Я подошла к окну гостиной, черный остов сгоревшего дома ощетинился на меня. Один из дворов был превращен в паркинг. Хотя бы найти одну из бывших подруг. Кого-нибудь из нашей компании. Хотелось бы сравнить часть чьей-то жизни по американскому образу со своей судьбой и ощутить себя счастливой от сравнения. Окунуться в другие жизни. Ехать бы в дряхлом поезде с засаленными сиденьями, чтобы на перроне вокзала какого-то городка меня встречал чей-то муж, смахивающий на гермафродита, который бы мне объявил монотонным голосом, что Шарлотта приготовила блинчики. Для меня. И что он очень рад познакомиться со мной. Я бы встретилась с одной из своих бывших приятельниц, она бы вытерла свои слегка липкие руки о передник, надпись которого выдавала бы ее привязанность к дочери: «Я люблю Милвоки». В сравнении с ней я бы почувствовала себя свободной, красивой, смелой и непостоянной. Меня познакомили бы с соседями, и я бы смеялась, утраиваясь поудобнее рядом с домохозяйками, которые преуспели лишь в том, что отказались от своих грез. Но не было никаких намеков на это. Надо было спасать себя. Тряпичная кукла с перевязанными ногами разглядывала меня. Были ли по-прежнему на своем месте Эмпайр стейт билдинг и статуя Свободы? Последнюю я знала лишь благодаря фильму Хичкока. Я приоткрыла дверь одной из спален и заметила надпись, прикрепленную над кроватью: «Вещи утомляют больше, чем мысли». Пахло потом. Необходимо было приготовить постель на ночь. Уж лучше заняться этим сразу. Приоткрыла ставни, чтобы проветрить, зной наполнил комнату. На подушке нашла записку: «Извини, дорогая, нет времени, чтобы тебя лучше принять. Чистые простыни в стенном шкафу слева в прихожей».

Я собрала грязное белье в огромный узел. Запихнула узел в низ шкафа межу прибором для удаления волос, забитым воском, и двумя томами «Научной истории мира со времен каменного века». Положила подушку на подоконник, солнца еще было достаточно, чтобы ее проветрить. Приготовила постель, вторая простыня, небрежно брошенная на первую, заменила старое, пропахшее прогорклым, одеяло. Последние желтые лучи пронизывали старый мешок с перьями, который я положу под голову. Смена часового пояса притупляла мое восприятие, словно тюлевый занавес был натянут между мной и пространством, в котором я находилась.

Постепенно комната становилась более уютной. Я прошлась также пылесосом, напоминавшим старую клячу с засоренными пылью легкими. Затем принялась за кухню, которую мне удалось вычислить благодаря превратившимся в камень порошкам в различных коробках. Разобрала свой чемодан, повесила измятые платья в шкаф прихожей. Приклеила конверт с франками в том же шкафу. Мне казалось, что меня рассматривают под лупой, как на экране: нелепое ощущение, что за мной следят. Эта гнетущая атмосфера усугублялась сиренами полицейских машин. Я рискнула заняться ванной комнатой, открыла окошечко, чтобы избавиться от запаха плесени, с отвращением заметила бегущего по стене таракана, едва касающегося поверхности своими легкими лапками. Мне надо было принять ванну. Открыла краны, бездумно глядя на булькающую красного цвета воду, выливавшуюся из этого чахоточного устройства. Затем вода начала осветляться, от нее исходил сильный запах дезинфицирующего средства. Прежде чем погрузиться в ванну, я встретилась со своим отражением в зеркале. Я оттягивала кожу на висках, становилась похожей на восточную женщину, приглаживала волосы – краше в гроб кладут. Я встряхнулась, мне не хотелось превращаться в старую тусклую фотографию, засунутую в жалкую рамку. Лучше порвать с этим наваждением, верным источником психического расстройства. Я разгуливала по квартире лишь в повязанном на талии полотенце. Надела джинсы, блузку из батиста. Если мне повезет, я еще достану билет на мюзикл. Худеть начну с завтрашнего дня, сегодня вечером пойду к Сарди, там всегда есть чем полакомиться.

