"Уже вечереет... Спустился туман..."

Уже вечереет... Спустился туман.

У берега тише шумит океан...

Рыбак, утомленный дневною тревогой,

Плетется с добычей к избушке убогой

И, полный признанья, бросает он взор

На моря родного туманный простор...

И берег уснувший угрюмо лежит,

Одна лишь высокая ива не спит...

Покорная ветру, над шумной пучиной

Качает надломленной бурей вершиной

И шепчется тихо с прибрежной скалой

О вихрях промчавшихся ночи былой.

...Едва они уйдут, борцы и властелины,

Как юрко проползет по их следам, как тать,

К орлиным гнездам карлик из долины —

И кто поможет бремя жизни приподняться!

Их голос громовой умолкнет глухо, жалко...

Живую весть с наджизненных высот

Людская память, сонная весталка,

Как праздное сказанье переймет...

И скоро вздорный внук, весь в дедовском наряде,

На чахлый лоб надвинув шлем его,

Пойдет расхаживать на пошлом маскараде...

Великий, — вот удел величья твоего!..

"Нарядно выстлав дол, взбегая на холмы..."

Нарядно выстлав дол, взбегая на холмы,

Красуйся, шелести, зеленый океан!

Твой радостный простор мой дух освобождает

От горькой слепоты незнанья моего,

И в полноте восторга сердце постигает

Премудрость Пахаря и Замыслов Его.

Всю горечь дней моих и боль душевных ран,

Поникнув пред Творцом, смиренно забываю,

И с шелестом твоим свой тихий вздох сливаю.

Красуйся, шелести, зеленый океан!

"В полдень мы были высоко в горах..."

В полдень мы были высоко в горах —

Вместе забыли мы рыночный прах.

Все мы имели: простор впереди,

Гордую веру в груди!

В этот святой, торжествующий час

Мир был наряден и светел — для нас.

Миг торжествующий нас приобщил

Богу живому мечтаний и сил.

Пока наш день и светел и росист

И ум пылает замыслом рассветным,

Мы всей душой, как вешний нежный лист,

Впиваем луч с упорством беззаветным...

В уступах Утра много ступеней,

И много сил у жизненного чуда,

Чтоб нам уйти от ужаса теней,—

Не спрашивать, зачем, куда, откуда...

И вот бегут певучие часы,

Вот пламя в сердце, звучность в каждом слове,

И свой расцвет у каждой полосы,

Как если б мир раскрылся к жизни внове...

Но в каждый миг мы ближе к высоте,

Где ждет нас полдень, отдых перевала,

Где на раздельной каменной черте

Иных морей зеркальность задрожала...

Здесь в первый раз простор необозрим,—

И в первый раз, у грани поворота,

Над всем, что было-будет, мы парим

На краткий миг, как капли водомета...

Но миг прошел, и нам уже нельзя

Внимать речам полуденного звона,

И видим мы, как падает стезя

В томительных извилинах уклона...

Вдали, внизу, — на темном горном дне,—

Как серый желоб, тянется ущелье,—

И трудно нам на каждой крутизне,

И молкнет крик недавнего веселья...

"Как водопад, дробящийся о скалы..."

Как водопад, дробящийся о скалы,

И громок и красив наш пламенный порыв...

И всяк из нас, как путник запоздалый,

Подходит к торжеству угрюм и молчалив.

День подвига, желанный миг победы,

Едва прошел, мы горько жаждем сна —

Добыча же другим... Мы слишком домоседы,

Чтоб вдаль идти, пока нам жизнь красна.

Одно усилие, и человек бессильный

Исчерпан весь, ни сил, ни жажды нет...

О, снизойди скорей, огонь плавильный,

И переплавь расслабленный наш свет!

"Я светлый оникс — я лежу в земле..."

Я светлый оникс — я лежу в земле —

В мучительной и мерзостной темнице,

А ты, мертвец, обрадовался мгле

И траурной дешевой колеснице.

Я свет свой жаждал жизни расточить,

Навеки замкнутый под слоем чернозема,

И силюсь в темноте сорвать его печать,

А ты, зарю забыв, лежишь в земле, ты — дома.

"Я видел надпись на скале..."

Я видел надпись на скале:

Чем дальше путь, тем жребий строже,

И все же верь одной земле,

Землей обманутый прохожий...

Чти горечь правды, бойся лжи.

Гони от дум сомненья жало

И каждой искрой дорожи —

Цветов земли в Пустыне мало...

Живя, бесстрашием живи

И твердо помни в час боязни:

Жизнь малодушному в любви

Готовит худшую из казней.

Одиноко пробегает

В поле пыльная тропа,—

Грузно землю попирает

Утомленная стопа...

Под холодным серым небом

Только вспаханы холмы,

Кто ж навстречу выйдет с хлебом

Для скитальческой сумы?!

Поле... поле... Мир просторен!

Всюду пашни в стороне,—

Много Пахарь бросил зерен,

Много ль будет на гумне?!

Ждут посевы всхода, роста...

Скоро ль грянет летний гул?—

С отдаленного погоста

Наклоненный крест мелькнул...

Извиваясь одиноко,

Там кончается тропа,—

Кто же там почил до срока,

Кто не дожил до снопа?!

"Уже в долинах дрогнул трепет томный..."

Уже в долинах дрогнул трепет томный...

Как изумруд, сияет мурава...

И дольше день зиждительно-истомный,

И светлым зноем пышет синева...

И снова жизнь могуча и нова!

И человек, забыв о грани темной,

Слагает в песню светлые слова,

Чтоб славить жизнь и труд ее поземный...

О, нежный ландыш! Божий василек!

Кто вас таким сиянием облек,

Чтоб усыпить людской души сомненье!..

О, вешний луг! Пошли и мне забвенье

И, дрогнув тайной радостью в груди,

Ко мне дыханьем силы снизойди!

"Весна не помнит осени дождливой..."

Весна не помнит осени дождливой...

Опять шумит веселая волна,

С холма на холм взбегая торопливо,

В стоцветной пене вся озарена...

Здесь лист плетет, там гонит из зерна

Веселый стебель... Звонка, говорлива,

В полях, лесах раскинулась она...

Весна не знает осени дождливой...

Что ей до бурь, до серого томленья,

До серых дум осенней влажной тьмы,

До белых вихрей пляшущей зимы?!

Среди цветов, средь радостного пенья

Проворен шаг, щедра ее рука...

О, яркий миг, поверивший в века!

"Наши севы, наши всходы..."

Наши севы, наши всходы

Смерть пожнет своей косой,—

То, что мы слезами годы

Поливали, как росой...

Средь полей необозримых

Туча с неба водит тень...

Мир — простор хлебов озимых...

Все — на некий дальний день.

Звонко их весна разбудит,

Будет в жатву жизнь красна,

Только пахаря не будет

На святом пиру зерна...

"Твой знак пред жизнью — вереск гор..."

Твой знак пред жизнью — вереск гор.

Из синевы его убор...

Его лазурный, долгий век

Красив в росе, красив сквозь снег...

Пыланье розы, цвет гвоздик

Угрюмо чахнет в серый миг...

А он упорно, дни и дни,

Стократ наряднее в тени —

Зане он в мире знак живой

Того, кто явлен синевой.

Немая грусть все беспредельней,

Загадочней тоска в мольбе —