– Если тебе нравится, как выглядят персики на моем дереве, не тряси его, – процедила Эмма, вспомнив слова, которые однажды прочла на футболке какого-то прохожего, и ускорила шаг.

Глядя ей в спину, Джейк неожиданно поймал себя на мысли, что улыбается. Черт, ему нравилась такая Эмма – взрывная и острая на язычок. Его гнев, которому он не мог найти объяснения, куда-то испарился. Интересно, какая же из этих Эмм настоящая? Может, это и послужило причиной его неожиданной вспышки? Ведь раньше, когда он встречался с другими женщинами, он не задавался подобными вопросами. Неужели это открытие обескуражило его до такой степени, что он потерял над собой контроль? Эта мысль вертелась в его мозгу, пока он догонял Эмму.

– Я и не думал трясти твое дерево, солнышко, ведь оно мне так нравится, – со смешком сказал он, обнимая ее со спины.

– Нет? А чего ты тогда добивался своими расспросами?

Он пожал плечами.

– Может, мне захотелось посмотреть, как ты разозлишься.

– Посмотрел?

– Конечно, – едва удерживаясь от желания расхохотаться, сказал Джейк. – Мне понравилось. Тебе надо почаще выходить из себя.

– Зачем? – Эмма уставилась на него с подозрением.

– Давай-ка я лучше покажу тебе, – ласково сказал Джейк.

С этими словами он провел рукой по ее плечам, и от этого движения по телу Эммы поползли мурашки. Джейк смотрел в ее широко раскрытые глаза и чувствовал, как снова теряет над собой контроль. Что Эмма сделала с ним, если он забывает обо всем, стоит только коснуться ее атласной кожи и вспомнить, с какой страстью она отвечает на его поцелуи?

Он с трудом заставил себя выпустить Эмму из объятий, хотя ему больше всего на свете хотелось снять с нее все до нитки и узнать вкус ее кожи.

– Позже, Эмма, немного позже, – пообещал Джейк, глядя, как желание исчезает из ее глаз, уступая место неуверенности. – По правилам мы все сделаем позже, – повторил он с улыбкой и отступил, зная, что он-то уж постарается, чтобы следующий раз наступил как можно скорее.

Задвижка на окне была старой и держалась на честном слове.

– Почему ты не поменяла ее раньше? – нахмурился Джейк. – Даже ребенку под силу сломать эту железку, не говоря уже о ворах. Я проверю все остальные, – пробурчал он, вымещая свой гнев и страх за нее на болтах.

Неужели Эмма не понимает, как она уязвима? Джейк даже подумать боялся, что могло бы случиться с ней, вздумай кто-нибудь ограбить ее, когда она сама в доме.

Он с трудом удерживался от того, чтобы схватить Эмму в охапку и накричать на нее за беспечность. Конечно, работа для нее всегда на первом месте, когда уж ей задумываться о своей безопасности и о том, в каком уединенном месте она живет.

Гнев Джейка перекинулся на ее отца. Лукас Делани обращался со своими дочерьми как с дрессированными обезьянками, объявляя об успехах Эммы и Люси на всю округу. Неприязнь Джейка к нему усилилась после встречи с Эммой в парке, когда она переживала из-за оценок, которыми бы гордился любой другой родитель. А затем он почти возненавидел его, когда Лукас Делани заявился к ним в мастерскую, узнав, что он хочет бросить школу.

– Если ты не получишь хотя бы среднего образования, то ничего не добьешься в жизни. Образование в современной жизни – самое главное. Ты ведь не хочешь закончить свою жизнь сборщиком фруктов или чернорабочим? – поучал он, не желая понять причин, по которым Джейк решил пойти работать.

Ему тогда было семнадцать лет, и он больше не мог быть обузой для матери, которая гнула спину на трех работах, чтобы обеспечить его и позволить младшей дочери получать лучшую медицинскую помощь при ее скудных финансах.

Они стояли у окна. Когда показалась Эмма, Лукас Делани кивнул в ее направлении и сказал:

– Посмотри на Эмму. Она знает, чего хочет добиться в жизни, и идет к этой цели. Она даже мысли не может допустить о том, чтобы бросить школу, поскольку понимает, что залогом успешной жизни может стать только хорошее образование. Учиться и еще раз учиться, работать и еще раз работать – вот ее девиз.

