Я махнул рукой.

– Лучше скажите мне, что ответили на почте на ваш вопрос о посылке с адресом, написанным фиолетовыми чернилами?

– Расспрашивать-то я расспрашивал, но так ничего и не узнал, – ответил Карличек как-то вяло. – Они даже не знают, мужчина это был или женщина. Вообще не помнят эту посылку. Запись существует, квитанция есть, а толку никакого. Человек с попугаем в тех краях тоже не показывался.

Я поручил Карличеку организацию нашей поездки.

В Праге стояла сухая зимняя погода. По сообщениям метеосводок, дороги были проезжими: снег лежал только местами, да и то тонким слоем. Ленку день ото дня становилось лучше, однако ноги у него еще были не совсем в порядке. Но он с нетерпением ждал поездки.

– Мне кажется, – говорил он, – что в тех местах, где произошел взрыв и где нашли мертвую девушку, обнаружится еще что-то.

– На железнодорожном пути?

– Разумеется.

– Значит, лучше повторить весь путь поездом.

– Главное, мне нужно взглянуть на 297-й километр, – сказал он задумчиво.

Наконец врачи весьма неохотно дали разрешение, и мы отправились в путь. Мы приняли все меры, чтобы Ленк не простудился. В машину его перенесли два санитара. Посадили мы его на широком сиденье сзади. Впереди сели трое: молодой врач, я и Карличек. Мы с Карличеком прихватили с собой надежное оружие.

Ярослава Ленка со всех сторон обложили подушками. Вид у него был не совсем здоровый, но все же лучше, чем прежде. Заботливое внимание, которым мы его окружили, он считал излишним. Наша большая, мягко скользящая машина, казалось, совсем не двигалась, и только стрелка спидометра колебалась где-то между девяноста и ста километрами. Я старался держать большую скорость, боясь, что длинная дорога утомит Ленка. Он не жаловался. Напротив, после долгого пребывания в больнице он радовался, что наконец вырвался оттуда.

Мы захватили с собой еду и два раза делали остановку. Около одиннадцати часов дня я свернул на дорогу, ведущую прямо к железнодорожному полотну в районе 297-го километра, и осторожно повел машину вдоль невысокой насыпи параллельно железнодорожным путям. Почва была влажной и болотистой. В ложбинах поблескивали белые пятна талого снега.

Наконец наша машина остановилась. Чтобы обозреть окрестности, Ленку пришлось выйти из нее. Санитары поддерживали его с двух сторон. Поднимаясь на насыпь, он буквально повис на их могучих руках, хотя и пытался идти самостоятельно. Конечно, со временем его состояние, наверное, улучшится, но пока что больно было глядеть на него. Этот молодой, заросший щетиной человек без посторонней помощи просто рухнул бы на землю. Врач заботливо следил за каждым его движением.

Стоя вместе с Карличеком на путях и ожидая, пока Ленка подведут к нам, я вглядывался в плоскую коричневато-серую равнину, затянутую морозным туманом, с еще державшимся кое-где снегом.

Сейчас, разумеется, ничто не напоминало об аварии поезда № 2316. Даже летом, в пору ярких красок, край этот ничем особенно не выделялся. А зима сделала его и совсем безликим.

Ленк мог держаться на ногах, только повиснув на санитарах. Подобное физическое упражнение под чистым небом выходило за рамки разработанных для него лечебных процедур. И врач откровенно заявил, что это может помешать дальнейшему улучшению здоровья пациента. Но Ленк об этом сейчас не думал.

– Вот мы и на месте происшествия, – сказал я ему.

Он смотрел на железнодорожное полотно и на простирающуюся слева равнину, и лицо его становилось все серьезнее. На местность, лежащую справа от него, он даже не взглянул. Ведь 27 июня 1951 года он смотрел из левого окна вагона.

– Ну что? – нетерпеливо спросил я его.

И Ленк наконец ответил слегка взволнованным, но твердым тоном:

– Это было не здесь.

Разумеется, нас с Карличеком поразил столь непонятный ответ.

– Что было не здесь? – воскликнули мы в один голос.

– В этом месте никакого взрыва не было, – упрямо заявил Ярослав Ленк.

– Да вот же камень с цифрой 297,3, – показал я Рукой.

