Бенигсен. Стой! Стой!
Николай Зубов. Небось, братцы, Никола вывезет. Бей!
Голоса. Бей! Смерть тирану!
Яшвиль. Шпагу! Шпагу давай!
Николай Зубов. Зачем шпагу? Не надо крови. Души!
Татаринов. Веревку!
Аргамаков. Веревки-то нет.
Скарятин. Подушками!
Николай Зубов. Где тут возиться!
Татаринов. Шарфом!
Скарятин. Вот!
Татаринов. Петлю!
Скарятин. Готово!
Николай Зубов. Надевай!
Скарятин. Выбился, черт!
Павел. Помогите, помогите!
Татаринов. Ну же, тяни!
Скарятин. Руку подсунул — не стянешь!
Павел. Ради Бога! Ради Бога! Помолиться!
Татаринов. Стягивай! Стягивай! Стягивай!
Павел. Александр! Александр!
ВТОРАЯ КАРТИНА
Парадная лестница Михайловского замка; гранитные ступени между двумя балюстрадами из серого сибирского мрамора и пилястрами из полированной бронзы. Две площадки, верхняя и нижняя; с нижней — две лестницы между мраморными колоннами, направо — во двор замка, налево — в апартаменты Александра; с верхней — дверь направо в апартаменты Павла, налево — в Тронную залу; в глубине — большое окно-дверь на балкон и площадь перед замком.
Раннее, еще темное утро. Потом светает.
Мария Федоровна; Александр; Константин; Елизавета; Пален, гр.; Бенигсен; Талызин; Аргамаков; Николай и Платон Зубовы; кн. Яшвиль; кн. Татаринов; Скарятин; Марин; Полторацкий; Роджерсон; Головкин; гр. Голицын; кн. Нарышкин; Кушелев; Ливен, кн.; Амвросий — Митрополит; Исидор — духовник. Духовенство. Придворные чины. Истопник. Чиновник. Солдаты.
На лестнице никого. Темнота. Тишина. На нижнюю площадку справа выбегает Мария Федоровна, с распущенными волосами, в ночной рубашке, в туфлях на босую ногу, в шубе, накинутой на одно плечо, спадающей и волочащейся по полу. За нею — княгиня Ливен.
Мария Федоровна. Paulchen! Paulchen! Paulchen!
Взбегает наверх по лестнице, спотыкается, падает, теряет туфлю, встает и бежит дальше.
Ливен. Ваше величество… погодите… туфля, туфля… ваше величество!
Мария Федоровна убегает направо; за нею — кн. Ливен. На нижнюю площадку справа входит поручик Полторацкий, за ним — солдаты.
Полторацкий. Ребята, за царя!
Полторацкий с обнаженною шпагою взбегает до середины лестницы, за ним — солдаты. На верхнюю площадку справа выходят Пален и Бенигсен.
Пален. Караул, стой!
Солдаты останавливаются.
Пален. Его величество государь император Павел I скончался апоплексическим ударом. Государь наследник Александр Павлович изволил вступить на престол.
Молчание, потом глухой ропот солдат.
Солдаты. Не верь, братцы, не верь!.. Убили, убили! Злодеи!..
Пален. Смирно-о! (Полторацкому.) Извольте, поручик, сводить караул!
Полторацкий. Ваше сиятельство…
Пален. Молчать! Как вы смеете, сударь, команды не слушаться?.. (Солдатам.) Я вас всех ужо, сукины дети… Пикни только!
Полторацкий (солдатам). Смирно-о!
Ропот стихает.
Полторацкий. На плечо-о!
Солдаты берут на плечо.
Полторацкий. Направо — кругом — марш!
Полторацкий и солдаты, сойдя по лестнице, уходят направо.
Пален. Уф! Еще минута — и бросились бы на нас… Прескверная штука, не угодно ли стакан лафита!
Бенигсен. Только покойник и спас.
Пален. Покойник?
Бенигсен. Ну, да, вышколил так, что довольно скомандовать, чтобы стали машинами.
Голос Марии Федоровны (за дверью). Пустите! Пустите! Пустите!
Пален. Что такое?
Бенигсен (заглядывая в дверь). Государыня!
Голос кн. Яшвиля. Вытащите вон эту бабу!
Голос Марии Федоровны. Paulchen! Paulchen!.. Ой-ой-ой!..
Бенигсен. Однако, не церемонятся… Видели?
Пален. А что?
Бенигсен. Татаринов схватил ее в охапку и понес, как ношу.
На верхнюю площадку справа входит лейб-медик Роджерсон.
Пален. А, доктор! Ну что, как у вас там?
Роджерсон. Раньше ночи не поспеем.