Его слова крепко засели у юноши в голове. Джейк поклялся себе доказать Лукасу Делани, что тот ошибается. У него уже был план, и он намеревался воплотить его в жизнь, твердо зная, что для этого нужно. В конечном итоге он своего добился. Лукас был прав частично – чтобы стать преуспевающим человеком, нужно много работать. Вот он и вкалывал, пахал как вол, недосыпал ночами. Теперь у него есть деньги и чувство уверенности, которое они приносят, а также радость от осознания, что ни мать, ни Сиена никогда ни в чем не будут нуждаться. И главное – теперь он спокоен за сестру, потому что после дорогостоящей операции угроза ее жизни стала минимальной.

Эмма тоже работала, не жалея себя. А что в итоге? Ей двадцать шесть, а она до сих пор одинока. Но Джейк может научить ее радоваться жизни. По крайней мере, он постарается показать ей жизнь во всем ее разнообразии. Ну, или хотя бы одну грань жизни, затрагивающую отношения полов, усмехнулся про себя Джейк, открывая дверь, да так и остался стоять на пороге, раскрыв от удивления рот.

Комната была выкрашена белой краской. Минимум мебели: стол, стул. Посередине, прямо напротив окна, стоял мольберт.

Джейк на секунду прикрыл глаза, вспоминая тот день в парке. Эмма ведь говорила, что любит рисовать, но должна оставить этот предмет, хотя по рисованию у нее был наивысший балл.

Занавески были задернуты, но в комнату проникало достаточно света, чтобы он мог рассмотреть картины, висевшие на стенах; на столе стояли кисти, краски, карандаши и лежала кипа бумаг. Вокруг стола высыхали еще несколько картин. В комнате пахло скипидаром, к которому примешивался запах цветов.

Медленно обойдя комнату, Джейк поразился многогранности таланта Эммы. Рядом с картинами, выполненными в цвете, соседствовали карандашные наброски, больше напоминающие чертежи с четкими, скупыми линиями.

В коридоре послышались легкие шаги. Наверное, ему следовало почувствовать вину – как-никак он вторгся во что-что очень личное, оберегаемое Эммой от посторонних глаз, но Джейк ощущал только восхищение и восторг.

Дверь открылась и закрылась. Он повернулся. Вернувшись из парка, Эмма переоделась. Сейчас на ней было простое платье с тонкими бретельками.

– Что ты здесь делаешь? – справившись с волнением, спросила она.

– Не смог удержаться. Я мысленно представил планировку твоего дома, не понимая, почему ты не используешь самую солнечную комнату как спальню или гостиную, и решил узнать причину.

Эмма не покраснела, как следовало ожидать, а неожиданно побледнела.

– Из разговора в парке, ну еще несколько лет назад, я понял, что ты бросила рисование, – негромко, словно боясь испугать ее, сказал Джейк.

– Бросила, но иногда ходила на внеклассные занятия. Зная нрав моего отца, учительница иногда занималась со мной индивидуально.

– То есть твой отец об этом не знал? – уточнил Джейк.

– Не только он один. Никто не знает.

– Никто? Ты хочешь сказать, что никто до сих пор не подозревает, что ты рисуешь?

– Это мое, личное, – вызывающе вскинула подбородок Эмма.

– Жаль, – проронил Джейк. – Ты прекрасный художник.

– Спасибо. – Она распахнула дверь. – Давай выйдем отсюда.

Джейк посмотрел на Эмму, затем перевел взгляд на стол, заваленный рисунками, на которых были наброски цветов, и, не колеблясь, подошел к нему.

Эмма соображала, как заставить Джейка уйти из студии. Сердце сильно стучало в груди. Джейк не производил впечатления человека, который легко подчиняется чужим приказам, если они идут вразрез с его собственными желаниями. А сейчас он намеренно игнорировал ее и перебирал рисунки на столе. Эмма разрывалась между желанием выдворить его из комнаты и узнать его мнение.

Она никому не говорила о своем хобби, боясь, что ее рисунки могут не понравиться. Приходилось признать, что Джейк был отчасти прав. Она всегда считается с чужим мнением. Что поделать? Ее так воспитали. Именно поэтому Эмма держала свою страсть к рисованию в секрете – она бы не смогла заниматься тем, что любила, если бы ей сказали, что она неважный художник. Это была ее тайная радость и гордость, ее утешение. Рисуя, она отдыхала душой, здесь ничто не ограничивало ее фантазию – она была полновластной хозяйкой и исполнительницей своих замыслов.