Рандер, сев, неторопливо вынул пачку с сигаретами, ради приличия сперва протянул ее собеседнику, но Алберт, поморщившись, покачал головой.

– Спасибо, – пробурчал он с прохладцей, засовывая руку в карман. – Я привык к своим.

Когда оба почти одновременно чиркнули спичками, Гирт заметил, что они курят одну и ту же марку. Он улыбнулся и, расположившись в кресле поудобнее, как бы между прочим осведомился:

– А жене своей, говорят, вы курить строго-настрого запретили, верно?

Алберт метнул колючий взгляд на Рандера и спросил враждебно:

– Вы что, ей тоже предлагали?

– Нет, – ответил Рандер. И про себя улыбнулся. Слава богу, не пришлось лгать: он жене Алберта сигареты действительно не предлагал. – Ирена упомянула о вашем запрете в другой связи.

Алберт раздраженно пожал плечами.

– Ясно, что я не разрешаю ей курить! – отрезал он. – Только вас это нисколько не касается!

Рандер увидел, что Алберт вдруг обратил подозрительный взгляд на пепельницу, где на фильтре начатой Иреной сигареты ясно были видны следы помады, и дипломатически заметил:

– Не забудьте, что Дина Уласе тоже курит…

Алберт не ответил. На время воцарилась тишина. Выходит, причина, которую назвала Ирена, чтобы объяснить свое пребывание в пустой комнате, соответствовала действительности. Но как бы выяснить, знал ли ее муж об отношениях своей жены с Юрисом или нет? Если Алберт, вопреки мнению Расмы, в самом деле не догадывался о них, то не было никакой нужды открывать ему теперь глаза.

Наконец Гирт, не то спрашивая, не то констатируя факт, проговорил:

– Ваша жена, кажется, очень тяжело переживает смерть Юриса…

Реакция на эти слова была куда более сильной, чем ожидал Рандер. Алберт отшатнулся, словно получил удар, все его худощавое тело напряглось, серые глаза за стёклами очков блеснули, он стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки, лицо побагровело, на лбу вздулись вены, а пальцы сжали сигарету так, что у нее отломился фильтр.

– Ирену вы в это не впутывайте! – после паузы выдавил он странным, осипшим голосом, и в нем послышалась такая ревность, боль и ненависть, что у Гирта не осталось ни малейшего сомнения – он знал.

Глядя на потёртый костюм Алберта, который недвусмысленно говорил о том, что материальные дела его владельца обстоят далеко не блестяще, Гирт вспомнил дорогое платье Ирены, и ему вдруг пришло в голову еще одно обстоятельство, почему Алберт не хотел, чтобы расспрашивали Ирену. Вполне возможно, он просто очень любил жену и, что бы там ни случилось, хотел уберечь ее от лишних, по его мнению, волнений. В конце концов его чрезмерная ревность свидетельствовала о том же. А Ирена в свою очередь тревожилась за Алберта, быть может, потому, что знала о его любви и чисто по-женски сочувствовала мужу и жалела его, хотя по легкомыслию увлеклась Юрисом.

Разумеется, все эти соображения отнюдь не исключали того, что Алберт мог быть виновным в убийстве, скорее наоборот. Гирт не забыл, что, как только был найден труп, Алберт тут же высказал предположение, будто Юрис упал, зацепив банку, которая свалилась ему на голову и проломила череп. Одним словом, именно он направил мысли присутствующих в том направлении, которое было выгодно убийце. Правда, подобным образом рассуждал тогда и Улас: дескать, причиной падения послужила сломанная ступенька. Однако, если память не изменяла Гирту, муж Ирены заговорил первым…

– И это все, о чем вы хотели со мной поговорить? – ехидно полюбопытствовал Алберт.

– Не совсем. – Рандер медленно стряхнул пепел, потом спросил безразличным голосом: – За что именно вас судили?

– Ага! – желчно рассмеялся Алберт. – Ясно! Раз уж вы про это разнюхали, то могу себе представить, что вам сейчас мерещится! – Он с вызовом вскинул голову. – Тогда была сто шестая статья уголовного кодекса, часть первая!

Гирт кивнул.

– Значит, нанесение телесных повреждений средней тяжести.

– Умышленное, – насмешливо уточнил Алберт. – Не забудьте, умышленное.

– Да, конечно… И как вы их «нанесли»?

