робость сменилась пламенной яростью.
– Это он, он, господин Гербранд! Он похитил бедняжку Анвеллу! – выкрикнула мгновенно раскрасневшаяся красавица и, сжав маленькие кулачки, ринулась к кровати, явно намереваясь забить ими удивленного барона до смерти.
Наверное, разъяренная женщина могла бы его растерзать, но двое рослых слуг вовремя преградили ей путь и, деликатно подхватив под руки, повели обратно к двери.
– Он и господина барона убил, и лик господина Нарвиса обезобразил! – голосила все рвущаяся и рвущаяся в приступе праведного гнева к кровати Линора. – Пустите ж меня, я сама… собственными руками!
Что же именно с ним хотели совершить маленькие красивые ручки, созданные чтобы не бить, а ласкать, моррон так и не услышал. Двое мужчин вывели женщину, третий наемник тут же занял позицию возле выбитой двери, а тот, кто, видимо, был господином Гербрандом, тяжко вздохнув, уселся на стул и пронзил лежащего на кровати барона холодным, испытующим взглядом. В отличие от госпожи Курье старший из слуг не испытывал к пленнику злости. В его слегка прищуренных, внимательно изучающих моррона глазах не было ненависти, только бесстрастная решимость методично, со знанием дела довести поручение его господина до конца.
Штелер сразу понял, с кем его свела судьба. Такие люди не шумят, не сотрясают воздух пустыми угрозами лютых расправ, а просто задают вопросы и умело принуждают ответить на них. Слуга неизвестного барону господина хотел от него что-то узнать, а после… как только бы он получил нужные сведения, тут же перерезал бы пленнику глотку… Жалость, сомнения и сожаления – категории, свойственные людям, а перед Штелером сидел не человек, а расчетливая машина дознания и убийства.
– Мое имя Филлиол Гербранд, я служу Его Сиятельству графу Анвесту Норвесу, – учтиво представился будущий мучитель и палач. – Был бы ты обычным бандюгой, я бы с тобой не церемонился, совсем по-иному поговорил бы, но сразу видно, ты боец бывалый, а значит, и человек, достойный уважительного подхода. Так вот и ответь мне честно, как солдат солдату, ты зачем все это натворил?
– Что натворил? Когда? – попытался разыграть удивление Штелер, но резкий удар кулака в скулу заставил его передумать и оставить глупые игры в непонимание.
– Скажу тебе честно, – невозмутимо продолжил господин Гербранд, чьи жестокие действия никак не соответствовали спокойному и плавному течению его приятного, мелодичного голоса, – сынок графа – тот еще гаденыш! У меня самого давно кулаки чесались наглому сопляку зубы пересчитать, но, к сожалению, наши желания далеко не всегда соответствуют скудным возможностям… Я тебе искренне благодарен, – признался мучитель и картинно положил руку на сердце, – мне доставляет истинное наслаждение созерцать, как щенок Нарвис шамкает беззубым ртом. И если бы дело касалось только оскорбления, нанесенного непутевому сыну моего господина, я бы приложил к поискам тебя куда меньше усилий. Но ты перегнул палку и зашел уж слишком далеко. Продырявленный тобой Одо умер бы сам через несколько дней, так зачем ты пробрался к нему в дом и прирезал умирающего?
Обвинение прозвучало глупо и смешно, однако Гербранд не шутил, и барону тоже было не до смеху. Штелера обвиняли в бессмысленной жестокости, которую он вовсе не совершал, но самая абсурдная клевета еще поджидала его впереди.
– Ладно, шут с ним, с молодым барончиком, скользкий типчик, щеголь и хмырь, одним словом, особа, недостойная долгого обсуждения, хоть и мечом отменно владел, – изобразил презрение на лице мучитель. – Месть за его смерть – дело герцога и его родни, но вот баронессу ты напрасно обидел…
