Пять дней мы ходили у лес и там пели, и всем это очень нравилось. Наступил день конкурса.
— Знаешь что, — говорит мне перед самым началом Митька, — понеси за меня стул.
— Так у тебя же все отработано, а я и не знаю, когда тот стул Славке подсовывать.
— Это что, долго научиться? Славка идёт первым, ты немного сзади. Как все пропоют «Мы растём дружными», ты делаешь шаг в сторону и немного вперёд и ставишь стул, а он на него садится. Одновременно с пирамидой. Понял?
— Понял. А ты?
— А я? — Митька засмеялся. — Помнишь, Ирина Васильевна сказала, что тяжело интересное что-то придумать. Так я уже придумал. И совсем не тяжело. Э-ле-мен-тар-но! Помнишь, на открытии лагеря ребята из старшего отряда салют устраивали из ракет, — снизу за верёвку надо дёргать? Так я одну такую ракету выменял у мальчика. Соображаешь? Да?
В это время заиграла музыка, и я увидел, что конкурс уже начался. Самый младший, первый отряд, запел песню о чайке, которая машет крыльями. При этом они делали руками такие движения, будто хотели полететь. Потом у некоторых, наверное, руки заболели, и они их поотпускали, а некоторые продолжали махать. Когда те тоже притомились, то первые, отдохнув, начинали махать снова с таким видом, будто вот-вот умрут.
— Умора, — сказал Юрка. — Разве это можно сравнить с нашей пирамидой?
Митька только крякнул, и я понял: он еле-еле сдерживается, чтобы не прибавить от себя что-то.
И вот подошла наша очередь. Митька метнулся в сторону и вернулся с ракетой под рубашкой. Я ощутил, что всё это кончится, вероятно, немного не так, как запланировано Митькой, но ничего не сказал. Отряд между тем уже вышел на середину площадки и повернулся лицом к жюри — начальнику лагеря, старшей пионервожатой и врача.
— Три-Четыре, — прошептала Ирина Васильевна, и Славка взял первый аккорд.
чётко начали мы, но в это время за нашими спинами что-то громко бахнуло и, зашипев, полетело вверх. Я увидел, как вздрогнуло жюри и как удлинилось лицо у нашей вожатой. Потом, осмотревшись, я увидел, что Люська на вершине пирамиды закачалась и уцепилась для равновесия Юрке за волосы. Мальчик взмахнул руками и ударил по носу Толика, Толик ухватился за нос рукой, которой поддерживал Люську, и они все втроем упали наземь, подминая под себя ребят, которые стояли внизу.
На миг воцарилась непредвиденная тишина, но аккордеон играл дальше, и все хотя и с опозданием, но дружно подхватили:
Смелыми и мужественными...
Потом я вспомнил о Славке и взглянул туда, где должен был находиться наш музыкант. Славка лежал на песке навзничь и, уставив взгляд в небо, сосредоточенно играл.
Я понял, что мальчик лежит из-за меня: ведь он, как всегда, сел, не оборачиваясь, на стул, которого я забыл ему пододвинуть. Мысленно казня себя за забывчивость, я едва ворочал губами и смотрел на Славку, когда услышал вопли: «Пожар! Пожар!»
Все побежали за кухню, где что-то дымило, но увидели: мы там уже не нужны. Просто это догорала ракета, только что запущенная Митькой, а от неё занялся какой-то мусор. Наш повар уже погасил огонь, вылив на него ведро воды, и мы все вернулись на площадку.
Славка так и лежал на том же самом месте и всё играл и играл. Я помог ему встать, посадил на стул, и наш отряд запел песню ещё раз, уже без пирамиды.
Но нам всё равно присудили последнее место. Но что нас поразило, так это то, что Славке, этому растяпе, трусу и нытику, дали специальный приз, — за то, что не растерялся, потому что играл лёжа, и за мужество, потому что не подвергся панике, когда загорелся мусор.
А Славка же, сам мне потом сознался, что не мог встать, потому что его придавило аккордеоном и он никак, ну просто никак, не в силах был из-под того аккордеона выбраться.
ЛОВИСЬ, РЫБКА!
Не прошло и недели, с тех пор как в лагере проводился конкурс песни, а уже на дверях столовой висело объявление:
ВНИМАНИЕ!