– Дал одному подлецу по морде!

– Крепко сказано, – заметил Гирт.

– Спасибо за комплимент! Хотите знать, я об этом нисколько не жалею! И если бы мне представился случай, я сделал бы то же самое! – Алберт секунды две молча смотрел на Рандера, потом добавил: – И, может быть, еще сделаю…

– Вас понял. – Гирт наклонил голову. – Между прочим, удар должен был вызвать «продолжительное расстройство здоровья», как это сформулировано в кодексе. Значит, пострадавший болел, по меньшей мере, недели три, верно?

– Нет, дольше, – ответил Алберт без всякого сочувствия, а даже с некоторым злорадством. – Он пролежал в больнице целый месяц – сотрясение мозга.

– А приговор?

Губы Алберта исказила усмешка.

– «Лишение свободы сроком на один год». Конечно, «в исправительно-трудовой колонии общего режима», как вы именуете эти миленькие заведеньица.

После небольшой паузы Рандер спросил:

– Но почему вас не приговорили к наказанию условно? Разве были какие-нибудь отягчающие вину обстоятельства?

Алберт резко засмеялся:

– Я им на суде высказал прямо в глаза все, что о них думаю.

– Так… – Гирт кивнул: значит, его предположения оказались правильными. – И за что же вы врезали пострадавшему?

– За дело.

– Ну, а конкретно? Что он вам сделал?

Алберт строптиво потряс головой.

– Этого я не сказал даже адвокату, а уж вам-то…

Рандер пожал плечами:

– Как хотите. Скажите, вы сегодня повздорили с Юрисом?

– С Юрисом? – повторил Алберт с запинкой. – Когда?

– После обеда, когда мы все гуляли около дома.

– А, там во дворе, где к нему приставал Зирап?

Гирт быстро поднял голову, однако не прервал Алберта вопросом, и тот презрительно бросил:

– Значит, вы и до этого докопались… Да, мы спорили. И еще как!

– Вы не могли бы рассказать, о чем?

Алберт исподлобья глянул на Гирта, угрюмое лицо медленно растянулось в едкой усмешке.

– Пожалуйста! – ответил он с откровенной издевкой. – О перспективе получения монокристаллической пленки силикатного карбида в высоковакуумных капельных устройствах в присутствии инертных газов.

Рандер вытащил блокнот.

– Как вы сказали?

На этот раз Алберт рассмеялся во весь голос.

– Может быть, продиктовать?

– Сделайте одолжение…

– Что ж, с удовольствием. – Повторив замысловатую фразу, он спросил не без яда: – Надеюсь, вам теперь все ясно?

– Наполовину, – Гирт усмехнулся. – А то, что пока еще не ясно, скоро прояснится…

– Вряд ли, – иронически протянул Алберт.

Рандер закрыл блокнот и сказал:

– Между прочим, вы только что упомянули о Зирапе, о том, будто он приставал к Юрису. Что там происходило?

– Ничего там не происходило! Когда я к ним подходил, то слышал, как Юрис говорит, что, к сожалению, не может ничего одолжить, поскольку ему самому нужны деньги.

– Не могли бы вы повторить, какие именно слова употребил Юрис?

– Что я, по-вашему, магнитофон?

– И все же, может быть, вы попробуете вспомнить. Прошу вас!

– Ну, примерно так: «Нет, мне очень жаль, но я уже вам сказал, что не могу дать в долг. Вся сумма необходима мне самому».

– И тогда?

– Все! Зирап стоял словно в воду опущенный, белый, как стена, казалось, вот-вот расплачется. Когда я подошел, он поплелся прочь, как побитый.

– Значит, он у Юриса просил денег?

– Очевидно. Только это уж не мое дело. А по моим представлениям, и не ваше!

– М-да-а! – промычал Рандер. – Об этом пока еще трудно судить.

Алберт деланно вздохнул.

– Теперь вы – ясное дело – начнете терзать бедолагу Зирапа… Скажите, все это доставляет вам какую-то особую радость или как?

Гирт сжал губы, но сдержался.

– О Зирапе вам как будто бы нет нужды беспокоиться! Чего же вы боитесь?

– Я? Боюсь? – фыркнул Алберт. – И не думаю! Во всяком случае, вас я абсолютно не боюсь! Этого еще не хватало, чтобы я начал пугаться первого попавшегося осведомителя!