Перебрала сумку. Затем сунула удостоверение и восемьдесят два доллара, которые поменяла в Париже по очень высокому курсу. Такси уже поглотило двадцать пять. Следовательно, надо поменять мои фраки до начала этого продолжительного уикенда. Нашла на самом дне чемодана губную помаду и даже тушь для ресниц. Обнаружила также в полученной в качестве рекламного сувенира пластмассовой сумочке кисточку, подкрасила глаза. Осмотрела себя. Я не была уродливой, лишь немного странной, так мне казалось. Закрыла дверь квартиры, сунула ключ во внутренний карманчик сумки, в то время как в руке держала ключ от парадной двери. Мне надо было раздобыть брелок и прицепить эти уникальные предметы; если я потеряю один из них, то не смогу больше попасть в квартиру.

Выйдя из квартиры, надеялась встретить кого-нибудь, завязать разговор, но на горизонте никого не оказалось. Медленно спустилась по ступенькам. Остановилась на площадке третьего этажа, знакомые звуки меня ободряли, только что закрылась дверь внутри какой-то квартиры. Услышала также скороговорку диктора. На втором этаже пахло жареным луком, кто-то кричал по-испански. Лестница была такой же крутой, как у мамы. Мама…

Она не делала мне плохого, я приняла меры предосторожности, она подавляла мою душу. Она могла вызвать угрызения совести несколькими упреками. Я ухватилась за поручень. Меня пугало время, словно натянутая тетива, готовая метнуть стрелу в мою сторону и прикончить меня. На первом этаже я попыталась открыть входную дверь. Замок не поддавался. Я была не в ладах с ключами, стоило мне лишь дотронуться до них, как они начинали сопротивляться, гнуться, ломаться. Вызываемые в спешке специалисты, неунывающие чудо-работники аварийной службы, всегда веселые, отмечали мою беспомощность. Напуганная сопротивлением двери, я боялась сломать ее…

Спина покрылась потом, индийская ткань прилипла к ней, я пыталась одолеть замок. Затем с облегчением почувствовала чье-то присутствие, обернулась, из глубины коридора появился мужчина высокого роста, достаточно бледный, со светлыми глазами. Молодой Гарри Купер с красивыми губами. Подумала, что следовало бы с помощью женщин создать картотеки мужских лиц. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что этот мужчина «годился в любовники», он «возможен». Мы с Элеонорой поделили мужской род на тех, «кто годился», «кто мог бы», даже «кто был достоин» и «для кого секс не существовал». Нам было достаточно двух секунд, чтобы определить, мог ли какой-то тип овладеть так же легко нашим сердцем, как и нашим телом. Они, бедняги, даже и не подозревали об этом. Как им было понять, что, едва поздоровавшись, они становились нашими избранниками или отвергнутыми.

– Вы позволите? – спросил мужчина.

Он улыбался, он мог бы с успехом рекламировать средство для чувствительных десен.

– Не могли бы вы помочь мне? Я хотела бы выбраться из этой коробки.

– Вы не американка?

– Нет. Вы тоже.

– Нет.

Он занялся замком.

– Не следует так сильно нажимать, – сказал он. – С ними надо обращаться нежно.

С тех пор как я сражаюсь с замками, работники аварийной службы или любители пускались передо мной в нравоучения: «С замком надо обращаться спокойно, с ним надо говорить» – и тому подобное. Но я знала – чтобы одолеть замок с причудами, требуется хороший ключ или взрывчатка, но не разговоры.

– Смотрите, – сказал он. – Вы поворачиваете не спеша вправо и еще раз вправо. Надо попасть в два паза. Не забывайте об этом. Я не могу вам открывать всегда.

Моя батистовая блузка стала влажной от пота и прилипла к телу.

– Спасибо.

Он рассматривал меня с вожделением.

– Я вас не знаю… Вы только что поселились в однокомнатной квартире на этом этаже?

– Нет. Мне уступила квартиру на четвертом этаже моя подруга. Я из Парижа.

Он был ошеломлен.

– Париж, – повторил он.

Его губы сжались, а ноздри раздвинулись и округлились, как если бы он вдохнул запах особого наркотика.

– Кто вы по происхождению?

– Бельгиец.

– И вы очень любите Париж?

– О да!..

Я приготовилась услышать знакомый рефрен: «Ах эти парижаночки». Он смотрел на меня с высоты метра восьмидесяти двух, не меньше. В этот день на моем пути попадались лишь стройные великаны. Я была скорее среди персонажей Свифта, чем в Нью-Йорке.