Посвящается Зиммер Брэдли, моей леди из Дарковера.

На третий день он поднялся и вышел на свет. Рассвет мерцал над морем, которое когда-то было океаном. К северу скалы поднимались синими из стальной серости горизонта; и сверху вниз их пересекала полоса, которая была водопадом, гул его глухо пробивался через безветренный холод. Небо фиолетовое на западе, пурпурное в зените и было белым на востоке, где поднималось солнце. Но нам все еще светила утренняя звезда, планета Первого избрания.

Я первый из Второго избрания, - знал Яан - и голос тех, кто выбирает. Быть человеком - это быть сиянием.

Ноздри его пили воздух, мышцы его ликовали. Никогда еще у него не было такого ощущения. От горевшего лица до скрипа под ногами, он был реальным.

- О, слава тебе, слава, - сказал тот, что внутри его был Карунфом.

- Оно подавляет это бедное тело, - сказал Яан.

- Я вновь рожден. Ты не чувствуешь себя странником в цепях?

- Шесть миллионов лет пронеслись в эту ночь,

- сказал Карунф. - Я помню шепот волн и крик прибоя там, где сейчас лишь мрачные камни лежат под нами; я помню гордость стен и колонн, которые ныне лежат руинами над входом в могилу, откуда мы пришли; я помню, как облака ходили одетые в радугу. А, прежде всего, я стремлюсь вспомнить - и мне не удалось, потому что плоть, каковой я являюсь, не выносит огня, каковым я был… Я силюсь вспомнить полноту существования.

Яан поднял руки к короне, возлежащей на его челе.

- Для тебя это тяжелый груз, - сказал он.

- Нет, - пропел Карунф. - Я делю открытие, которое он сделал для тебя и твоей расы. Я буду расти с тобой, а ты со мной, а они с нами, пока человечество не только будет достойно быть принятым в Общность, но и пока не принесет туда то, что принадлежит только ему. И, наконец, чувствительность создаст Бога. А сейчас пойдем, давай провозгласим это народу.

Он/они пошли в горы к Арене. Над ними бледно сияла Дидо, утренняя звезда.

Восточнее Винохума местность немного уходила вниз, затем поднималась в Хесперианские горы. Раннее лето прикрыло их наготу листвой. Сине-зеленые, серо-зеленые, то тут, то там насыщенная зелень дуба или кедра, пурпур расмика, разбросанный в деревьях, кустах, в широко раскинувшихся рощах, по ониксу, окрашенному красным и желтым, что было живой мантией земли, огненной травой.

От захода солнца потянуло холодом. Ивар Фридериксон поежился. Казалось даже ложе ружья под его рукой ощущает этот холод. Мох под ним прогнулся, превращаясь на ночь в удобный матрас. Сверху его прикрывал мох, повисший на изогнутом стволе. Получился уютный грот, прикрытый ветвями и листвой, сквозь которые, как шепот на незнакомом языке, пробивались многообразные шорохи. Но это не мешало его взгляду скользить по склону, усыпанному кустами и булыжниками, к долине, полной теней. Дорога, идущая вдоль реки терялась в сумерках, тускло мерцала вода. Сердце его стучало громче, чем звук течения Вилдфосса,

Никого. Они что, никогда не придут? Глаза его уловили вспышку, он затаил дыхание. Самолет с запада?

Нет. Это колебание листьев привело его к заблуждению. То, что поднялось над хребтом Хорыбек, была лишь Креуза. С губ сорвался смешок, признак того, как напряжены его нервы. Он следил за луной, словно пытаясь найти кампанию, спрятаться от одиночества. Она светила еще ярче, увеличиваясь по мере того, как восходила на восток. Пара чьих-то крыльев поймала лучи спрятанного солнца и засветилась золотом на фоне индиго-синего неба.

"Спокойно! - пытался он укорять себя. - Ты на грани помешательства. А что, если это будет твоей первой битвой? Никаких оправданий. Ты ведь главарь, не так ли?" Хотя родился он в разряженной сухой атмосфере Аэнеаса, он чувствовал, как трудно проходит воздух через нос, язык деревенеет. Он потянулся за флягой. Заполненная водой малого ручья, она отдавала железом.

- Ах… - начал он. И тут появились имперцы.

Они появились неожиданно, как порыв ветра. Частью сознания он понимал, почему так получилось. Сумерки и кустарник скрыли их от его взгляда до поры до времени. Но почему его спутники не увидели их раньше? Ведь члены его отряда растянулись километра на три по обеим сторонам ущелья. Да, их подготовка оставляет желать лучшего.

Так или иначе, события уже захватили его. Он не знал, что охватило его, страх, гнев или безумие, да у него и не было времени на рассуждения. Он лишь заметил с долей изумления, что не было ни героической радости, ни суровой решительности. Тело его повиновалось рефлексам, а что-то другое завывало: "Как я попал в эту передрягу? Как мне выбраться отсюда?" Он уже был на ногах. Ивар издал охотничий клич паучьего волка и, услышав отклик, рванулся вперед. Накинув на голову капюшон куртки, а на лицо натянув ночную маску, он рванул с земли ружье и выпрыгнул из своего укрытия.

Все чувства были предельно обострены. Он видел каждый изгиб травинки огненного крова, по которому бежал, чувствовал, как он прогибается под ботинками и пружинит. Поймал последнее тепло, излучаемое гигантской скалой, испил прелесть кедра, испробовал крепость дуба, мог бы пересчитать лепестки расмика, распростертые над ним, или измерить скорость, с которой оперение крова вставало, согнутое собирающимся холодом. Но все это было на краю подсознательного, как игра внутренних мышц, нервов, крови, легких, пульса - все его существо было нацелено на врагов.

Это были люди, отряд моряков, пеший за исключением водителя полевого орудия. Оно гудело на гравследе метрах в двух над дорогой. Хотя люди были одеты в шлемы, они не придерживались четкого строя, скорее шли, а не маршировали, не ожидая неприятностей, как при обычном патрулировании. Большинство из них соединили свои наплечные мешки с боеприпасами с обогревательными нитями своих мешковатых зеленых комбинезонов.

Все это Ивару сообщил инфраскоп на его рукаве. Глаза же его говорили о товарищах, которые поднялись из кустов и прыгали вниз по склону, в масках и с оружием, как и он. Уши его ловили молодые голоса, военные команды и бессловесные шумы. Раздались выстрелы, аэнеанцы сразу вдвое уменьшили число своих противников, благодаря внезапности атаки и воле к победе.

Да, у них не было энергетического оружия, но град пуль заменял артиллерийский заряд. Ивар увидел, как водитель начал разворачивать орудие и свалился с него, сбитый чьим-то выстрелом. "А-а, получили!" - он сам стрелял на бегу, низко пригнувшись и бросаясь из стороны в сторону. Цель у них была одна - разбить этот отряд и вывезти то, что от него останется куда-нибудь в пустынную местность. Чтобы он просто бесследно исчез.

Пушка опустилась. "Поздно! - ликовал Ивар, - Это вам уже не поможет". Моряки, бросившиеся под обстрелом на землю, поднимались и оглядывались в поисках своего главного оружия. Впрочем, поднимались не все. Многие остались лежать - раненные, покалеченные, убитые. Кто смог, устремился к укрытию. Сверкали и гремели залпы бластеров, ревели пулеметы. Аэнеанец, находившийся ближе всех к Ивару, задрожал, упал и покатился, остановился и закричал. Кричал и кричал. Кровь его на фоне травы была отчаянно яркой, и до невозможности широко разлитой.