Ну и что? Миссис Тибодо вчера ясно дала понять, чем мы будем заниматься весь день – накрывать столы и расставлять стулья в ожидании завтрашнего события. А мне не хочется пачкать одно из своих чудесных платьев.

К тому же я решила, что волосы не должны мне мешать, поэтому они просто забраны в высокий хвост. Но, по крайней мере, я успела накраситься. Немного. Только чтобы глазки не казались поросячьими.

– Похоже, винный камень справляется, а? – Он снова переводит взгляд на платье. И это хорошо, потому что я начинаю дергаться от долгого взгляда этих карих глаз.

– Еще как, – говорю я удовлетворенно. – Правда, не всегда так быстро. Иногда приходится несколько раз замачивать. Думаю, то ружье недолго было в него завернуто – ржавчина и машинное масло не успели глубоко въесться.

Теперь осталось починить и отгладить его и будет как новое. Своей владелице оно достанется не хуже нового. Люк улыбается.

– Думаю, найти его владелицу будет ой как непросто. За последние пару столетий тут перебывала уйма гостей.

– Ну, эта вещица пробыла здесь всего несколько десятков лет. Конец шестидесятых, я думаю, или начало семидесятых. Хотя уверяю тебя, с Живанши это трудно определить. У него линии классические и не подвержены причудам моды.

– Причуды моды? – Люк улыбается еще шире.

– А что, мне показалось, это прозвучало неплохо. – Я краснею.

– О да! Еще как. Ты меня убедила. Хочешь поехать со мной за круассанами?

Я непонимающе смотрю на него.

– За круассанами?

– Ну да. На завтрак. Хочу съездить в пекарню, пока остальные не проснулись. Ты ведь еще не видела Сарлат, он тебе наверняка понравится. Поедешь?

Даже если бы он предложил поехать в магазин «Гап» на «семейный день», когда все служащие дают своим родственникам и друзьям 35-процентную скидку на все товары – именно таким я представляю ад на Земле, – я бы и тогда согласилась ехать с ним. Вот как далеко все зашло.

Если, конечно, не считать одну несущественную деталь.

– А где Доминик? – спрашиваю я.

Мне кажется, это тактичный способ поинтересоваться, едет ли его девушка с нами. Не спрашивать же об этом напрямую. Ведь если я спрошу: «А твоя девушка с нами поедет?», – он может подумать, что Доминик мне не нравится.

Хотя если она поедет, я найду, чем заняться. Сидеть и смотреть, как этим двоим хорошо друг с другом?! Для отпуска во Франции можно придумать что-нибудь повеселее.

– Она еще спит, – отвечает Люк. – Вчера чуток перебрала шампанского с моей матерью.

– А-а. – Я стараюсь сохранить равнодушное выражение лица. – Ладно, быстренько это повешу и тут же вернусь.

– Я буду в машине, – он показывает на заднюю дверь в кухне, перед которой припаркован его канареечно-желтый «мерседес» с откидным верхом.

Я вихрем взлетаю в свою комнату, вешаю платье на крючок в стене (куда, наверное, слуги в стародавние времена вешали свою униформу на ночь), подставляю вниз ведро, чтобы туда стекала вода. Хватаю кошелек и несусь вниз.

Люк уже сидит за рулем. В машине он один. Утренний воздух пахнет, как свежевыстиранное белье. Робкое солнце ласкает мое лицо. Вокруг совершенно тихо, если не считать птичьего гомона. Да еще Патапуф пыхтит у кухонной двери в надежде чем-нибудь поживиться.

– Готова? – С улыбкой спрашивает Люк.

Несмотря на все мои старания, сердце вырывается из груди и машет маленькими крылышками, совсем как в мультфильмах.

– Да, – отвечаю я, как мне кажется, совершенно нормальным голосом и поспешно усаживаюсь на переднее сиденье рядом с Люком.

Я погибла.

Ну и что? В конце концов у меня отпуск. Ничего, если я немного влюблюсь. И вообще, уж лучше влюбиться в Люка – это куда безопаснее, поскольку он занят, – чем, скажем, в Блейна. А ведь я вполне могла бы влюбиться в доступного Блейна. А это эмоционально очень опасно, учитывая, в каком разбитом состоянии я после разрыва.

Прекрасно, что я влюбилась в Люка. Это абсолютно неопасно. Потому что из этого ничего не выйдет. Ни-че-го-шень-ки.

