Когда первый лунный свет окрасил крыши города Брэни-сюр-Весль, любимой резиденции Гильпериха, король после бурно проведенной ночи покинул пиршественную залу. Без искренней радости он пел и пил со своими соратниками, но все же пир удался: сперва натравили собак на медведя, затем бык дрался с двумя волками и Гильперих выиграл спор за то, кто из них победит. Были девушки, танцы, драка, короче все, чего требует настоящая оргия, тем не менее, от этого всего осталась лишь тяжелая голова да нетвердая походка. Вино казалось ему невкусным, девушки не прельщали его… только вид крови несколько приободрил, когда он своим коротким мечом отсек головы двум саксонским рабыням, чьи лица ему пришлись не по душе.

Когда он шел через большой двор, где были расположены главные здания виллы, он заметил, как Гальвинта, закутавшись в покрывала, покинула дом со своими придворными дамами, чтобы присутствовать на заутрени. Это привело короля в бешенство. Ему надоела жена, которая занята лишь молитвами да добрыми деяниями. Только молитвы и покаяние, которые истощили ее и без того не очень-то пышное тело. Быть может, она и задалась целью сделаться святой, но все меньше и меньше она соответствовала тому, что король понимал под словом «жена».

Передернув плечами, он направился нетвердыми шагами в свою спальню. Он чувствовал себя одиноким, и голова его раскалывалась. Вспомнилось, что Фредигунда всегда приготовляла снадобье, которое избавляло от похмелья и других последствий пышных пирушек. Она заботилась о нем, в часы радости дарила ему свою красоту и неповторимое наслаждение.

Фредигунда! Вот уже несколько месяцев, как она исчезла, и он даже не знал – куда! Воспоминание о ней еще больше расстроило Гильпериха.

Он вошел в свои покои, отдернул завесу… и не поверил своим глазам: луч солнца упал на низкую постель и осветил золотую вышивку, драгоценное дерево и пурпур бордюров. А посреди этого великолепия лежала женщина с молочно-белой кожей, прикрывая свою наготу лишь отливающими красным волосами. Женщина протянула руки по направлению к нему и улыбалась ему лучистыми глазами. Он, запинаясь, пробормотал хриплым голосом:

– Фредигунда! Ты вернулась?

– Я чувствовала, что ты нуждаешься во мне, – ответила она, улыбаясь. – И мне вас очень не хватало, сеньор. Ты злишься за это на свою служанку?

– Я должен бы злиться на тебя за то, что ты не пришла раньше, – сказал он и со звериной похотью набросился на нее.

Когда Гильперих покидал спальню своей жены, он в ярости столкнул с сундука кувшин из светящегося опалом стекла. В ужасе слушала Гальвинта, как его шаги постепенно затихают в коридоре. Она бросилась на кровать и вновь принялась плакать.

С тех пор, как возвратилась эта Фредигунда, ее жизнь превратилась в ад. Гильперих открыто показывался на людях со своей наложницей. При этом с королевой он обращался крайне пренебрежительно, почти как с рабыней, даже в присутствии слуг.

В мягкой и доброй Гальвинте заговорила кровь ее вестготских предков. Эта служанка, дочь простолюдина, осмелилась кичиться перед ней любовью короля и сделала ее посмешищем для всего двора. Она замахнулась на королевский титул и в своем бесстыдстве зашла так далеко, что крала из ларя с украшениями Гальвинты все, что ей нравилось. Гнев овладел королевой. Она призвала к себе Гильпериха и бросила в лицо горькие упреки.

– Эта дочь простолюдина обращается со мной, королевой, как будто я ваша рабыня! – сказала она.

– Оставь при себе свое высокомерие, – ответил Гильперих. – Мне нравится это красивое, свежее создание, и она достаточно хороша для того, чтобы я обладал ею. Твое постоянное благочестие и твоя набожность надоели мне.

Его открытый цинизм возмутил Гальвинту, но страх победил гнев. В этом человеке, который стоял, широко расставив ноги, и смотрел на нее со злобной усмешкой, она чуяла опасного зверя. Он утолил свою алчность к славе и золоту, его раздувало от сознания собственной важности, и он пресытился ею. Она была с ним один на один, ее люди были далеко отсюда. Кто воспрепятствует, если ему в голову придет мысль просто убить ее?