Пален. Что вы, сударь, помилуйте! Сегодня же надо выставить.
Роджерсон. Невозможно, граф! Сами видеть изволили, на что похож — узнать нельзя, так искалечили.
Пален. Мерзавцы! Как же, генерал, хоть вы бы удержали?
Бенигсен. Удержишь их! Звери! Мертвого били.
Пален. Что же делать, доктор, а?
Роджерсон. Сделаем, что можно — только не торопите. Там теперь два живописца работают.
Пален. Живописцы?
Роджерсон. Да, красят. Только, знаете, господа, с мертвеца-то на мертвеце портрет писать не очень приятно. Старичок, учитель рисования — из Академии Художеств привезли — так испугался, что едва паралич не хватил. Другой, помоложе, все храбрится. Только если и он за эту ночь поседеет, я не удивлюсь… Что еще сказать-то я хотел?.. Затем и пришел, да вот не вспомню… Кажется, и у меня голова не в порядке… Да, да, за такие ночи люди седеют…
Пален. Успокойтесь, доктор! А то ежели все мы потеряем голову…
Роджерсон. Постойте-ка, дайте припомнить… Ах, да — язык!
Пален. Язык?
Роджерсон. Ну да, что с языком делать? Высунулся, распух, никак в рот не всунешь, — придется отрезать…
Пален. Ну, будет, будет! Ступайте, делайте, что хотите, — только ради Бога, оставьте нас в покое и кончайте скорее.
Роджерсон уходит. Поручик Марин входит на нижнюю площадку слева.
Марин. Его величество.
Пален. Не пускать! Скажите, что нельзя…
Марин. Говорили. Не слушает, плачет, рвется сюда. Не удержишь. Руки на себя наложить хочет… Да вот и сам.
Александр взбегает по лестнице.
Александр. Батюшка! Батюшка! Батюшка!
Хочет войти в дверь направо. Пален не пускает.
Пален. Ваше величество, государь родитель…
Александр. Вы его…
Пален. Скончался.
Александр. Убили!
Падает без чувств на руки Бенигсена и Палена.
Пален. Доктора!
Марин выбегает и тотчас возвращается с Роджерсоном. Александра кладут на пол и стараются привести в чувство.
Пален. Ну, что?
Роджерсон. Надо быть осторожнее, граф, а то может скверно кончиться… Пока отнести бы в спальню.
Пален. Несите!
Марин (в дверь направо). Ребята, сюда!
Входят караульные солдаты.
Марин. Подымай! Легче, легче!
Марин, Роджерсон и солдаты сносят на руках Александра по лестнице. Все уходят. Лестница долго остается пустою. Светает. В окне ясное зимнее утро, голубое небо и первые лучи солнца. На нижнюю площадку справа входят истопник и чиновник.
Чиновник. Умер ли? Точно ли умер, а?
Истопник. Да говорят же, умер, Фома Неверный!
Чиновник. А бальзамируют?
Истопник. Сейчас потрошат, а к вечеру и бальзамируют.
Чиновник. Ну, значит, умер! Слава Те, Господи!.. (Крестится.) Аллилуия, аллилуия и паки[51] аллилуия! С новым государем, кум! Поцелуемся…
Истопник. Ну тебя, отстань! Вишь, нализался…
Чиновник. Выпил, брат, есть грех, да как на радостях-то не выпить. Весь город пьян — в погребах ни бутылки шампанского. А на улицах-то — народу тьма-тьмущая. Снуют, бегают, словно ошалели все — обнимаются, целуются, как в Светлое Христово Воскресение. И денек-то выдался светлый такой, — то все была слякоть да темень, а нынче с утра солнышко, будто нарочно для праздника. Ну, да и подлинно праздник — Воскресение, Воскресение России… Ура!
Истопник. Тише ты! Услышат — долго ли до греха? — беды с тобой наживешь…
Чиновник. Небось, кум, теперь — свобода… Иду я давеча сюда по Мойке, а навстречу офицер гусарский по самой середине панели верхом скачет, кричит: «Свобода! Гуляй, душа, — все позволено!»
Истопник. Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела… Да ну же, ступай, говорят, ступай — слышь, идут…
Истопник и чиновник уходят направо. Роджерсон и Марин входят на нижнюю площадку слева.
Марин. Пойду, доложу его сиятельству.
Роджерсон. Попросите же, чтоб граф поосторожнее, а то, ежели опять, как давеча, — я ни за что не отвечаю — рассудка может лишиться.
Марин. Слушаю-с.
Марин, взойдя по лестнице, уходит направо. Роджерсон — налево. Кн. Платон Зубов и обер-церемониймейстер граф Головкин входят на верхнюю площадку слева.
