– Как она все же объяснила это?

– Она не могла сказать, от кого получила эти деньги. Припоминает, правда, что одну из этих двух тысяч дала дама за янтарное ожерелье, другую – еще какая-то женщина, которой продали серьги. Как выглядели эти женщины, она не смогла описать, путает их друг с дружкой и только твердит, что обе молодые и очень элегантные.

Я наконец вставил слово:

– Ну, об этом мы расспросим ее сами. Но скажите, как это вы так предусмотрительно прихватили купюру с собой?

– Ведь я шел к вам. Не разыщи я вас здесь, я оставил бы ее у вас в кабинете.

Потом он снова стал излагать мне все те осложнения, которые вызовет появление этих купюр в обороте.

Деньги серии «C–L» банк принимать не имеет права. Но обычные люди ничего не знают об этом. При нашей системе преобладания социалистического сектора можно было бы предположить, что каждая купюра в конце концов попадет в сберкассу или в банк. Но ведь часть денег некоторые держат дома, а часть их попадает на черный рынок. В этих случаях серия «C–L» от нас ускользнет. Значит, эти деньги в нашем товарообороте отсутствуют, и мы должны их постепенно заменять, но, если это перейдет дозволенные границы, нам придется для оздоровления финансовой системы прибегнуть к решительным мерам.

– Что же, картина весьма убедительная, – сказал я. – Я понимаю. Но скажите, а случись самое скверное и появись те двадцать миллионов, это выбило бы денежный оборот из колеи?

– Для этого достаточно даже миллиона или двух.

– Но ведь пока ничего подобного не наблюдается.

– Да, пока что нет. И большая часть купюр серии «C–L» попала к нам в руки. Вот и эту купюру, если она вам больше не нужна, будьте добры вернуть мне, а мы по договоренности с министерством финансов сдадим ее куда следует.

В ответ Карличек, словно это было самым обычным делом, положил тысячу крон в свой бумажник, куда она с трудом поместилась.

– Так что же с той заведующей ювелирным магазином? – спросил я.

– Сначала она думала, что деньги фальшивые, – ответил он, – но мы ей сказали, что они просто ворованные. Вот, собственно, и все, – добавил он, – я не хочу вас больше задерживать. Разумеется, я никому не стану сообщать, что был здесь.

– Я вовсе не настаиваю на вашем молчании.

И я проводил Будинского до порога. На лестнице никого не было, он ушел незамеченным.

Я вернулся к Карличеку.

– Ну вот видите, – сказал он рассудительно. – Всегда что-нибудь да обнаружится. Будинский и Ржержиха крутятся около дома, это факт.

В ответ я только сказал:

– Будем искать дальше, Карличек!

Мы продолжали свои поиски, но так и не нашли ничего стоящего. Единственным объектом, достойным нашего внимания, по-прежнему оставалась сберегательная книжка.

Пробило пять часов, когда мы наконец закончили наши розыски.

– Думаю, Карличек, вы еще застанете заведующую ювелирным магазином, раз уж вы прихватили эту тысячу. Магазины закрываются в шесть, как раз успеете. А я пока поговорю с Геленой Дворской, конечно если застану ее дома.

– Застанете, – заверил он меня. – Я договорился с ней встретиться. Мне еще нужно забежать в больницу, узнать, как себя чувствует ее жених, а потом зайти к ней домой.

– И часто вы это делаете?

– Каждый день, – признался Карличек. – Порой мы встречаемся где-нибудь в другом месте. Я, правда, не всегда успеваю попасть в больницу, тогда что-нибудь придумываю.

Я посоветовал ему не слишком усердствовать. Он стал оправдываться, что, дескать, я сам обещал Гелене Дворской регулярно информировать ее.

– Регулярно, но не каждый день, – сказал я. – Сегодня заменю вас я. Сам зайду в больницу. А вы помните, что изучение удивительного лица Гелены Дворской не главная наша цель.

Мы вышли из квартиры. И на этот раз никто нас не заметил. Правда, мы встретили в подъезде какую-то женщину, но она не обратила на нас никакого внимания.

На улице мы расстались.

Больница находилась довольно далеко. Я взял такси.

