— Боже мой. Боже мой!

Он услышал тихий шепот и обернулся. Сюзи, не отрываясь, во все глаза смотрела на обитателей купола.

— Пойдемте отсюда, — предложил Шиз.

— Сколько их здесь? — спросил Таратура.

— Может, сто. А может, и двести, — нехотя ответил Шиз.

Честер окинул взглядом все пространство под куполом. Да, тут было, наверное, человек двести молодых мужчин и женщин. Странным казалось и то, что, живя на ограниченном пространстве, они принимали такие позы, что создавали зримую иллюзию совершенного одиночества: одного синего человека отделяли от другого многие и многие мили. Разглядывая дальние фигуры, Честер заметил вдруг, что некоторые из них двигаются чуть живее, энергичнее, как бы преодолевая в себе этот кошмар медлительности. Честер всмотрелся пристальнее и увидел, что эти более быстрые существа вроде бы меньше других, — перспектива сферы искажала масштаб расстояний? Просто они дальше от Честера?

И вдруг, как молния, ударила в голову страшная мысль: это дети! И, поняв это. Честер, словно сорвавшись с привязи ужаса, метнулся по кольцевому балкону вокруг сферы к противоположному краю купола.

— Куда?! — крикнул Таратура, но Фред не слышал его, он несся что было сил, и под сводом огромного зала громко билась дробь его бега.

Таратура бросился следом. Он не поспевал за журналистом, хотя был неплохим бегуном. Честер обогнал его метров на пятьдесят, потом вдруг остановился, рванулся вперед. И, распластав руки, упал на синий прозрачный купол, и все они — подбегающий с пистолетом в руке Таратура, оцепеневшие на месте Сюзи и Шиз — услышали страшный, душераздирающий вопль:

— Майкл!!!

Зал загудел, и со всех сторон понеслось каркающее эхо:

— Айкл! Айкл! Айкл!

И тут Таратура увидел Майкла. На нем был такой же серебристый комбинезончик или плащ, а сам мальчик стоял один, неподалеку от края сферы. Синева кожи не исказила и не изуродовала его черты, это был тот же Майкл, только синий, вернее, густо-голубой. Он просто стоял, опустив ручонки, ничего не видя и не слыша, и смотрел куда-то поверх купола, поверх фигуры отца с тем выражением привычного и спокойного ужаса во взгляде, который и был здесь до боли невыносим.

Когда подошли Сюзи и Шиз, Честер все еще лежал на куполе, мертво распластавшись, как будто он упал на этот синий шар с какой-то неоглядной высоты. Таратура тронул его за плечо.

— Встань, Фреди. Надо идти. Здесь мы не сделаем ничего.

— Дай мне пистолет, — глухо сказал Честер, поднимаясь. — Я расколочу этот колпак.

— Ни черта не сделаешь пистолетом, — тихо проворчал Шиз. — Пули его не возьмут. А потом, этого делать нельзя, вы их убьете… Всех… К чертовой матери…

Он двинулся по кольцевому балкону, Сюзи за ним, Таратура, взяв под руку Честера, пошел следом. Честер продолжал оглядываться на Майкла, но ребенок стоял не двигаясь, не меняя выражения ужаса на лице.

— Вот, — сказал Шиз, когда они подошли к нише с огоньками, которую Честер вначале принял за пульт. — Смотрите сами.

Это был демонстрационный щит с множеством приборов. Под каждым из них были аккуратные таблички, но они ничего не объясняли Честеру.

Плавными волнами катилась на зеленом экране светящаяся кривая: «Уровень радиации в поясах». Прибор с надписью: «Время суток», — и цифры, составленные из светящихся точек: «24 часа 18 минут». «Что за чепуха, — подумал Таратура. — Как это может быть! Наверное, 0 часов 18 минут?»

И вдруг Честер увидел: «Давление под куполом — 6 миллибар», «Температура под куполом — минус 94 С»! Он не мог вымолвить ни слова, не мог даже перевести дух. Если эти стрелки не врут, там, под куполом, была ледяная пустота. Как они могли жить там?!

— Пошли, — сказал Шиз.

— Я останусь здесь, — сказал Честер.

— Это бессмысленно, — тихо произнес Таратура. — Ты ничего не добьешься, Фреди. По крайней мере здесь, Мы еще вернемся сюда…

— Надеюсь, мне не придется долго ждать? — сказал Гард после того, как Дина Динст признала его право разговаривать с шефом. — Времени у меня, да и у вас тоже, в обрез.

