Разве это не чудо?

Даже если он никогда не полюбит ее – в чем Пенелопа практически не сомневалась, – это значительно лучше того, что было раньше.

– Чему я обязана удовольствием видеть тебя? – поинтересовалась она, усаживаясь на софу, обитую слегка поблекшим желтым дамастом.

Колин расположился напротив на довольно неудобном стуле с прямой спинкой. Он подался вперед, положив ладони на колени. Это была не самая подходящая поза для джентльмена, явившегося с визитом, и Пенелопа сразу поняла, что что-то не так. Он выглядел напряженным, даже расстроенным.

– Боюсь, дело серьезное, – сообщил Колин с мрачным видом.

Пенелопа едва удержалась, чтобы не вскочить на ноги.

– Что-нибудь случилось? Кто-нибудь заболел?

– Нет-нет, ничего такого. – Он испустил протяжный вздох и прошелся пятерней по своей уже порядком взлохмаченной шевелюре. – Это касается Элоизы.

– Что с ней?

– Не знаю, как сказать. Я… У тебя не найдется чего-нибудь перекусить?

Пенелопа была на грани того, чтобы свернуть ему шею.

– Ради Бога, Колин!

– Извини, – пробормотал он. – Я не ел весь день.

– Я уже велела Брайерли принести закуски, – нетерпеливо отозвалась она. – А теперь, может, расскажешь, что случилось, или будешь и дальше испытывать мое терпение?

– Думаю, она и есть леди Уистлдаун, – выпалил Колин.

Пенелопа ошарашенно уставилась на него. Она ожидала услышать что угодно, только не это.

– Пенелопа, ты слышишь меня?

– Элоиза? – переспросила она, хотя прекрасно слышала, что он сказал.

Он кивнул.

– Это невозможно.

Колин поднялся и принялся расхаживать по комнате, слишком возбужденный, чтобы усидеть на месте.

– Почему?

– Потому что… потому что… – Действительно, почему? – Потому что она не могла бы заниматься этим десять лет без моего ведома.

Тревога на лице Колина сменилась выражением превосходства.

– Едва ли ты в курсе всего, что делает Элоиза.

– Конечно, нет, – раздраженно бросила Пенелопа. – Но могу сказать тебе совершенно точно, что ей не удалось бы хранить от меня такой секрет в течение десяти лет. Она просто не способна на это.

– Пенелопа, да она самая любопытная и пронырливая особа из всех, кого я знаю.

– Пожалуй, – согласилась Пенелопа. – Не считая моей матери, конечно. Но этого недостаточно, чтобы обвинять ее во всех смертных грехах.

Колин перестал метаться по комнате и остановился перед ней, уперев руки в бока.

– И она всегда все записывает.

– С чего ты взял?

Он протянул руку и потер кончики пальцев друг о друга.

– У нее вечно пальцы в чернилах.

– Как и у всех других, кто пользуется пером. – Пенелопа сделала широкий жест рукой. – Ты, например, ведешь дневник, и пальцы у тебя наверняка бывают в чернилах.

– Да, но я не прячусь, когда пишу свои записки.

Пульс Пенелопы участился.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, слегка задохнувшись.

– То, что она запирается в своей комнате на несколько часов подряд, а когда выходит оттуда, ее пальцы заляпаны чернилами.

Пенелопа молчала долгую минуту. Доказательства Колина были достаточно убедительны, особенно в сочетании с общеизвестной страстью его сестры совать нос в чужие дела.

Но чтобы Элоиза играла роль леди Уистлдаун? Чепуха! Пенелопа готова была поклясться в этом собственной жизнью.

Она скрестила руки на груди и заявила тоном, более уместным в устах чрезвычайно упрямого шестилетнего ребенка:

– Это не она. И все!

Колин снова сел, на этот раз в кресло.

– Хотелось бы мне разделять твою уверенность.

– Колин, можешь мне поверить…

– Где же еда? – проворчал он.

Столь явное пренебрежение хорошими манерами позабавило Пенелопу.

– Уверена, Брайерли уже на подходе.

Колин вытянул ноги и откинулся на спинку кресла.

– Я ужасно проголодался.

Уголки губ Пенелопы дрогнули в улыбке.

– Я так и поняла.

Колин устало вздохнул.

– Если Элоиза – леди Уистлдаун, это катастрофа. Ужасная и непоправимая.