Завтра после завтрака
состоится соревнование
на звание
ЛУЧШЕГО РЫБАКА ЛАГЕРЯ
Запись у Сергея Анатолиевича
Митьке это объявление очень понравилось. Он аж подпрыгнул от радости.
— Это я понимаю, — говорит. — На лучшего рыбака лагеря! Вот где себя можно проявить!
— А ты собираешься принять участие?
— Конечно! Я с детства рыбачу. И так, и на мормышку, и на донку, и на спиннинг. Так что, кто и получит первое место, то только я.
— Да ну, чот я тебя ни разу с удочкой не видел.
— Потому что я рыбу удить рано хожу, ночью ещё. Даже вечером.
— Тогда, конечно. Но...
Но здесь из дверей выскочила Ирина Васильевна и затянула нас в столовую.
— Когда вы уже слушаться будете! — говорит. — Все уже едят давно.
— А удочки где брать? — мы у неё спрашиваем.
— У Сергея Анатолиевича.
Сергей Анатолиевич сидел в домике, где был собран весь спортивный инвентарь. Нас увидел — помрачнел немного:
— Вам что?
— Нам удочки.
— Эх, а я надеялся, что хоть там вас не будет.
Выбрали мы удочки, шагаем к своей палатке, а навстречу Славка. И снова же заскулил:
— Ну вот... Вы уже, а я еще не... И не скажет никто... Товарищи называется... Ну и люди...
— Ты о чем это?
— Об удочках. Вы уже взяли...
— Ты тоже будешь ловить?
— А что, я худший? Что, только вам можно? Я тоже хочу!
— Ой, держите меня втроём! — Митька смеётся. — Мало тебе приза за песню? Ещё и за рыбу хочешь? Ты же удочку в руках не удержишь! Выйди лучше на берег и гаммы свои на аккордеоне заигрывай — сразу вся рыба кверху животами всплывет.
— Вот какие вы... — захныкал Славка и пошёл прочь.
Мы положили удочки в палатке, выходим, а тут аккордеонист наш возвращается. Глянул я на его удочку... Здоровенная! Грузило как кулак, крючок — хотя акул лови.
— И долго ты её выбирал, такую? — спрашиваю.
— Нет, — отвечает, — в одну секунду. Она только одна и осталась.
— Понял, — усмехается Митька. — Теперь всему лагеря рыбы хватит на неделю.
— Ну чего вы к мальчику прицепились? — Наташка подбегает. — Не слушай их, Славка, это они от зависти.
— Конечно, от зависти, — Митька ей. — С такой снастью прямая дорога на Тихий океан. Он акул грузилом по голове бил бы, а потом крючком этим вытягивал.
Славка насупился.
— Я, — говорит, — тебя сейчас по голове грузилом, если не отцепишься.
Он засунул удочку под кровать и подался копать червей.
Где-то так под вечер подзывает меня Митька и говорит:
— Слушай, я такое придумал! Никогда не догадаешься. И никто не догадается. Вот котелок варит! Аж не верится иногда, что человек такое может придумать!
— Не может быть!
— Правда-правда. Иногда аж сам удивляюсь — и откуда я такой умный?
— Говори же быстрее, что ты болтаешь!
— Слушай, — повторил Митька. — Сегодня, после ужина, до отбоя, мы пойдём на реку, выберем на берегу удобное место, где завтра будем ловить, и бросим в воду приманку. За ночь на нашу приманку насобирается много рыбы, и завтра, на соревновании, мы из этого места наловим столько, что никому и не снилось. Ну и, конечно, станем чемпионами лагеря.
— Ух ты! — говорю. — Вот молодец!
— А ты что же думал!
После ужина мы набрали в столовой полные карманы хлеба, и потом Митька долго разминал его с глиной в где-то раздобытой миске.
— Это, — говорит, — приманка будет, потому что иначе хлеб течением снесет, а так глина его будет держать на одном месте.
Уже порядочно потемнело, и мы заспешили к реке, чтобы вернутся к отбою.
Едва лишь ступили на лесную тропу, как навстречу нам две фигуры. Мы едва успели отскочить за кусты. Слышим:
— За ночь рыбка и соберётся там, где мы жмыха набросали, а утром и на голые крючки будет бросаться. Так что будь уверен — мы больше всех наловим!