— Возможно, — неопределенно ответила Динст. — Теперь все зависит от шефа. Наберитесь терпения.

Ну что ж, ждать так ждать, решил Гард, хотя, собственно говоря, ничего другого ему не оставалось.

Они уселись в разных концах комнаты на почтительном расстоянии друг от друга и замолчали. Прошло пять минут, затем десять.

— Скажите, мадам, — прервал Гард молчание, — почему вы не доверяете меня своим людям и сами исполняете роль охранника? Вам больше нечего делать?

— Вы слишком хитры и опасны, — коротко ответила Динст.

Да, в нелегкую ситуацию попал комиссар полиции, пожалуй, такого в его практике еще не было: пленник собственных пленников! Хотя, конечно, профессия сыщика только тем и хороша, что, в какое бы отвратительное положение он ни попадал, всегда можно утешить себя представлением о еще более худшем.

Гард снова взглянул на Дину. Ее рука уже не сжимала судорожно браунинг в кармане, а спокойно лежала на подлокотнике кресла. Но взгляд был прикован к комиссару.

Быть может, именно в этом и заключается в настоящий момент его единственный козырь? Он может расслабиться, до конца сбросить с себя напряжение, освободить свой мозг от каких бы то ни было раздумий, тревог и предчувствий, стряхнуть с себя мучительность ожидания и просто существовать, даже уснуть — вот взять сейчас и уснуть! — чтобы сохранить силы для самой решительной минуты, от которой будет зависеть его жизнь или смерть. Динст не сойдет с места — комиссар был в этом уверен, — а его странное поведение еще больше насторожит ее. Гард невольно улыбнулся этим мыслям, тут же отметив про себя, что даже улыбка играет не последнюю роль в психической атаке на Дину Динст. Затем он поудобней устроился в кресле и мгновенно уснул.

Когда он открыл глаза, все было так же, словно он проспал две минуты. Динст сидела на том же месте, в той же позе, и только глаза ее несколько потускнели.

Тогда Гард решительно и бодро встал — сама логика продиктовала ему, хорошо отдохнувшему, такое действие — и, машинально глянув на запястье левой руки, где когда-то были его часы, словно желая этим сказать, что время истекло, произнес:

— Извините, мадам, я вынужден принять свои меры, если…

— Что «если»? — сказала Дина Динст, и в ее голосе Гард уловил совершеннейшую опустошенность.

— Если вы немедленно не проинформируете меня о том, что здесь происходит.

Она устала. Или пришло к ней безразличие? Или она поняла, что теперь, когда до появления шефа остались считанные часы или минуты, можно позволить себе слабость перед этим сильным и решительным человеком? Посмотрев на часы, Дина Динст что-то взвесила про себя и сказала:

— Хорошо. Для разговора с шефом вам, пожалуй, даже будет полезно знать, чем мы занимаемся.

— Почему же раньше?.. — начал было Гард, но Динст его перебила.

— Шеф на подлете, у нас есть около тридцати минут. Господа! — сказала она в крохотный микрофончик, торчащий на письменном столе. — Прошу вас, господа!

Открылась дверь, и в комнату вошли два человека в белых халатах, которые, очевидно, ожидали приглашения не одну минуту, зная при этом, для чего их вызвали. Увы, пока комиссар спал. Дина Динст, как говорится, не дремала.

Вошедшие сдержанно поклонились Гарду, один — совершенно лысой головой, хотя был явно моложе своего коллеги, другой — иссиня-черной шевелюрой, неприятно контрастирующей со старым, сморщенным лицом.

— Профессор Янш, — представила лысого Дина. — Профессор Биратончелли.

Они еще раз поклонились.

«Какие церемонии!» — подумал Гард.

— Надеюсь, мне нет нужды вам представляться. Приступим к делу, — сказал он сухо. — Меня интересуют дети, которые здесь находятся.

Профессор Янш слегка наклонил лысую голову к Дине Динст, что-то шепнул ей, она кивнула в ответ. Тогда он подошел к стенному стеллажу, отпер его, вынул кассету и привычно заправил ее в приставку стоящего в углу телевизора. Биратончелли сложил руки на груди, а Дина Динст показала Гарду рукой на кресло.