Я застал главного врача в больнице. Он, разумеется, был информирован о необходимых мерах предосторожности в отношении Ярослава Ленка и кратко сообщил, что за пациента можно не беспокоиться, но видеть его пока нельзя.

– Знаете, – сказал он, отводя меня в сторону, – любопытная вещь. Как раз сегодня приходил справляться о здоровье Ленка какой-то человек, утверждая, что его послала Гелена Дворская. Сначала он расспрашивал в приемном покое.

– Это и в самом деле любопытно! – сказал я.

– Весьма. Ведь к нам обычно заходит ваш паренек в очках. К тому же в приемном покое старший лейтенант Ленк в списках не значится. Но незнакомец не отставал: дескать, Ярослав Ленк здесь и ему нужно знать, как он себя чувствует. Ему, конечно, никто ничего не сообщил, позвали меня. Я спустился вниз и резко ему объявил, что такого больного у нас здесь нет. Ведь вы сами просили…

– Мы просим поступать так и в дальнейшем, – одобрил я. – Значит, все-таки кто-то у вас проговорился.

– Разумеется, об этом знают многие, – подтвердил главный врач с сожалением. – Врачи, медсестры, обслуживающий персонал… Такого пациента трудно долго скрывать. Наверное, поэтому я выглядел нелепо, и этот тип усмехнулся и попросил передать пациенту от него привет. А потом ушел.

– Жаль, что вы его так просто отпустили.

Врач беспомощно повел плечами.

– Да как его задержишь? Спрашивать о здоровье пациента еще не преступление. Звонить вам или кому-нибудь из ваших не хотели, он сразу понял бы, что здесь дело нечисто. А ему только и нужно было установить, здесь пациент или нет. Вероятно, он сам не был в этом до конца уверен. Как только он ушел, я позвонил вам, но вас не было.

– Хорошо, – сказал я, – пришлю к вам дежурного, который вовремя вмешается, если еще какой-нибудь неизвестный будет справляться, о Ярославе Ленке. Но все-таки как вел себя этот человек?

– Довольно подозрительно, – ответил врач, – даже очень. На мой вопрос, кто он и как его зовут, он сказал, что это не имеет значения. А вообще – среднего роста и, как говорится, в зрелых годах, ничем не примечательный, темноволосый и довольно смуглый…

– А что бы вы сказали о его профессии?

Врач, еще взволнованный этим посещением, на минуту задумался.

– Мне не хотелось бы ошибиться. Но он мог бы быть, скажем, техником. Профессия всегда накладывает отпечаток на весь облик человека, на его манеру одеваться, поведение. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да-да, – ответил я, – но иногда можно и ошибиться.

В конце концов я все же составил себе представление об этом незнакомце, он вызывал подозрения главным образом потому, что сослался на Гелену Дворскую. Вряд ли она посылала его в больницу.

За интересом незнакомца к здоровью Ленка наверняка скрывалось нечто большее, чем простое любопытство. Но, к сожалению, пока этот след никуда не вел.

Возвращаясь из больницы, я мысленно занялся подсчетом лиц, заслуживающих нашего особого внимания. Кроме Ярослава Ленка и человека, справлявшегося о нем, было еще двое туристов с 286-го километра, женщина, заплатившая в ювелирном магазине тысячекронной купюрой, Будинский и Ржержиха, которые, по мнению Карличека, что-то уж слишком подозрительно крутились около дома Ленка, и, наконец, Гелена Дворская. Правда, посетитель в больнице мог быть одним из этих туристов.

До Гелены Дворской я добрался не так скоро, как думал. Она жила в новеньком, выложенном белой плиткой доме, чванливо взиравшем на своих более старых соседей. Я поднялся на лифте на четвертый этаж и вошел в узкий коридор, вдоль которого тянулась вереница одинаковых дверей. Близился вечер, и в коридоре было темно. Прошло какое-то время, пока я нашел выключатель. Я прочитал фамилий пять на дверных табличках и наконец нашел нужную мне.

Гелена Дворская открыла почти сразу, словно нетерпеливо поджидала кого-то, вероятно Карличека. При свете лампочки, горевшей за ее спиной и бившей прямо мне в глаза, она сразу узнала меня и удивленно подняла брови.