– Едва ли, – осторожно заметила Пенелопа. – Не то чтобы я думала, будто она леди Уистлдаун, потому что это полная чепуха! Но даже если допустить, что это так, что в этом ужасного? Мне лично леди Уистлдаун даже нравится.

– Ты и представить себе не можешь, Пенелопа, – резко произнес Колин, – насколько это ужасно. Ее репутация будет погублена.

– С какой стати…

– Да с такой! Ты хоть представляешь себе, сколько народу эта особа оскорбила за долгие годы?

– Я никогда не думала, что ты настолько ненавидишь леди Уистлдаун, – сказала Пенелопа.

– Нет у меня к ней никакой ненависти, – нетерпеливо отозвался Колин. – И вообще, какая разница, как я к ней отношусь? Достаточно того, что ее ненавидят все остальные.

– Ты преувеличиваешь. Ее газета пользуется большим успехом.

– Еще бы ей не пользоваться! Все покупают эту дьявольскую газету.

– Колин!

– Извини, – буркнул он тоном, заставившим усомниться в его искренности.

Пенелопа с достоинством кивнула, принимая извинение.

– Кем бы ни была эта леди Уистлдаун, – сказал Колин, погрозив в воздухе пальцем с таким ожесточением, что Пенелопа отпрянула назад, – когда ее разоблачат, она не сможет показать и носа в Лондоне.

Пенелопа деликатно кашлянула.

– Я не подозревала, что тебя так волнует мнение общества.

– Волнует, – заявил он, – хоть и не слишком. А те, кто утверждает, что им наплевать, либо лжецы, либо лицемеры.

Пенелопа и сама так думала, но ее удивило признание Колина. Обычно мужчины предпочитали делать вид, что они не подвластны правилам и условностям, принятым в свете.

Колин подался вперед, вперив в нее горящий взгляд.

– Речь не обо мне, Пенелопа, речь об Элоизе. Если общество отвергнет ее, она не переживет этого. – Он откинулся назад, но все его тело прямо-таки излучало напряжение. – Не говоря уже о нашей матери.

Пенелопа протяжно выдохнула.

– Мне все же кажется, что ты напрасно переполошился, – сказала она.

– Надеюсь, ты права, – ответил Колин, прикрыв глаза. Он не знал, когда начал подозревать свою сестру в том, что она леди Уистлдаун. Возможно, после того, как леди Данбери сделала свое, ставшее знаменитым, заявление. В отличие от большинства представителей высшего света, Колин никогда особо не интересовался, кто скрывается под псевдонимом леди Уистлдаун. Разумеется, он читал ее заметки, но для него леди Уистлдаун была всего лишь… автором заметок в газете и не более того.

Однако вызов, брошенный леди Данбери, заставил его задуматься, и, как истинный Бриджертон, Колин не мог отмахнуться от идеи, пришедшей ему в голову. Он вдруг подумал, что Элоиза обладает подходящим характером и способностями, чтобы писать эти заметки в газете. А затем, прежде чем он успел убедить себя, что это самая безумная мысль из всех возможных, он заметил чернильные пятна у нее на пальцах. Колин потерял душевное равновесие, терзаясь подозрениями, что Элоиза ведет двойную жизнь.

Он не знал, что его бесит больше: то, что Элоиза может оказаться леди Уистлдаун, или то, что ей удавалось скрывать этот факт от него на протяжении десятка лет.

Как досадно быть одураченным собственной сестрой! Признаться, он считал себя умнее.

Ладно, нужно сосредоточиться на настоящем. Ибо если его подозрения верны, как, скажите на милость, избежать скандала, который разразится, если ее разоблачат?

А в том, что ее разоблачат, можно не сомневаться. Учитывая, что весь Лондон жаждет получить награду в тысячу фунтов, у леди Уистлдаун нет ни единого шанса.

– Колин! Колин!

Колин открыл глаза, гадая, давно ли Пенелопа окликает его по имени.

– Право, тебе не следует тревожиться из-за Элоизы, – сказала она. – В Лондоне полно народу. Леди Уистлдаун может быть кем угодно. Господи, да с твоей наблюдательностью… – она пошевелила пальцами, напоминая ему о заляпанных чернилами пальцах Элоизы, – ты сам мог бы оказаться леди Уистлдаун.