– Послушай, – лихорадочно прошептала она, – для нас обоих будет лучше, если ты мне позволишь вернуться домой. Ты можешь оставить себе все мое приданое и то золото, что я привезла с собой. Я возвращаю все города, которые ты мне подарил на следующее утро после свадьбы. Только опусти меня. Я несчастлива здесь. Дома я обрету покой, а ты сможешь сожительствовать с той женщиной, которая тебе по душе…

Гильперих недоверчиво уставился на нее налитыми кровью глазами. Что означает эта неожиданная готовность отречься от всего? Она хочет уехать и оставить все состояние, которое принадлежит ей, не требуя никакого возмещения. Как это пришло ей на ум? За этим должно что-то скрываться… недавно приехали послы от Брунгильды, чтобы приветствовать ее и передать ей дары. Быть может, она замыслила что-то и вошла с ними в сговор? А может, они подбили ее на этот необдуманный отъезд, чтобы она возглавила войско и вернулась с ним сюда? Он выдавил из себя самую простодушную усмешку, на которую был способен, подошел к жене и положил ей руку на плечо.

– Что за блажь, моя милая? Почему ты хочешь уехать? Ты слишком серьезно относишься к моим забавам. Фредигунда будет вести себя как подобает, обещаю тебе.

Он попытался заключить ее в объятья и поцеловать. Но от него несло пивом и слова его показались Гальвинте лживыми. Наигранное добросердечие мужа лишь усилило ее страх.

– Я умоляю тебя, – повторила она, – позволь мне уехать. Мы никогда не сможем быть счастливы друг с другом.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала.

Но она продолжала настаивать, пока его не охватил гнев и он не принялся разбивать и ломать все вокруг.

– Я сказал, что ты останешься здесь, значит, ты останешься здесь. Я повелеваю тебе!

И разъяренный он ушел прочь, оставив ее в отчаянии. Она бросилась к большому мраморному кресту, который украшал ее комнату, и долго молилась. Она отказалась от ужина и совершенно подавленная легла в постель. Слез у нее больше не было. Долго она ворочалась с боку на бок и пыталась не слушать доносившийся из пиршественной залы шум оргии. Но вопли пьяных, пронзительный визг женщин и песни, которые они скорее ревели, нежели пели, доходили до нее. Долго молилась она о пути, который увел бы ее от этого человека, пугавшего ее. Когда он покинул покои, его лицо было искажено судорогой ненависти, причем он взглянул на нее с недоверием и угрозой…

После того как молитва принесла ей успокоение, она решила завтра утром послать гонцов к своей сестре Брунгильде, чтобы просить ее помощи и совета. Только волевая и деятельная Брунгильда способна помочь ей.

Утомившись от слез и молитв, Гальвинта забылась лихорадочным сном. Усталость была столь велика, что она уже не слышала шума, доносившегося снаружи, и не видела темной фигуры, с кожаным ремнем в руках, которая проскользнула около двух часов ночи в ее покои.

Бесшумно, как кошка, человек подошел к кровати на которой спала королева. Он склонился над ней и хладнокровно, дьявольски ловко обвил ее шею ремнем и что было силы стянул его. Глаза Гальвинты раскрылись неестественно широко, она хотела закричать, но крик застрял у нее в горле. Сведенными судорогой руками она потянулась к шее, дабы освободиться от смертельной петли, но убийца вскочил на постель и всем телом налег на нее… Спустя какое-то мгновение ее тело несколько раз дернулось и обмякло, а черные волосы в беспорядке свесились с кровати. Человек выждал некоторое время, убедился, что она мертва, затем не без труда высвободил глубоко врезавшийся в шею ремень и исчез так же бесшумно, как и появился.

Пьяный шум оргии не прекращался, но Гальвинта, чьи выпученные глаза уставились в темноту, уже не слышала его.

Во дворце в Метце на почетном возвышении восседал Сигиберт и взором, исполненным любви и гнева, смотрел на Брунгильду, которая кругами ходила по залу, изредка вздымая в отчаянии руки. Наконец, она остановилась напротив супруга и взглянула на него сверкающими глазами.