Дорога, по которой мы так долго поднимались позапрошлой ночью, ужасно разбитая. Приходится держаться, чтобы меня не кидало по всей машине. Но Люк с Чазом на славу потрудились, срезая ветки, – ни одна не хлестнула нас за всю дорогу.

Неожиданно мы вырываемся из-под деревьев на ту самую дорогу вдоль реки, по которой ехали сюда со станции… Только тогда было темно. Впервые увидев реку так близко, я не могу сдержать вздох восхищения:

– Какая красота! – И это правда. На воде пляшут солнечные блики. Вдоль поросших сочной зеленой травой берегов высятся вековые дубы, маня тенью и прохладой.

– Это Дордонь, – поясняет Люк. – Мальчишкой я тут сплавлялся на плоту. Только не подумай, что тут есть стремнины и перекаты. Нет. Мы плавали на надутых шинах – просто ленивая прогулка.

Потрясенная красотами природы, я качаю головой.

– Не понимаю, Люк, как ты можешь возвращаться в Хьюстон, когда у тебя есть такое.

– Ну, как бы я ни любил отца, жить с ним мне все же не хотелось бы, – Люк смеется.

– Похоже, твоей маме тоже, – грустно говорю я.

– Он сводит ее с ума, – соглашается Люк. – Ей кажется, что здесь отец занят только своим вином, а когда возвращается в Техас, только о вине и беспокоится.

– Но он ее так любит. Разве она не видит? Он же глаз с нее не сводит.

– Думаю, ей этого мало, – говорит Люк. – Ей нужно какое-то доказательство, что отец каждую минуту думает и о ней, а не только о своем винограде.

Я еще перевариваю услышанное, когда мы поворачиваем и выезжаем к мельнице. Мадам Лорен как раз поливает пышно цветущий палисадник.

– О! Это же мама Агнесс! – Я машу рукой. – Bonjour! Bonjour, madame!

– У тебя определенно хорошее настроение сегодня, – с улыбкой замечает Люк.

Я откидываюсь на сиденье, сама смущенная бурным восторгом, который у меня вызвал вид кухарки Мирака у ее жилища.

– Какая красота! Я просто… счастлива, что нахожусь здесь.

С тобой, чуть не добавляю я. Но в кои-то веки мне удается прикусить язык, не успев сболтнуть лишнего.

– Подозреваю, – говорит Люк, сворачивая к высоким стенам города, – что ты всегда в прекрасном расположении духа, где бы ни оказалась и что бы ни случилось. Ну, кроме тех случаев, когда выясняется, что твой парень мошенник, – добавляет он, подмигнув.

Я осторожно улыбаюсь, все еще испытывая неловкость. Ну почему я умудрилась разболтать о своих личных проблемах именно ему?!

Но тут мы въезжаем в город, и я забываю обо всех своих печалях. Я вижу красное буйство герани на подоконниках, узкие мощеные улочки и крестьян, спешащих на рынок с корзинами, полными свежего белого хлеба и овощей. Это словно декорации к фильму о средневековой Франции. Вот только все происходит на самом деле. Это настоящая средневековая деревня!

Люк останавливается возле старой лавки, где на витрине крупными золотистыми буквами написано «Булочная». Боже, так вкусно пахнет свежим хлебом, что желудок начинает бурчать.

– Подождешь в машине? – спрашивает Люк. – Тогда мне не придется искать, где припарковаться. Я уже звонил и сделал заказ, нужно только забрать.

– Pas un problème, – говорю я. Кажется, это должно означать «Без проблем». Похоже, я права, потому что Люк улыбается и торопится в лавку.

Но мое знание французского тут же подвергается проверке. К машине подходит пожилая женщина и начинает с бешеной скоростью что-то говорить. Я разбираю только имя Жан-Люка.

– Je suis désolée, madame, – начинаю я, что значит «Мне очень жаль, мадам». Как мне кажется. – Mais je ne parle pas français…[17]

И не успеваю я это сказать, как женщина переходит на английский с сильным французским акцентом и скандально заявляет: – Но я так поняла, что petite amie Жан-Люка – француженка.

Что такое petite amie, я понимаю.

– О, я не девушка Жан-Люка, а просто подруга. Просто я приехала в Мирак погостить. А сам он пошел в булочную за круассанами.