– Вижу, вижу! – Ленк все больше волновался, давали себя знать последствия перенесенной тяжелой болезни. – Прекрасно это вижу, – повторил он, – и все же я пережил взрыв в другом месте. Мне нужна дрезина. Хорошо бы проехать на ней в обратном направлении. Я найду это место. Мне нужно увидеть его собственными глазами, чтобы окончательно во всем увериться.

Я глянул на Карличека, который, прикрыв глаза рукой, смотрел вдоль путей.

– Далековато. Километров двадцать пять – тридцать, – наконец хмуро заявил он с видом прорицателя.

Ленк не успел ничего ответить, так как врач подал знак:

– Пора вернуться в машину.

Мы подчинились. Пронизывающий до костей холод, физические усилия и мучительная попытка восстановить происшедшее явно не пошли больному на пользу. Его лоб покрылся испариной, и только в машине он немного пришел в себя и успокоился. Укутав его в одеяла, ему дали выпить укрепляющий напиток.

– Теперь я совершенно уверен, что Врану отравили или одурманили кофе. Со мной у них это просто не вышло. А избавиться от меня было необходимо, и как можно скорее. Поезд уже приближался к тому месту, где поджидали эти двое. Вероятно, меня чем-то ударили сзади по голове, когда я поворачивался от окна, и я решил, что произошел взрыв. А отвернулся я от окна потому, что поезд как раз вошел в тоннель.

Он перевел дыхание.

– И сразу ужасный грохот, вспышка света, ослепившая меня. Больше я ничего не помню. В больнице мне рассказали, что произошло, и эту вспышку и грохот я невольно приписал взрыву. Вот в чем моя ошибка! Я уже не видел, как поезд вышел из тоннеля. С того момента, когда поезд вошел в тоннель, и до того мгновения, когда, по моим расчетам, произошел взрыв, прошло две секунды. Подсчитайте, как далеко ушел поезд за две секунды!

У Карличека уже были наготове карандаш и блокнот.

– Около сорока метров при скорости поезда семьдесят километров в час, – ответил он с молниеносной быстротой.

– Значит, длина этого тоннеля не меньше сорока метров, – сказал Ярослав Ленк.

Однако на этом участке, насколько хватал глаз, железная дорога не проходила ни через какой тоннель. Не было его и на отрезке пути между 297-м километром, где произошел взрыв, и 286-м километром, где нашли убитую девушку.

А Карличек не помнил ни одного тоннеля после 286-го километра в обратном направлении.

Между словами Ленка и тем, что произошло, существовало явное противоречие.

Посовещавшись, мы отвезли Ленка в местную больницу, где он уже однажды побывал. Там, вспомнив его тогдашнее состояние, весьма обрадовались, что он уже на ногах. И тут же подвергли его самому тщательному осмотру. Врач и оба санитара тоже сошли у больницы, и мы с Карличеком остались вдвоем. Я погнал машину в линейное отделение железной дороги, где договорился с начальством о нашей поездке по железной дороге.

Нам с Карличеком хватило дел до самого вечера. От последней остановки поезда № 2316 до 297-го километра мы насчитали на железнодорожной карте целых три тоннеля. Но из-за интенсивного движения поездов зимой, особенно составов с углем, мы не могли спустить на рельсы дрезину и проехать на ней весь этот довольно значительный отрезок пути.

К тому же в открытой дрезине Ленк мог простудиться, а тут еще покрасневший нос Карличека, которым он в последнее время постоянно шмыгал. К счастью, начальнику станции, где мы совещались, пришла в голову неплохая мысль.

– Завтра в одиннадцать тридцать отсюда уходит товарный состав. Думаю, в нем найдется местечко и для вас. Кто знает, может, и почтовый вагон к нему прицепят. Конечно, останавливаться он не будет, но вы сумеете осмотреть все вокруг и во время движения. Пожалуй, это вас устроит даже больше дрезины.

На другой день, когда мы привезли Ленка, обоих санитаров и врачей, нам не пришлось даже заботиться о плацкарте. На одной из платформ товарного состава стоял трактор. В кабине для водителя вполне могли разместиться два человека. Кабина надежно защищала от непогоды, являясь к тому же идеальной смотровой вышкой.